≡ ВАЛЕРИЙ ЛУКИН ≡
Нелинейные воспоминания Костылева Павла и прилипший к ним субъективный хит-парад древнейшей поп-музыки
глава 1.
Май 2002 года. Бег на месте.
МАЙСКОЕ утро встретило прохладой и зависшим между вчера и сегодня мертвецки пьяным дворником, валявшимся на лавке у подъезда. Все попытки спешащих на работу граждан растормошить его труженик гигиены отвергал напрочь одним принципиальным движением руки. Вероятно, как раз в этот момент в ноосферу, прямо к Вернадскому, в мыслящую оболочку планеты, воспаряло его облаченное в густые винно-водочные ароматы чувство глубокого удовлетворения. Без объяснений было ясно, что похмелье и раскаянье подкрадутся к нему не раньше полудня – бег на месте продолжается.
Не заметил, как проехал две остановки. Кажется, не опаздываю. В мыслях тихо – ноосфера скучает. У «китайской стены» в автобус влезла габаритная дама в боевой раскраске и сходу завязала конфликт с обитательницами передних седушек, по виду рыночниц со здоровенными сумками, вкусно пахнущими пирожками, пловом и еще чем-то пряным и острым. То ли дама измазала плащ, то ли запахи эти вызвали у нее аллергический насморк, но перепалка резко набрала обороты. На высоте градуса – восемь баллов по шкале Рихтера – раскрашенная потребовала от водителя срочной высадки работниц индивидуального питания. Однако тот, занятый транспортировкой в ноосферу деталей маршрута своего автобуса, оставил даму без ответа. Зато ее попытался урезонить гражданин из второго ряда, судя по опрятному, но лет десять как вышедшему из моды плащу, – врач.
– Вы напрасно так нервничаете, товарищ, – обратился он к разъяренной особе. – Необходимо беречь свои нервы и не забывать о сердце. У нас по статистике из всех умерших от инфаркта лишь половина ушла в мир иной в больнице. Остальные – где угодно.
– Спасибо, успокоил. У меня давление 220, а я здесь подвергаюсь.
– Правильно, – поддержал врач. – Не нужно подвергать себя риску. Инсульт молодеет и все больше любит женщин, особенно вашего, молодого еще возраста. У нас восемь процентов населения страдает артериальной гипертензией.
– Что-то мало, – засомневалась дама. – У меня все знакомые адельфан пьют, какие тут восемь процентов!
Углубившись в гипертоническую тему, она уже не вспоминала о своем насморке.
– Это загадочный природный феномен, – продолжил одетый в прошлое врач. – Не объяснимое наукой явление. Вот за рубежом в любом населенном пункте перемеряй давление всему населению, и окажется, что у 30–40 процентов из них оно повышенное. А живут куда спокойней нашего.
– Народ там хлипкий, – вмешалась одна из сумочниц. – Мы вот кажный день тягаем по 15 кило, да не по разу, и не жалуемся.
– Это точно, – поддержала ее раскрашенная дама. – Я в магазине мешок муки на загривок хоп – и вперед. Пожиже за бугром народ.
Последняя фраза прозвучала примиряюще.
– Так что пусть они там со своими 40 процентами живут, а у нас их восемь, и пусть докажут, что это не так.
В автобусе установилась тишина. И чего, собственно, они сцепились? Может, Перуново заклятье, о котором писал Ключевский, действует? Новгородская легенда рассказывает: когда жители города при Владимире Святом сбросили идол Перуна в Волхов, рассерженный языческий бог, доплыв до моста, выкинул на него палку со словами: «Вот, вам, новгородцы, от меня на память». С тех пор они на мосту и дрались, как черти, решая наболевшие вопросы. Дрались и на вече. Да и только ли в Новгороде? Может, палка Перуна до сих пор по Руси гуляет? Либо мы сами себя колотим, либо нас колотят. Иного способа жить вместе мы как будто и не знаем. Вон они, спорщицы, с благостными лицами сидят тихонечко, каждая задумалась о своем. Бег на месте продолжается.
