≡ Юрий Полуэктов ≡
С некоторыми сокращениями опубликовано в газете «Оренбургская неделя»
МНЕ ИНТЕРЕСНО работать с камнем. Создавать небольшие фрагменты, садовые комнаты и даже целые сады, где главным действующим «лицом» служит камень в той или иной своей ипостаси, привносящий в пространство неожиданный цвет, создающий несуетное, я бы сказал, пластичное настроение, а главное, выражаясь прозаически, минимизирующий трудозатраты при уходе за территорией. Заинтересовавшись темой, я просмотрел множество книг, журналов, фотографий, где присутствовали садовые композиции, попробовал строить каменные горки, бассейны, прудики, водопады, ручьи живые и сухие и пришёл к заключению, что мне ближе всего плоские сады со спокойным характером, родственные нашим родным степным ландшафтам: сдержанным и умиротворяющим.
В «ожившем» каменном саду.
Такие сады, ровные, обильные свободным пространством, возвышенные до национального символа красоты и величия природы, свободы, безбрежности мира распространены на Японских островах. Строились первоначально при храмах сугубо для отстранения от мирской колготы, повседневности, для самопогружения и созерцательности. Японцы создали стройную систему правил для размещения камней в саду, причём описанную строгими геометрическими построениями. Говорят, что самый известный сад Рёандзи, построений более пятисот лет назад, может гипнотически воздействовать едва ли не на каждого. Вот только почему и как это случается, геометрия не подсказывает. Все религии окружены необычными явлениями, именуемыми чудесами, владеют практиками, которые невозможно объяснить, и дзен-буддизм, распространённый в Японии — не исключение.
«Очей очарованье».
Бытует утверждение, что непрофессионалу не стоит и пытаться создать японское чудо, более того, мастер должен быть не абы какой, а духовно совершенный. Иначе, наверное, медитации случатся с изъянами. Впрочем, проще всего, да и логичнее всего высказывать скептицизм по отношению к тому, чего не чувствуешь или не понимаешь. А именно с таким чувством здорового скепсиса к классическим каменным садам я и относился, и погружаться в японскую методу не собирался. Я всю жизнь работал, получая при этом удовлетворение и от производственного процесса, и от полученного результата. Мне самому совершенно некогда было заниматься медитацией, специально сосредотачиваться, вызывать ассоциативные образы. Да и зачем изучать эту тонкую, непонятную в наших пределах японскую систему, навязывать кому-то заморскую экзотику, чтобы потом доказывать им, получившим в пользование классический каменный сад, и не почувствовавшим японского воодушевления, что именно здесь возможно постигнуть глубину восточной философии? Смахивает на шарлатанство.
Взрослая красавица горихвостка.
Короче, так я и жил: строил симпатичные, приглядные каменные композиции, которые нравились людям, пока мне не предложили модернизировать старый, мною же некогда созданный сад, разросшийся, даже постаревший, обретший какую-то холостяцкую растерянность и беспросветность. Газонная лужайка, кудрявившая межствольное пространство, вымерла, угнетённая густой хвойной и лиственной тенью. Самым приемлемым выходом мне представлялось применение камня.
Молодая любительница каменных садов.
В качестве материала выбралась крупная плоская галька. Результат превзошёл мои ожидания. Когда я распрямился над последним уложенным камнем, вдруг возникло глубинное чувство потрясения, восхищения получившимся организованным каменным пространством. Обложенная камнем лужайка, кажется, ожила, сделалась субъектом общения, вызывала не вполне чёткие, но приятные, ассоциации полёта. Полёта, естественно, души. Простосердечный мой скептицизм пошатнулся. Это была необыкновенная встреча с садом, вызвавшим не просто эстетическое удовлетворение.
Я медленно прохаживался вокруг участка, осматривая его с разных сторон, выбирая, какая же точка обзора милее моему сердцу. Вдруг заметил, что по камням прыгает небольшая пичуга с красной грудкой и таким же, вспыхивающим на перелётах хвостом. Моё творение явно нравилось птичке. Она тоже выбирала, откуда сад смотрится интереснее всего. Это была горихвостка. Сновала по гальке, временами что-то на ходу склёвывая. Глядь, а в клювике уже приличная муха. Рядом по веточкам берёзы скакала большая синица. Недавно перелиняла. Грудка радостно золотилась, ещё один, особенно нарядный листочек в осенней кроне, к тому же, перелётный. Вот только поймать никого не могла; осень — печальная пора кормового недостатка. Усмотрела горихвосткину удачу, соскочила поближе. Да где там, кто же в пернатой общине добычей делится, тем паче дефицитной? Горихвостка самолично покончила с мухой, синица поднялась в крону за собственным фартом. Я взял лежащий неподалёку фотоаппарат и начал снимать нежданную гостью. Малышка снималась охотно, моя настойчивость её совершенно не смущала, и мысленно бушевавшее во мне: «Браво, милая!» было заслуженным.
