Поезд

≡ АЛЕКСАНДР ГВОЗДЕНКО ≡

поезд

I 

ИГОРЬ еле успел заскочить в закрывавшиеся двери. Достал из кармана мелочь, у него как раз было четыре копейки. Водитель неуклюже дернул троллейбус, и двушка вылетела из руки Игоря. Кондуктор стояла рядом.

– Будем оплачивать проезд, молодой человек? – спросила она.

– Будем, – сказал Игорь, безуспешно высматривая на полу две копейки.

Он обратился к рядом стоящей девушке:

– Будьте добры, вы не могли бы перейти на другое место? Я две копейки потерял.

Девушка посмотрела на него и переступила. На месте, где она стояла, монетки не было. Игорь отметил про себя, что место, куда встала девушка, он не осматривал, и поэтому опять обратился к ней:

– Сударыня, переступите еще раз.

Девушка посмотрела на него так, будто одарила рублем:

– Мелочник.

Игорь нашелся тут же:

– Я не мелочник, просто не хочу, чтобы ваши ноги топтали наш советский герб.

Девушка покраснела.

– Молодой человек, будем оплачивать проезд? – гнула свое кондуктор.

Девушка оценивающе посмотрела на Игоря и сказала:

– Я за него заплачу, – и протянула кондуктору десять копеек.

Игорь сказал:

– Не надо за меня платить, я уже выхожу.

Дверь открылась, и в нее влетел его приятель Михаил.

– Вот, – только и смог сказать он, уставившись на них двоих, – я от тебя. А ты тут с Альбинкой катаешься.

– Миш, ты ее знаешь?

– Да. Кстати, твой двоюродный брат учился с ее родной сестрой.

– Молодой человек, оплачивать проезд будем, или за тебя тоже девушка заплатит? – кондуктор нацелилась на Мишу.

– Какая?

– Красивая такая.

Миша замялся:

– Ты знаешь, Игорь, заплати за меня.

Игорь посмотрел на Альбину. Та ему показала фигу.

– Да, приятная встреча при приятных обстоятельствах, – сказал Игорь. – Тетенька, мы сейчас выйдем.

– Ты уже третью остановку выходишь.

Альбина протянула кондуктору мелочь. Та оторвала билет и протянула ей.

– Вот, Миша, – сказал Игорь, – хочешь не хочешь, а придется знакомиться, долг платежом красен.

– Я вам его прощаю, – сказала Альбина.

Пассажиры весело улыбались, их было немного. Это и хорошо. Не все поняли, что две из трех точек этого треугольника уже незримо соединились и между ними пробежала теплая волна симпатии друг к другу. Так соединяют землю и небо падающие звезды – красиво, таинственно и заманчиво. А чувства Игоря и Альбины, наоборот, летели в небо. Что ждало их там? Об этом знали только сами небеса, но они умеют хранить свои тайны.

Альбина поехала дальше, когда Игорь с Михаилом вышли на остановке.

– Ты, знаешь, чего я тебя ищу? – спросил Игорь. – Завтра у Семена день рождения, он нас приглашает. Что будем дарить? И как? В складчину или каждый отдельно?

Игорь с Михаилом были друзьями с детства, но насчет заработка инициатором был Михаил. Он находил им обоим работу то грузчиков, то переносчиков, то перевозчиков. Половину заработанных денег тратили, а половину откладывали на какие-нибудь особые случаи, и по договору ни один из них без согласия другого этих денег брать не мог.

– Конечно вместе, – сказал Игорь, – мы же вместе. А что купить? Что-нибудь средней стоимости, но нужное… Ты говоришь, Альбину откуда знаешь?

– Да Татьяна, соседка моя, с ней в одном классе учится. Делов-то. Что – понравилась? Девка она красивая, да и сестра у нее красивая – старшая. Ты брата своего спроси.

– Ты знаешь, где она живет?

– Знаю, не так далеко от нас.

– Давай сходим.

– Сегодня вечером сходим к ним во двор, делов-то.

– Она с кем-нибудь дружит?

– Игорь, ей пятнадцать лет, родители – «шишки».

– Ты к чему?

– Да к тому. Как говорит моя бабка, что дано сове, не дано кроту.

– Ты мне друг?

– Я тебе больше, чем друг, я тебе роднее брата, поэтому и предупреждаю. Она окончила восьмой класс, ты девятый. Может, это и время любви, да не с нашими материальными возможностями.

Игорь промолчал, ему нечего было ответить. Но он не знал, что, тревожа Бога своими чувствами, мог получить ту их высоту, которую Бог открывает не каждому, ибо не каждый мог этим чувствам придать такое душевное изящество, страсть, доброту и понимание души другого, чтобы из них родилась любовь для двоих. Не смеши Бога, говоря о любви, ибо любовь может прийти и через страдания.

Игорь молчал, поняв, что он очень хочет увидеть эту девушку еще раз. Запретный плод сладок уже своим запретом, красивый – своей красотой, вкусный – своим вкусом. А любовь – теми чувствами, что она вызывает, и всем перечисленным вместе.

II

ВЕЧЕРОМ они с Михаилом пошли в чужой двор. Чужой двор – запретная территория, которая строго охранялась местными пацанами. К тому же во двор друзья зашли не просто так, а затем, чтобы увести из него девочку. Задача небезопасная…

Как ни странно, Альбину Игорь узнал по ногам. Может быть, потому, что они ему запомнились больше из-за поисков монетки на полу троллейбуса. Она шла домой. Михаил окликнул ее. Альбина подошла и разулыбалась. Игорь вдруг понял, что она красива: красива русыми волосами, голубыми глазами, ямочками на щеках, ровными зубами. Он смутился, ибо почувствовал, что какая-то непонятная волна нежно выплеснулась из ее сердца и коснулась его. Михаил видел неловкость обоих, но ничего не мог понять. Он еще не знал, что некоторые чувства неподвластны пониманию: их или надо пережить, или поверить в них. Чувства любви не расскажешь и не покажешь на пальцах, потому что для этих чувств надо иметь по-особому настроенную душу.