На следующей остановке в автобус вошли два стриженых под Котовского подростка в одинакового фасона кожаных куртках и завели на малопонятном новоязе свой тягучий разговор. Отчего-то вспомнились статьи о клонировании и генетических экспериментах. Идея покопаться в генетических тайнах человека напрягает сейчас умы ученых до испарины. Согласитесь, приятно ощутить себя демиургом, реконструирующим природу и самого человека по собственному произволу. Важно не забывать при этом, что научное знание содержит в себе элемент неполноты, просто по определению, и далеко не все из того, что представляется сегодня незыблемой истиной, выдержит проверку временем и напор научной мысли. И лет эдак через сто кое-какие из доминирующих ныне теорий либо окажутся ошибочными, либо принуждены будут истлевать на обочине научного мейнстрима. Чтобы не разводить потом руками, когда в финале наших генетических экзерсисов мы с удивлением обнаружим дорогую нашу человекообразную обезьянку: «Хотели как лучше, а получилось как всегда». К слову, человекообразная обезьяна – это далеко не худший вариант. Сценарий в стиле популярных голливудских антиутопий, с возникновением человекоподобного монстра, способного к репродукции и претендующего на место современного человека в экологической нише планеты, может оказаться не просто захватывающим боевиком. Но только будущее способно ответить, движемся ли мы вперед, или это все тот же бег на месте.
Возможно, ноосфера, вбирая в себя наши генетические восторги, с сочувствием и укором вертит воображаемым пальцем у своего воображаемого виска.
– …китайские специалисты представили свои проекты восстановления статуй Будды в Бамиане (Афганистан), – это водитель включил радио, передавали выпуск новостей.
Я где-то читал, что если в том месте, где когда-то высились эти статуи, встать на противоположном холме, и солнце при этом будет светить в определенном направлении, то можно увидеть очертания этих скульптур. Во всяком случае, убедиться в том, что они когда-то там были. Хотя, если прислушаться к индуистскому религиозно-философскому учению Адваита Веданта, в мире не существует никакой другой реальности, кроме единой высшей духовной сущности – Брахмана, все кроме него чистая иллюзия (майя). Не скрою, мне трудно в это поверить. Но парочку майек, то есть полных иллюзий, в своей жизни распознать сумею. Одна из них – моя первая любовь Майка Егорычева, которая живет в моей душе по сию пору. Вторая – музыка, предмет абстрактный, неосязаемый, но когда надо, твердый и требовательный. Вот как сейчас, когда водитель прибавил громкости, и на весь салон автобуса полилась постылая попсятина – «ля-ля, три рубля». Мне, человеку «с раньшего времени», слушать это больно физически. Необходимо что-то делать. Лучше всего думать о своем. Например, давно замечено: чем больше фонотека, тем труднее выбрать созвучную настроению музыку. Это, можно сказать, медицинский факт. Стоишь вот так, подобно матадору на арене, напряженно уставившись в батарею сидюшек, а решение все не приходит. Мозги начинают закипать, и понимаешь себя не то что матадором, даже не быком, а самым настоящим буридановым ослом. Наконец, обиженный на самого себя, отходишь, оставляя музыку в покое до следующей попытки. Знакомая ситуация? А перед сном обязательно укоришь себя: и что маялся? Вон стоит Джо Коккер – яркая мелодия, мощный драйв, наждачный голос. Нельзя было осуществить? И позавидуешь себе, начинающему когда-то битломану. Два десятка катушек – и никаких сомнений. Заправил первую попавшуюся ленту в «Ноту», накрутил «Ригонду» погромче. Все! «Витя Зилов – первое место!».
Хотя нет. Думаю, что известная закономерность была. Подсознательно в разное время года ставились определенные альбомы. В самом деле, трудно себе представить альбомы Харрисона летом. Теоретически, конечно, можно, и все же это казуистика. Харрисон – самый осенний композитор. Его музыка – это дождь, зарядивший на сутки. Это холодный, промозглый ветер за окном и одновременно уют и тепло родного очага. Или типично январские джаз-роковые «Кровь, Пот и Слезы» с их аккумулированной летом мощной солнечной энергетикой, столь необходимой зимой. Впрочем, все эти рассуждения весьма субъективны. И если мы с вами не совпадем в своих ощущениях – не беда. Главное – чувствовать музыку в принципе, пытаться найти в себе созвучие, и тогда душа запоет, а сердце обрадуется.
