ВЕЛИКИЙ православный мистик позапрошлого века Николай Васильевич Гоголь однажды заметил, что личность масштаба Пушкина (Александра Сергеевича, конечно) появляется в России один раз в 200 лет.
Я написал первое предложение статьи и понял, что по законам рефлексии вынужден пуститься в объяснения.
Во-первых, мистика и православие – вещи совместные. Тот, кто считает иначе, вовсе не православный. (Лень, да и ни к чему объяснять это, ссылаясь на святоотеческую литературу).
Во-вторых, фразеологическая конструкция «однажды заметил» отсылает к знаменитой песне Булата Окуджавы «Антон Павлович Чехов однажды заметил…».
В‑третьих, разъяснение о Пушкине выглядит надуманным, но грамотный читатель знает еще, как минимум, двух Пушкиных-литераторов.
Да тут еще и компьютерная программа подчеркнула зеленым слово «вынужден» во втором предложении этой статьи, а в ссылке написала, что «не хватает запятой после слова «вынужден». Видимо, ей, как и некоторым учителям русского языка и литературы, недоступно понимание инверсии. И они по-детски готовы спросить: «Это по-каковски?».
Все эти объяснения понадобились автору статьи лишь с одной целью – объяснить мощный культурологический, общеобразовательный, разновозрастной языковой разрыв.
Во времена А.С. Пушкина в русский язык врывался французский, а сейчас не только английский, но и «интернет-албанский». Добавьте к этому смайлики – и Гийом Аполлинер, и «будетляне», и более современный Андрей Вознесенский со своими «видеограммами» покажутся вам архаичными.
Поверим Гоголю, что будущему Александру Сергеевичу сейчас уже девять лет, и попытаемся провести параллели с 1808 годом, если не по деталям, то по существу.
Думается, что Пушкин позапрошлого века не столько создал новый литературный язык, сколько правильно понял и гениально-интуитивно определил направления его развития. А.С. Пушкин жил и развивался не в вакууме, но сумел свести в своем творчестве разные векторы развития русского языка и литературы.
То, что нам кажется гармоничным и даже очевидным, как, например, стихи «Руслана и Людмилы», современникам представлялось смешением стилей и (или) вовсе безнравственными строчками.
Пушкин стал первым российским постмодернистом. Все сторонники пушкинской традиции забывают об этом, будучи выключенными из контекста его эпохи.
Бродский в поэзии и Пелевин в прозе с разным уровнем таланта и успешности попытались свести в своем творчестве несовместимые на данном уровне развития языка и общества концепции и теории. Что из этого получилось, мы с вами знаем: гигантские тиражи некоммерческой литературы, с одной стороны, и ужасающий поток «черной критики», с другой.
Пушкин же – самый из непереводимых авторов. Дело не в мастерстве переводчиков. Сюжеты Пушкина, в основном, вторичны. Нюансы и ощущения языка, в основном, непереводимы. Вот такой парадокс.
Шекспир – первый поэт Англии. Гёте – первый поэт Германии. Пушкин – первый поэт России. Но если в первых двух случаях проблема первенства лежит в области семантики, то в третьем – в области лингвистики!
От общего – к частному. На мгновение снизим ощущение действительности в десятки, а может быть, в сотни раз и очутимся в оренбургской реальности.
Передо мной – шесть книжек молодых оренбургских авторов, которые своей новизной взгляда попытались оторваться от общеродовых традиций современной российской словесности и ступить на путь новых направлений развития языка: тем и приемов, тропов и нюансов «живого великорусского»…
Начнем, вопреки традиции, не с поэзии, а с прозы. Две книжицы составляют небольшую прозаическую серию «Новые имена – 2007». С разницей в неделю в Оренбурге вышли книги Марины Рукавицыной «За кругом времени» и Лидии Дрофа «Пираты невидимого моря». При всей несхожести лексики, сюжетов, жанров авторов, несомненно, объединяет откровенная многомерность повествования. В рассказах Лидии Дрофа и повести Марины Рукавицыной по две или три сложно взаимодействующих с собой реальности. Одна из реальностей у обеих барышень явно построена на личном опыте, другая (другие) – книжная или культурологическая. Берусь с уверенностью утверждать, что глубокий личный мистический опыт в обеих книгах отсутствует. Именно поэтому легкие (не по легковесности, а по легкости стиля) рассказы Лидии выглядят более гармоничными и привлекательными, особенно «Мэри Рид и Анна Бонни, пираты невидимого моря». Повесть Марины притягательна другим, ее метод описания героев удивительно меток и склоняет читателя к сопереживанию и идентификации себя с героем. (По моему убеждению, высшим достижением подобного метода является проза Стефана Цвейга). Но это обаяние сохраняется лишь до финала повести, где автор, пытаясь перевести интригу в другую – метафизическую – плоскость, сваливается в прямое книжное заимствование мифов и легенд (пусть и нечасто цитируемых). И другие повести Рукавицыной, например «Тень от волоса», повторяют тот же самый эффект обманутого (в худшем смысле слова) ожидания. Причина, наверное, в несоразмерности сводимых объемов реальностей – камерности и вселенскости. Камерность у Рукавицыной достигается идеальная, а вот другая часть…
И если уж говорить о верности Пушкинской традиции, то «Пираты невидимого моря» ближе к ней, чем «За кругом времени». В подтверждение приведу «Евгения Онегина», как «энциклопедию русской жизни». Если мне не изменяет память, во всем романе практически нет строк, описывающих религиозную, метафизическую часть жизни русского общества того времени.