В это время из окна кто-то крикнул:

– Альбина, домой!

Альбина покраснела и сказала:

– Это меня.

Игорь взял ее под руку:

– Альбина, давай завтра встретимся.

Михаил толкнул его в бок.

– Извини, Игорь, не могу.

– Почему?

– Не могу, извини.

Она повернулась и побежала домой.

– Какой «завтра», ты что, забыл? Завтра день рождения у Семена, нам еще подарок покупать.

Из-за угла на них шли пять человек. Миша, посмотрев на них, сказал:

– Если мы еще сможем его купить.

Подошедшие взяли их в кольцо.

– Что это мы делаем в чужом дворе без спроса?

– Видать, они девочек наших щупать пришли.

– Ну да, свои не дают, так они к другим приперлись.

– Что, ребята, рассчитываться будем?

В живот Игоря уперлось лезвие ножа.

– Что молчим?

Игорь еще ничего не успел ответить, как Михаил молниеносно упал на руку того, кто держал нож, при этом успев ногой ударить в пах рядом стоящего пацана.

Драка была не очень долгой. Больше всего досталось Михаилу, ибо, отводя нож от Игоря, он упал, и его сразу начали бить ногами. Пока Игорь пытался справиться с двумя, трое пинали Михаила и не давали ему подняться. После драки Михаил и Игорь уходили со двора спокойным шагом, но досталось им прилично. Выйдя с запретной территории, Михаил сказал:

– Надо идти к Сашке Степанову и Юрке Бану, а лучше, Игорь, пускай твой брат переговорит с ними. Следующий раз этих козлов будет больше, и они нас так отделают, что тебе долго будет не до Альбины. Сволочи. Рубашку разорвали.

Он снял с себя рубашку и бросил на тротуар.

– И майку порвали, – он снял и майку. – Вот суки так суки. Ты их хоть запомнил?

– При случае узнаю. Миш, спасибо тебе. Ты меня спас от ножа.

– Игорь, не за что. Как говорит мой дедушка, жизнь длинная, сочтемся!

Жаль, что долги наши мы часто отдаем не той золотой монетой, которую дали нам…

Вопрос посещения двора Альбины был решен в пользу Игоря и Михаила быстро и безболезненно. Авторитетные Сашка и Юрка пришли вместе с ними в тот двор следующим вечером. Подошли к ребятам, сидевшим в беседке. Александр глазами отыскал старшего и спросил:

– Ты меня знаешь?

– Да.

– Так вот, эти двое будут приходить сюда когда захотят и к кому захотят. Их девочка – для вас под запретом. Ты меня понял?

– Да.

Вчетвером они уверенной, спокойной походкой покинули двор. Дорога к замку была расчищена, жаль, принцесса на глаза не показалась.

В субботу пошли на танцы. Танцплощадка делилась на отсеки: кто из какого района где танцует. Нарушение границ приводило к драке. Игорь с Михаилом танцевали почти по всей площадке. Они не относились к тем, кого знали в лицо все стороны, и родственные связи позволяли им беспрепятственно двигаться по большей части танцплощадки. Михаил толкнул Игоря в плечо:

– Смотри – Альбина. Что делает хорошая, послушная девочка на этой танцплощадке? Одно из двух: или тебя ищет, или ищет на одно место приключение. Но мы, благодаря ей, точно его найдем, и, чувствую, уже не одно.

Игорь шел к Альбине, он не слушал Михаила. Он подходил к ней сзади, когда какой-то парень с противоположной стороны танцплощадки приглашал ее на танец. Игорь успел схватить Альбину за мизинец прежде, чем она сказала «да», и сделать шаг навстречу молодому человеку. Она попыталась освободить мизинец, но Игорь держал крепко.

– Извините, не могу, – ответила она.

Парень отошел, она повернулась к Игорю. Они стояли и смотрели друг на друга.

– И что? – спросила она.

– Ничего, – ответил Игорь, выпуская мизинец, – прилип.

Вижу. И прилип довольно нахально.

– Отлип. Дальше что?

– Ничего.

Танец закончился. А они просто стояли и смотрели друг на друга. Заиграли новый танец. Подошел тот же парень и снова стал приглашать Альбину на танец. Игорь, не понимая, как и почему, опять схватил ее за мизинец прежде, чем она ответила парню «да». И опять молодой человек получил отказ. Они стояли так близко, что он своей грудью чувствовал ее грудь. Казалось, еще мгновенье, и губы их соединятся несмотря ни на что: ни на толпу людей, стоящих рядом, ни на то, что они никогда не целовались. И божья искра сейчас соединит их губы в этом неподходящем месте, а значит, на какое-то мгновенье и их души. Но не тут-то было. Михаил был начеку. Влюбленный друг – это предавший друг. Михаил этого не знал, но угадывал подсознательно, поэтому просто отвернул Игоря от Альбины. Альбина выдохнула и сказала:

– Знаешь что? Не преследуй меня. Если мы встретимся в третий раз, то решим, что нам делать, а сейчас не мешай мне, да вон и сестра меня ищет с подругами.

Игорь ничего не ответил. Что можно ответить девушке, полагающейся на слепой случай? А может, как раз в этом слепом случае откроется седьмое чувство? Впрочем, зачем объяснять святое? К чему? Должно быть всегда что-то непредсказуемое, таинственное, манящее!..