Вот пять самых майских композиций (в ощущениях автора, разумеется).
Какая песня без баяна, какой же рок без «Роллинг Стоунз», вечных оппонентов «Битлз»? Тех давно нет, а реликты-роллинги все еще бродят по планете, демонстрируя полную резистентность к художественному катаклизму под названием «попса». А уж передать в музыке весенние сенсации организма, вызванные кипением гормонов в крови, и всякие романтические иллюзии они умели с детства. И хотя весной всего важнее сила воли, на пятом месте субъективного хит-парада мая их нетленная«Honky Tоnк Wоmаn», что деликатнее всего можно перевести как «Женщина из притона».
На четвертом месте американская группа «3 Dogs Night», отношение к которой всегда было неоднозначным. С одной стороны, их музыка имела явно коммерческий характер, но с другой – «3 Dogs Night» были способны подняться до вершин настоящего соула уровня Джеймса Брауна или Вильсона Пиккета. Вот такая серьезная «попса» имела место в семидесятые. А с названием группы однажды произошла забавная история. Ведущая музыкальных программ «Голоса Америки» Марина Левицкая, видимо, эмигрантка во втором поколении, имевшая своеобразное представление о возможностях русского языка, порой выдавала забавные неологизмы. Как-то раз она объявила группу так: «А теперь на нашей волне хит недели – композиция «Celebrate» группы «Трехсобачья ночь». Лучше б не переводила!
На третьем месте Алан Прайс – первая настоящая рок-звезда, не только услышанная, но и увиденная нами в деле, пусть всего лишь на киноэкране. Весной не то 1973-го, не то 1974 года, точно не помню, в наших кинотеатрах прошел фильм знаменитого Линдсея Андерсона «О, счастливчик», к которому Прайс не только написал музыку, но и снялся в нем как актер. В принципе, экс-«энималз» представлял себя самого, и, подобно образу главного героя, которого играл юный Малколм Макдауэлл (его первая роль в кино), герой Прайса получился столь же одиноким и неприкаянным – «свеча на ветру». Дунул – и нет. Я смотрел «О, счастливчик» раз пять. Но это не предел. Были отчаянные индивидуумы, имевшие на своем счету больше десятка сеансов наслаждения картиной – двухсерийной, заметьте. Ну а любимая вещь? Конечно меланхоличная «Рооr People». Она и будет третьей.
На втором месте субъективного майского хит-парада – шотландский «Назарет», культовая группа гэпэтэушников середины семидесятых. Судите сами. Клеши в широченную, как у матраса, полоску (эталоном считались брюки барабанщика группы «Цветы», в котором все единодушно признали Стаса Намина, отказываясь верить в то, что руководителем коллектива может быть застенчиво улыбающийся паренек на краю обложки диска, всего-то Анастас Микоян, внук соратника Ленина Анастаса Микояна, взявший псевдоним по маме, которую звали Намия), рубашечка приталенная, желательно ярко-красного цвета, поверх – шерстяной тельник, длинный причесон на прямой пробор с запахом польских духов «Быць може», а на руке, как на эстампе, новейшее изобретение отечественной электроники – бытовой кассетный магнитофон «Весна». Полуденное, набирающее силу майское солнце жарит, а прохладный, не прогретый им еще ветерок приятно охлаждает. Тепло, но не потеешь. Лепота! Как выйдешь на крыльцо родимой «кобловки», да как врубишь «Разаманаз». Пробирает! Что может быть убедительнее для самоутверждения? Удовольствие и общественный вызов в одном флаконе.
Ну а естественным майским лидером стала экстраординарная композиция Робби Ван Леувена «Venus» («Венера»), ставшая навязчивым призраком всех оренбургских старушек поры 70‑х, не дававшей им покоя бедой, поскольку «Шокинг Блю» орали свою «Шизгару» из окон домов всех дворов, всех кварталов, всех районов. И на дачах тоже. Ни одной песне ни до, ни после не удалось повторить всенародный успех «Шизгары». Что это – бег на месте?