«Браво» потому, что год получался замечательно горихвостковым. Встреч с ними было, как никогда, много. Горихвостки — интересные птички семейства дроздовых, примечательны своим красным, взгорающим в солнечных лучах хвостиком, с приятной песней, живущие у нас повсеместно. Питаются вредными насекомыми, что можно только приветствовать, ближе к осени переходят на ягоды, и это позволяет нам любоваться ими лишних один-два месяца по сравнению с пичугами, потребляющими исключительно живой корм, и отбывающими прочь уже в августе-сентябре.
Ночной робкий морозец был последним звонком к отправлению перелётного птичьего эшелона, и появление пред очи мои горихвостки было, скорее всего, прощальным, что само по себе удача, а уж встреча в окрылявшем нас обоих саду, приятна вдвойне.
Весной и летом я фотографировал новосёлов Оренбуржья – горихвосток чернушек, заселившихся в недостроенном коттедже под городом, ранее у нас почти не встречавшихся. А вот хороших снимков их обыкновенных родственников у меня не было, но очень их хотелось.
Настоящие мечты сбываются, и недавно, в сентябре, в скитаниях по Тюльганскому району на щите, славившем лесную отрасль края по случаю семидесятилетия, притом, изрядно перестоявшем юбилейную дату, попалась в объектив самка горихвостки, яркая, уже перелинявшая, полная достоинства птичка. Новознакомая же горихвостка, как выяснилось при рассмотрении увеличенных фотографий, оказалась молодой особью, тоже после линьки, и отличавшейся от взрослой птицы малозаметной каёмкой на крыльях да простительной для молодёжи склонностью к восхищению каменным садом.
На следующий день пошёл дождь со снегом. Намокшие берёзовые листья безнадёжно прильнули к тротуарным плиткам, искрящийся их глянец пожух, пушистый лиственный ковёр прижался к земле, уплотнился, заплакал крупными слезами, начинёнными медленно тающими снежинками. Золотистый опад на еловых лапах уже представлялся не изящной бездельницей, блаженствующей в любимом гамаке, а престарелой матроной, упокоенной в ненавистном кресле-каталке. Осень ускорилась к поздней своей поре, по определению поэта унылой. Днём потеплело, дождь лишился своего снежного спутника и вместе с ним импозантности, сделался серым, холодным, нудным. Горихвостки не появились. Галька, уложенная в саду, потемнела от влаги.
Радостным и бестревожным, располагающим к созерцательности представлялся новорожденный этот сад при солнечном свете, невозмутимым предвестником непростых сезонных перемен сделался под седым невыразительным небосводом и блеклым ноябрьским ситником. Тогда повидилось, что я постиг умиротворённость, таинственность, может быть, даже сакральность каменного сада, и медитации японских монахов над камнями почти уже не были экзотическими чудачествами, а обрели смысл, постигаемый не умом, но сердцем. Теперь, когда я остыл, хотелось понять, что это было: всплеск эмоций, вызванных обилием удачно уложенных камней, или всё-таки преобразованный сад обрёл некую ощутимую положительную энергетику. Сад по-прежнему притягивал к себе, оставался спокойным, сдержанным, значимым. Для релаксации, эмоциональной разгрузки он точно годился.
Японцы верят, что камни могут научить спокойствию, терпению, созерцанию. И вообще, у камня есть и характер, и душа, и предназначение, будто у людей. Более того, с камнями нужно уметь общаться и даже договариваться. В нечто подобное и должны верить обитатели гористого архипелага. В старину монахи, подбиравшие камни для сада, назывались «монахами, договаривающимися с камнями».
Кажется, полная чушь с точки зрения материалиста. Но не совсем. Строя сады, мне часто приходилось выезжать для подбора камней. Дело это трудоёмкое, без помощников не обойтись. И каждый раз, объяснив какие камни необходимы, я поражался, как можно, находясь среди обилия камней, которые, можно сказать, сами так и просятся, в задуманную садовую композицию, приносить совершенно непригодный материал. Я же собирал камни легко, не сомневаясь и, кажется, особенно не выбирая. Далеко не каждому камни открывают свою красоту, свою суть.
Ночью мне снилось, что я монах, договаривающийся с камнями. А, может быть, так оно когда-то и было?
Юрий Леонидович Полуэктов родился в Дрогобыче (Украина) в семье военного. Через три года семья переехала в Оренбург, где Юрий позднее учился в школе №55. Окончил Ленинградский электротехнический институт. Работал в КБ «Орион», занимался испытаниями крылатых ракет. Увлекается садоводством и фотографированием живой природы. Живёт в Оренбурге, является членом областного литобъединения имени С.Т. Аксакова при Оренбургском Доме литераторов.