Игорь опять не успевал на троллейбус. Он запрыгнул в него уже на ходу. Подошел к кондуктору, достал из кармана четыре копейки. Кто-то толкнул его под локоть, копейки выпали из ладони и покатились. Перед ним стояла Альбина. Она протянула кондуктору деньги и сказала:

– За молодого человека. А вы подберите деньги с пола. Не хочу, чтобы советский герб топтали ногами.

Потом она ему скажет: «А все-таки это я тебя нашла, ты меня не заметил».

III

НА СЛЕДУЮЩИЙ день Игорь, Михаил, Альбина и ее подруга Галя пошли на пляж. Игорь, считалось среди его знакомых, плавал очень неплохо. Правда, прыгал с обрыва разными способами хуже, но плавал неплохо. И, наверное, чтобы еще раз покорить сердце Альбины, он предложил:

– Давай наперегонки переплывем речку?

– Давай, – согласилась Альбина.

Они поплыли. Игорь старался во всю прыть, усиленно работал руками и ногами, поворачивал голову, хватал воздух, а потом опускал ее в воду и, не дыша, сколько мог, усиливал свою мощь. Вот она, долгожданная земля. Игорь встал на ноги и посмотрел на противоположный берег, от берега повел глазами по воде. Альбины не было видно. «Наверное, плывет еще, просто не различить среди купающихся», – подумал он. Чувство победителя прокатилось по душе. Вдруг сзади кто-то похлопал его по плечу. Альбина стояла рядом и смеялась.

– Сначала я думала, ты потерялся, – сказала она. – Твое восхищение собой было великолепно.

Игорь понял – это конфуз, да еще какой. Его обогнала девушка!

– Ты не расстраивайся, – сказала Альбина, – я пять лет хожу в бассейн на тренировки.

Кислая физиономия Игоря ее веселила, и торжество брало верх над чувством к нему. Да, как сказал один спортивный комментатор, победа была налицо, и неизвестно, когда побежденная сторона сможет отыграться.

Они теперь поплыли назад спокойно, и Игорь увидел, что Альбина действительно плывет классически, как спортсменка. С одной стороны – она незримо щелкнула его по носу, но с другой – он почувствовал восхищение.

Миша с Галиной лежали на берегу и загорали. Галина тарахтела без умолку, она не замолчала, даже когда Альбина что-то у нее спросила. Пропустила вопрос мимо ушей и продолжала рассказывать Михаилу о зарубежной литературе. Эта зарубежная литература Мише была нужна, как второе отверстие в выхлопной трубе. Через пятнадцать минут он предложил искупаться, но девчонки отказались. Тогда они с Игорем прыгнули в воду и поплыли.

– Игорь, – сказал Михаил, – я эту ходячую энциклопедию больше не выдержу. Заткни ее, иначе я начну выдирать из нее листы. Сейчас, если она еще затрещит, я ей так и скажу: пошли, я тебя просвещу так, чтобы ты замолчала надолго. Конкретно, доступно и, я бы сказал, умно, а?

– Мишка, прекрати бога ради. Что подумает Альбина?

Миша тяжело вздохнул, хлебнул воды и закашлялся. Он был верный, истинный ангел-хранитель Игоря. Но ценим и бережем ли мы своих ангелов-хранителей так, как надо ценить и беречь их?

Дни бежали не часами, а секундами. Время делилось на две половины: когда Игорь и Альбина вместе, и когда нет. Они гуляли по улицам, и он рассказывал ей об этом городе, где она прожила пятнадцать лет, но не знала столько, сколько знал он. А дело в том, что в соседях у Игоря был старый архитектор, почти ослепший человек, давно живший здесь, и когда Игорь заходил к нему, тот рассказывал удивительные истории о домах: как и кто их строил, кто в них жил, кто из знаменитостей приезжал в гости. Он говорил, что каждый дом имеет память.

– Прислушайся к нему, и он тебе расскажет, кого вспоминает с радостью, кого с презрением, кого с ненавистью, а о ком плачет. Пойми его, и он откроет тебе свою красоту, свое тепло, покажет свою заботу. Может, тебе этого сейчас не понять, но ты постарайся почувствовать его дыхание своей душой, и душа твоя от этого станет богаче еще одной красотой.

Игорь вспоминал рассказы архитектора и старался, как мог. Он хотел произвести впечатление на Альбину, он хотел ей нравиться, и ему это удавалось. Они ходили по улицам и улочкам своего города, держась за руки. Им было хорошо, уютно и покойно. Они даже ни разу еще не поцеловались. Оба не знали, как это делать, а потому смущались. Мишка вечером спрашивал Игоря:

– Сегодня-то целовались?

– Нет.

Мишка горестно вздыхал.

– Женщины не любят нерешительных. Не будь валенком. Возьми ее в охапку, притяни к себе – и взасос, так, чтобы у обоих губы были синими. А то какая ж это любовь?

– Миша, иди ты!..

Мишка смеялся. Однажды вечером он протянул Игорю яблоко и сказал:

– Оно чистое.

Игорь взял его, откусил и начал жевать.

– Ты что, скотина, делаешь? Я тебе для чего яблоко купил?

– Для еды.

– Для какой еды? Я тебе его принес, чтобы ты на нем учился целоваться. Не на мне же ты будешь упражняться. А он взял, гадина, и стрескал! Сожрать его я и сам мог.

Ангел-хранитель переживал и хотел помочь. Помыслы его были чисты, действия решительны, но любовь сама вымеряет свои шаги, и не следует ей мешать.

IV

ОДНАЖДЫ Игорь спросил Альбину:

– Ты можешь со мной поехать с ночевкой за город?

– Да, – ответила она, – родители уехали, они в отпуске, а сестре напишу записку.