Хотя парадокс, уже нашего времени, заключается в том, что метафизика и мистика, так хорошо знакомая читателям и авторам XVIII – XIX веков по тем же житиям святых, у нас остается уделом весьма малого количества истинно религиозных людей. Как знать, может быть, возрождение религиозной веры и станет одним из направляющих векторов будущей русской литературы?
Оставшиеся четыре поэтические книги серии «Новые имена» совершенно различны. Но каждый из четырех авторов сумел в них достичь если не вершины, то максимально личного уровня, правда, не гармонии, а (в отдельных частях) того, что и составляет истинную поэзию.
Не нарушая порядок выхода книг, пойдем, что называется, по номерам.
«Новые имена» № 7: Дмитрий Ким, «Транслитерация». Поэзия Кима – это, конечно, в первую очередь редкие, увы, для современной поэзии оригинальные образы, собранные, чаще всего, в верлибр. Удивительно, но у Дмитрия много упоминаний известных поэтов или скрытых цитат из них, кроме, пожалуй, самого близкого к нему по образному строю – Гарсиа Лорки. Их разнит разве что уровень темперамента.
Книга № 8 – Майя Савостова, «Серебряное сечение». Ее стихи – это изящные ощущения и необычные ситуации, выполненные в виде поэтической акварели. Если угодно уточнение – то акварели по мокрой бумаге. Плавно и красиво-туманно.
Книга Екатерины Смитиенко «От пятницы до пятницы» вышла в серии под № 9. В поэзии Екатерина подчеркнуто эгоцентрична. Но это скорее не недостаток, а достоинство ее стихов. Личные, почти интимные переживания она с высоким уровнем мастерства доводит до стадии литературы, поэзии.
Завершает серию 2007 года Диана Арта с книгой «Черное и белое». Удивительная зрелость некоторых стихотворений 17-летней поэтессы стала предметом спора на областном семинаре-совещании молодых писателей «Мы выросли в России!» 14 сентября 2007 года (по его итогам и вышли пять из шести упомянутых книг). Кое-кто не мог поверить, что такой высокий уровень мастерства, а самое главное, удивительно мудрой нравственности могло продемонстрировать именно это юное дарование.
Успехи молодой поэзии Оренбуржья очевидны. Только я не могу отделаться от мысли о том, что вот если бы образы Дмитрия Кима облечь в воздушность и тонкость повествования Майи Савостовой да смешать все это с лирической смелостью Екатерины Смитиенко и нравственной зрелостью Дианы Арта, то…
Впрочем, именно так моделировала своего идеального жениха одна известная невеста. Кстати, персонаж Гоголя Николая Васильевича…
Но это уже другая история.
Сергей Николаевич Хомутов родился в 1960 году, окончил Оренбургский пединститут, преподавал, работал на телеканалах «Регион», «РИАД-ТВ» и «ОРЕН-ТВ», в пресс-службах губернатора и «Оренбурггазпрома», был редактором газеты «Московский комсомолец» в Оренбурге». Член Союза российских писателей. Печатался в самиздатовских журналах, местных газетах, альманахах «Башня» и «Чаша круговая», журнале «Урал». В 1998 году издал под одной обложкой четыре книги стихов: «Второе зрение», «Светлые песни», «Арьергард», «Зимняя радуга», в 2003‑м в серии «Автограф» вышла книга «Привкус вечности», в 2006‑м – повесть-сказку «В поисках Живой воды» (в соавторстве с Вячеславом Моисеевым).