Мишка успел во всем. Он неведомо как договорился, что Игоря и Альбину отвезут на их заповедное место. Об этом месте знали трое: Игорь, Михаил и еще один их знакомый, который не жил уже в городе, но еще приезжал в гости к родне.

На это тайное место Игорь с Альбиной приехали часов в пять, расположились, закинули удочки и стали удить рыбу. Часа через полтора было из чего готовить уху. Игорь развел костер, почистил рыбу, сходил на родник, набрал воды, напоил вкусной родниковой водой Альбину и начал колдовать над ухой. Альбина все время была с ним рядом, она ни во что не вмешивалась, но своим присутствием вливала энергию в этот творческий процесс. Перед самой последней процедурой, когда уха доспевала, Игорь с Альбиной поплавали в реке, а после сели у костра и приступили к трапезе. Уха была вкусна. Когда же открыли бутылку «шипучки», которая отлежала положенный срок в ледяном роднике, уха стала еще вкуснее. После ужина Игорь сказал:

– Сударыня, это только для вас.

Он поставил на угли костра сковородку и пожарил на ней пескарей, затем яичницу, сверху положив круглые дольки помидора и посыпав петрушкой с базиликом. Они допили «шипучку» и принялись за «вторые блюда».

– Вкусно, – сказала Альбина, – очень. Ты знаешь, я пьяная.

– Ты пьяная не от «шипучки», – сказал Игорь, – а от природы и от меня.

– Не спорю, – сказала Альбина. – «Ах, как крУжится голова, как голова кружИтся!» Мне с тобой очень хорошо! Я счастлива!

Игорь загадочно усмехнулся.

Немного погодя Игорь взял Альбину за руку и повел в лес. Альбина шла, ни о чем не спрашивая. Ей было покойно, хорошо, сладко от его прикосновений. Она уже сама хотела, чтобы он ее поцеловал, дотронулся до нее, провел рукой по волосам. «О чем это я думаю?!» – одернула она себя. В это время Игорь сказал:

– Закрой глаза.

Она послушно закрыла глаза и так прошла, держась за его руку, несколько шагов.

– Открой, – сказал Игорь, – и смотри.

Она открыла глаза. Под ней лежало звездное небо, и звезды плыли в неведомом своем пространстве.

– Что это? – сказала она, завороженно глядя себе под ноги.

– Это земное небо, которое я тебе дарю, – сказал Игорь.

– Да, небо мне еще никто никогда не дарил.

– Здесь звезды отдыхают, когда устают. А на самом деле – это светлячки. Мы открыли эту поляну случайно.

– Красота какая, – прошептала Альбина.

Она прижалась к Игорю, и он поцеловала ее в губы. Как-то все вышло естественно, мило и на одном дыхании. Она ему сказала:

– Игорь, мы с тобой целовались посреди неба и звезд.

– Да, – сказал Игорь, снова поймав ее губы своими губами.

Он поцеловал ее страстно и долго. А когда отпустил, Альбина засмеялась.

– Ты что? – спросил Игорь.

– Я в следующий раз от твоего поцелуя задохнусь. Конечно, умереть лучше счастливой, но не так же сразу.

Игорь прикоснулся к ее груди и опять поцеловал. Она не сопротивлялась. Вверху вместе с месяцем стояли звезды, и оттого ночь была светлой, а под ногами, по траве, как по волнам, плыли маленькие живые звезды. И те, и другие знали множество дорог, но какую дорогу они освещали им, ни Игорь, ни Альбина не догадывались.

Он взял ее за руку и повел дальше. Пройдя немного, попросил, чтобы она опять закрыла глаза. Когда она их открыла теперь, то увидела озеро. Вода в нем была чистая-чистая, а на поверхности купался месяц вместе со звездами. Игорь и Альбина вошли в воду.

– Смотри, – сказал Игорь, показывая вниз, и Альбина увидела дно озера. – Вот, ты теперь видишь, что именно в этом озере месяц и звезды купаются днем, поэтому ночью от их света озеро просвечивается до самого дна.

– Я не верила в чудеса, – сказала Альбина, – но с тобой начинаю верить.

Они поплыли на середину озера. Вода была теплая, как парное молоко, но не расслабляла, а бодрила все тело.

– Ты знаешь, – сказала Альбина, – во мне появилась какая-то новая сила.

– Так ведь вода после купания месяца и звезд очищается и становится серебряной.

– Спасибо тебе. Я никогда не ходила по небу, а тем более не купалась в нем.

Игорь подплыл к ней и опять поцеловал.

– Ты моя русалка, – сказал он, – которую я отыскал среди звезд. Где бы и когда бы я ни был, я  обязательно отыщу созвездие Русалки и поцелую ее волосы, и ты почувствуешь этот поцелуй и поймешь, что я тебя люблю с новой силой.

– А если ты увидишь когда-нибудь на небе падающую звезду, – сказала Альбина, – знай, что это мои слезы о том, что тебя нет рядом.

Игорь нарвал для Альбины кувшинки и лилии. Она сплела из них венок и надела на голову:

– Я сегодня была в сказке…

Когда они вернулись к костру, Игорь подложил в него веток, и языки пламени осветили пространство, а искры устремились вверх и завели над огнем свой танец радости.

– Сейчас отужинаем, – сказал Игорь. – Что-то после купания хочется есть.

Он достал буханку черного хлеба, разрезал ее, на каждый ломтик положил по кусочку сыра, дольке помидора и веточке зелени, открыл бутылку красного вина и про себя подумал: «Да, дядя Толя молодец. Спасибо ему. Не зря он меня учил всем этим приятным премудростям, словно к званому ужину готовил».

После трапезы они опять пошли купаться, затем, переодевшись в сухое, легли на одеяло. Игорь обнял Альбину, расстегнул на ней рубашку, поцеловал грудь и начал целовать ее всю. Она была сладка, вкусна, притягательна. Альбина вывернулась из его объятий и сказала:

– Игорь, не спеши, не порти волшебное мгновение. Когда я почувствую, что это надо нам обоим или это очень-очень надо тебе, я приду к тебе сама.

Сказано было так, что Игорь понял: дела дальше не пойдут, по крайней мере, сегодня. Ему было немного обидно, но с другой-то стороны, если трезво рассуждать, это было правильно. Уснули они под утро в объятиях друг друга, близкие и не близкие, родные и не родные, но узнавшие то, что некоторым женщинам и мужчинам узнать никогда не доведется.

Проснувшись первым, Игорь сходил на поляну, нарвал охапку ромашек, положил их у  изголовья Альбины. Потом сварил кофе, сделал бутерброды и только тогда разбудил Альбину. Они позавтракали, искупались и отправились домой. Когда они шли, Игорь спросил:

– Хочешь, я тебя завтра свожу в церковь?

Альбина удивленно ответила:

– Ты что! Я комсомолка, мне нельзя. А ты веруешь?

– Да нет, но это же история. Что страшного – ради истории зайти в церковь, посмотреть? Я бы тебе кое-что рассказал. Я же тебя не заставляю верить в Бога, а просто предлагаю посмотреть, кому верили предки.

– Я подумаю.

– Если завтра пойдем, возьми платок.

V

В ЦЕРКОВЬ Альбина вошла с боязнью – вдруг кто увидит из знакомых. Игорь показывал ей иконы, рассказывал про Владимирскую Божью Матерь – что эта икона первой из Византии пришла на Русь, про Казанскую Божью Матерь – что во время войны самолет с этой иконой облетел вокруг Москвы, чтобы защитить столицу от фашистов. Про Николая Угодника, которому поклоняются землепашцы и моряки, про Христа, которого распяли, про икону князя Александра Невского, про икону Сергия Радонежского. Отправляясь на Куликово поле, именно к нему за благословеньем пришел Дмитрий Донской. Вот Серафим Саровский, ко всем приходящим к нему он обращался: «Радость моя!» – и продолжал: «Стяжи себе мирный дух, и тысячи вокруг тебя спасутся».

Когда они вышли из храма, Альбина посмотрела на купола. Они горели на солнце.

– А правда, что купола покрывают чистым золотом? – спросила она.

– Правда, – сказал Игорь. – Называется оно сусальное. Один мой приятель… пришел из мест не столь отдаленных. У него вырезано на ноге слово «золото», так оно означает: «запомни, однажды люди оставят тебя одного». Ты знаешь, только сейчас до меня дошло: может, поэтому и покрывают купола золотом…

– Здравствуйте.

Они оглянулись. Мимо них проходил батюшка.

– Здравствуйте, – ответили они.

– Кто это? – спросила Альбина.

– Это владыка Леонтий, – сказал Игорь. – Я раз слышал, как про него рассказывал один наш знакомый приблизительно так. Я, мол, знаю владыку Леонтия. Когда я с ним разговаривал, у меня было ощущение, что при разговоре владыка вынимал свое сердце и клал его в мои ладони. Эта его открытость, простота, сострадание обезоруживали моментально. Он светился своей душой, как светится ребенок счастьем, когда чувствует любовь матери. К владыке припадают, как припадают путники к святому источнику, а святой источник, если и не излечивает, то утоляет жажду, омывает уставшее тело, вселяет надежду в душу и дает покой. Вот и владыка дает душевную энергию жаждущим. Перед ним не стыдно покаяться в любых грехах, забыв года, почувствовать себя вдруг ребенком и заплакать своей душой так, чтобы не размазать на ней грязь, а очистить ее своим покаянием. Не каждому владыке дано помогать душам страждущих и понимать, почему этим людям нужен Бог не только как исполнитель их просьб, но как учитель и отец небесный. Есть люди, после общения с которыми чувствуешь, что живет еще в тебе совесть, что не замылила ее жизнь. И что дает тебе этот человек в душу маленький огонек свечи, а там уже твое дело: заставишь ли ты его тлеть, задуешь ли, оставишь ли светиться так же, как получил. Или ты сможешь раздать этот огонь другим, чтобы были их души светлы и дорога жизни не казалась такой тяжелой. У него Бог живет в совести. И кое-кому у него еще учиться, учиться и учиться.

На следующий вечер Альбина на свидание не пришла. Игорь не знал, что ее родители приехали из отпуска, и когда все сели за стол, Света, сестра Альбины, принялась жаловаться:

– Мам, я не знаю, что делать с этой девчонкой! Во-первых, сутки не была дома. Во-вторых, на следующий день пошла в церковь. Какие это она грехи замаливала? А если кто ее увидел из наших знакомых или учителей, как она им все это будет объяснять?

Альбина сидела, закусив губу. Сестра нашлась мгновенно:

– Вы думаете, почему она губы закусила? Да потому, что когда пришла через сутки, они у нее были все синие. Вот я, например, девчонкой замуж выходила!

– Ну да, девчонкой, – сказала Альбина и густо покраснела.

– Нет, мам, ты посмотри! – взвилась сестра. – Эта дрянь еще и Федору такое скажет. Хотя я‑то знаю, и Федор уверен, что я за него вышла девушкой.

Альбина еще сильнее закусила губу. Она не собиралась ни оправдываться, ни что-либо доказывать. Обида ее душила, слезы навернулись на глаза. Она не сказала, что лет пять назад, когда родители вот так же были в отпуске, а Светка еще училась в школе, Альбина увидела, как рано утром из их квартиры выходил Сергей, двоюродный брат Игоря…

На семейном совете было решено отправить Альбину к бабушке – за 240 километров, от греха подальше, пока еще идут каникулы.

Мишка пришел к Игорю часов в пять вечера.

– Что делаем? – спросил он.

– Сидим.

– Молодец! Альбину-то к бабке отправляют, через два часа поезд.

Они рванули на вокзал. Альбина вместе с родителей стояла около вагона. Она увидела Игоря и помахала ему рукой. Родители, как по команде, повернулись в его сторону. Игорь с Михаилом подошли к ним, поздоровались. Мать Альбины сказала:

– Ну все, дочка, тебе пора, осталось пять минут.

Альбина безропотно вошла в вагон.

– До встречи, – крикнул ей Михаил.

Игорь, убитый расставанием, молча смотрел Альбине вслед. Родители встали возле проводника, загородив собой вход в вагон. Альбина помахала Игорю в окно.

– Что ты встал? – спросил у него Мишка. – Ты мне напоминаешь свинью, летающую в облаках, когда хозяин уже готов ее зарезать. Я как узнал, что Альбина уезжает, решил так: не зря этот поезд зовется «барыга», он кланяется каждому столбу. Мы сейчас с тобой прыгаем на товарняк – им кругом зеленый свет – и будем у Альбининой бабушки раньше, чем сама Альбинка. Там ее и встретим. Ну, в крайнем случае, я знаю бабушкин адрес. Хватит нам с тобой на станции мешки разгружать, пора и покататься. Товарный поезд подойдет через полчаса. Главное – встать за контрольной смотровой площадкой и успеть на ходу заскочить на подножку вагона. Запомни, что на нашей станции надо выпрыгнуть до контрольной смотровой площадки, потому что поезд замедляет перед ней ход.

Он поглядел на понурого Игоря и подвел итог:

– В общем, разберемся.

На станцию они приехали на два часа раньше, чем пришел поезд с Альбиной. Ее удивлению и счастью не было предела. Бабушка, встречавшая внучку на вокзале, сказала:

– Что же, пойдемте домой, не оставлять же вас на вокзале. Не знаю, на чем вы прилетели, но за Альбину я рада.

Бабушка жила в частном доме со старым таинственным садом. Они втроем так и просидели в этом саду до утра. Утром бабушка уложила их спать, а вечером Игорь и Михаил уехали домой.

VI

НЕДЕЛЯ в разлуке с Альбиной тянулась долго и мучительно. Хотелось ее видеть, говорить с ней, обнимать, целовать. Игорь никуда не ходил, просто не было никакого желания. Помогал родным по дому, читал. Вечером заглянул двоюродный брат Сергей и позвал в субботу помочь перекрывать крышу. Игорь надеялся съездить в субботу к Альбине, но дела есть дела, брату не откажешь. Они проработали весь день от зари до темноты. Игорь по-настоящему устал. Он первым вымылся и лег спать. Сергей с Александром ложились позже. Игорь уже начал засыпать, когда услышал их голоса.

– Игоря-то надо бы познакомить с женщиной. Пускай она его научит.

– Говорят, у него любовь с Альбиной?

– По твоим стопам пошел, ты же крутил любовь с ее сестрой, тоже сох.

– Сох, да еще как. Но «она его не дождалась, она другому отдалась». Светка в институт, я в армию.

– Ты не прибедняйся. Я‑то знаю, что в вашей любви было. Я ж караулил тебя. За тебя боялся. Когда ты с ней ночью любился, я во дворе на лавочке сидел. Девка она красивая! Альбина – тоже красавица.

– Да согласен, согласен, что парня научить надо. Но если она ему сама поможет, все будет нормально.

– Игорь, ты спишь?

Игорь промолчал.

– Мы со Светкой оба этого хотели. Ты знаешь, я и сейчас к ней неравнодушен.

– Знаю, знаю. Она к тебе тоже. Взял бы да и закрутил любовь снова.

– Нет, сейчас вон у Игоря с Альбиной любовь. А попозже – я подумаю! – раздухарился Серега.

Игорь вырвался к Альбине только в среду. Он опять прыгнул на товарняк, за ним увязался какой-то любитель бесплатного проезда. Игорь прыгнул и прошел на площадку, а тот не успел. Поезд набрал скорость, парень висел на руках, ноги болтались по щебенке, и он не мог подтянуться. Игорь еле-еле затащил его на площадку. Как у парня ноги не попали под колеса вагона – непонятно…

Альбина Игорю страшно обрадовалась. Бабушка улыбнулась, хотя и ничего не сказала. Игорь помогал им целый день: то в избе, то на огороде. Вечером бабуля бросила между делом:

– Я вам на сеновале постелила, там сейчас свежее, Альбина знает. Да без озорства мне. Смотрите!

Они были счастливы. Счастливы своей любовью, уединением. Счастливы от запаха сена, от звездного неба, от того, что были рядом друг с другом.

Прошло три дня, их тянуло друг к другу еще не ведомыми им чувствами, мыслями, желаниями. Они оба понимали, что не могут друг без друга.

Игорь снова вернулся в свое городское одиночество. Утром прибежал Михаил.

– Бана посадили, – сказал он. – Надо передачку собрать и немного денег. Халтура подвернулась, пошли поработаем. За добро надо платить добром.

Поездка откладывалась. Наконец он собрался в деревню снова, пошел на вокзал… Фактически драки не было. Его просто сбили с ног и начали пинать. Проваливаясь куда-то в бездну, он услышал голоса: «Пацаны, мы его, кажется, убили!». Через какое-то время он пришел в себя, попытался подняться и не смог. Когда ему удалось встать на четвереньки, он пополз домой. Откуда-то вырос Михаил, поднял его.

На четвертый день после происшествия, когда родители Игоря ушли на работу, раздался звонок в дверь. Чертыхаясь, Игорь побрел открывать. И увидел Альбину.

– Я без тебя умирала, – сказала она.

– Это я без тебя умирал, – ответил он.

Она обняла его за шею, и он поцеловал ее в губы.

– Я прямо с поезда и к тебе. Где у вас ванная? Ни о чем не спрашивай. Мне самой нелегко. Не спугни бабочку, которая боится огня.

Она вышла из ванной обнаженная, подошла к нему. У Игоря перехватило дыхание. Он забыл про нывшие бока, блаженство разлилось по телу. День с Альбиной прошел, как одно мгновение. Счастье переполняло обоих. Он зацеловал каждую клеточку ее тела. Она его просила:

– Умоляю, не съешь меня, мне и так стыдно.

– А мне счастливо, – отвечал он. – Моя небесная русалка снизошла да меня.

– Я умираю от счастья. Я умираю от любви. Я от нее глупею, иначе бы не пришла к тебе, переступив через все. Но я ни о чем не жалею, поверь мне, и никогда жалеть не буду.

Юность, любовь, безрассудство кружили им голову. А из чего вообще состоит счастье?.. Она ушла за несколько минут до возвращения родителей. На следующий день пришла снова, и чародейство любви заплело новый день своим волшебством.

На третий день она не появилась ни в девять, ни в десять часов. В двенадцать ввалился Мишка. Верный, преданный друг Мишка. Его ангел-хранитель.

– Что ты скучаешь? Чего сидишь? Ты, конечно, не знаешь, что они уезжают? Отца Альбины перевели в Москву. Светка остается, а они все – уезжают!

Это был удар.

– Давай вниз! Серега на автобусе ждет тебя, там розы. Быстрее, быстрее! Бежим!

Они выскочили на улицу. Сергей сидел в автобусе.

– Как это ты сюда, Сергей? – спросил Игорь.

– Очень просто, из-за тебя уехал с маршрута. Да ладно, как-нибудь выкручусь. Вот розы – тридцать одна штука. Почему тридцать одна? Ей – пятнадцать, тебе – шестнадцать, вот и считай.

Они успели. Игорь зашел в вагон, открыл купе и рассыпал цветы около ее ног.

– Я тебя люблю, – сказал он.

Она встала, обняла его и прошептала:

– А я без тебя умираю.

Неведомо как и почему – ведь они же такие взрослые! – у обоих на глаза навернулись слезы. Он понимал, что это стыдно, нехорошо, но ничего поделать с собой не мог. Он не видел, что мать Альбины тоже расплакалась. Он долго бежал возле окна купе, Альбина махала ему рукой. Поезд набирал ход, Игорь начал отставать. А после остановился…

Можно ли догнать свои мечты?

Философ ответит: «Теоретически – да».

Жизнь: «Практически – нет».

Только жизнь, в отличие от поезда, никогда не возвращается туда, где уже была, хотя, как и поезд, все время уносит с собой новых пассажиров. Чаще всего – далеко, и уж точно – навсегда.

память 

повесть

Память не дает перечеркнуть пройденного.

1.

ЛЮБОЙ город становится биографией людей, которые его строили, жили и живут в нем. Он отражает в себе их жизнь и помыслы, а также отражается сам в их жизни.

Наш командир полка говорил: «Каждый город, как воинская часть, – та же женщина, за которой ухаживает мужчина». По женщине всегда видно, какой у нее мужчина. У хорошего мужчины и женщина – как витрина хорошего магазина. Она ухожена, чиста, привлекательна, с изюминкой. У плохого мужчины и женщина такая же: вечно неприбранная, задерганная, неуверенная и от этого кажется бестолковой. У совсем плохого мужчины и женщина – его подобие: губы накрасит, а грязь из-под ногтей вычистит раз в году и то к большому празднику.

Каждый город, каждую воинскую часть характеризует, прежде всего, мужчина, который ими правит или командует, но и каждого такого мужчину характеризует его город или воинская часть. Город, в котором находился госпиталь, где я лежал, располагался на границе Европы и Азии. Он лежал не только на этой своеобразной границе, но как бы на грани прошлого и настоящего. С одной стороны, в нем были современные здания, с другой – стояли дряхлые живописные домики, которые помнили не только революцию и начало века, но и Пугачевский бунт. Рассказывают, что когда этот город посетил товарищ Косыгин А.Н., он, улыбаясь, похвалил представителей местной власти за сохранение старины и спросил, не ждут ли они повторения Пугачевского бунта. Местные жители, любя свой город, распевали одно время частушку: «Наш-то N‑ск – село большое, можно городом назвать», – этим самым как бы говоря: мы все понимаем, но что от этого меняется?

На самом деле что-то менялось, но, как принято у нас в России, медленно и с выкидонцем. Госпиталь находился в глубине города и, как болтали всезнающие языки, был построен на дарственные деньги Екатерины II, которая одарила этот город за то, что он не сдался Пугачеву, выдержал осаду. Вручая деньги, она якобы сказала: «Это на излечение инвалидов, что не щадили себя в сражениях противу злодея». Правда ли это было или нет, не знаю, но некоторые помещения наталкивали на мысль, что правда. Мы все всегда сами живем в истории, но порой не ощущаем этого, потому что свои заботы, своя суета засасывают так, что совсем не до настоящей, прошедшей или наступающей истории.

В госпитале и я находился со своими заботами. Я уже привык к госпитальной койке с ее продавленными пружинами, старым матрацем и двумя подушками. Говорят, что по нормам вещевого довольствия койке отпущено 25 лет. Может быть, и так, я всегда плохо знал эти нормы. Койка была очень неудобная, но я себя успокаивал словами командира: «Не койка должна давить на солдата, а солдат на койку». Я на нее и давил. Солдат спит, служба идет – солдатские поговорки держатся веками.

Слава богу, я уже сам передвигался, самостоятельно вставал в туалет. Мне не надо было кричать про «утку» и ждать, когда меня вытрут и вымоют. Я был в жизни. Именно был, ведь можно жить, но в жизни не быть. Я двигался, соображал, правда, ничего не помнил из прошлого и не говорил. Мы здесь были разные, и, глядя на других, я понимал, что мне все-таки повезло. Если, в конце концов, я не узнаю своих, они узнают меня. Я смотрел, как бьется мать Игоря, который после ранения в голову был хуже меня. Она с ним, двадцатилетним парнем, учила буквы, учила говорить слово «мама», учила его двигаться. Выбиваясь из сил, она верила в чудо и стремилась к чуду. Кто-то из фокусников обронил, что чудо бывает, только когда его тщательно готовишь. Она тщательно, добросовестно своей любовью, сердцем, душою готовила свое чудо, чудо для себя и своего мальчика. Я тоже хотел, чтобы оно свершилось, потому что их старания этого стоили. Намного позже я прочитал: святой Августин предупреждал, что чудо находится в противоречии не с природой, а с тем, что нам известно о природе. Мне было проще: я воспринимал и ощущал реальный мир, – правда, ничего не помнил о прошедшем, и это приносило мне какое-то внутреннее неспокойствие.

Когда меня переводили из хирургического отделения в неврологическое, на эту продавленную койку, хирург сказал:

– Все, что можно, браток, было достать, мы из тебя достали. Все, что можно было зашить, зашили. Будешь теперь лечиться у «невролога-некролога», нервы лечить – не скальпелем работать. Голова есть объект очень интересный, ее лечить можно до самой смерти. Мозг – не палец, сразу не выпрямишь. Да и надо ли его выпрямлять? Счастливо тебе.

С этим напутствием я и отбыл выпрямлять невыпрямляемые мозги.

В ту ночь мне приснилась мама. Я не мог разглядеть ее лица, но знал, что это она. Я спросил ее:

– Мама, почему ты плачешь?

Она, улыбаясь сквозь слезы, мне ответила:

– Потому что думала о тебе.

– Не плачь, все будет хорошо, – проговорил я.

Мама кивнула:

– Вот когда у тебя будут свои дети, ты многое поймешь, а сейчас молчи. Я хочу твою боль забрать себе, чтобы у тебя все было хорошо. Я тебя очень люблю.

Я хотел  поцеловать маме руку, но почему-то не смог. Я никогда не целовал ей руки, а зря.

2.

ПАМЯТЬ мучила меня своей пустотой, врачи – процедурами. Я добросовестно все исполнял, но улучшений почти не наблюдалось. Мы здесь все были разные: действительно больные, косящие под больных, лежащие по блату – те, кто отдыхал. Всех нас объединяло отделение, в котором мы лежали. Госпитальная жизнь – такая же, как и везде: как устроился – так и живешь, что имеешь – то и тратишь. В один из таких госпитальных дней нас после завтрака повезли в гражданскую больницу для исследования на какой-то новой аппаратуре. Нас было трое: я – солдат срочной службы, лейтенант-двухгодичник и старший офицер. После всех измерений нас посадили в один кабинет и сказали, чтобы мы ждали. Через какое-то время к нам вошла молодая женщина и спросила:

– Кто Беловский?

Беловским оказался старший офицер. Он очень сильно заикался. Кто-то его очень напугал. Врач внимательно посмотрела ему в глаза и сказала:

– Посмотрите на рисунок и скажите, кто здесь изображен.

Беловский посмотрел на рисунок и начал перечислять, что он видит. Заикаясь, он говорил:

– З‑здесь нарисован зайчик, белочка, птичка, мышка, барашек…

– Всё? – спросила врач после того, как он замолчал.

– Всё! – ответил Беловский.

– Нет, не всё, – сказала врач радостным голосом, – вы чего-то не видите.

Она ласково, как на дурачка, посмотрела на Беловского. Затем тихо, нежно сказала:

– Вы сосредоточьтесь. Будьте внимательны. Может, вы знаете не всех зверей?

Беловский от возмущения стал красным. Я смотрел на эту сцену со стороны и ждал, чем она кончится. Беловский тупо смотрел на рисунок в поисках зверей, которых он не мог найти. Пауза затягивалась. Ни с того ни с сего вдруг поднялся со стула лейтенант и сказал:

– Слона-то я и не приметил.

Беловский радостно показал на контур, что проходил по краям листа и сказал:

– Вот слон.

Врач ласково сказала:

– Правильно, но нашли вы его с чужой помощью.

Лейтенант не умолкал. Заложив руки за спину, он ходил по комнате и читал басни, одну за другой. Врач, посмотрев на лейтенанта, вкрадчивым голосом сказала Беловскому:

– Я расскажу вам историю, а вы повторите. У хозяина в погребе завелась мышка. Она все там ела. Хозяин, чтобы избавиться от мышки, запустил туда кошку. Кошка съела в погребе сметану, вылакала молоко, а мышку ловить не стала. Повторите.

Беловский начал повторять. Я видел, что врач думает, будто Беловский слабоумный. Беловский это тоже чувствовал, но был растерян и не знал, как выйти из этого положения. Он начал пересказывать про кошку и мышку. Глядя на него, я начал тихо смеяться. Когда он закончил, врач, удивленно посмотрев на него, сказала:

– Правильно. А вы бы что сделали на месте хозяина?

Беловский, заикаясь, ответил, что убрал бы сначала молоко и сметану, а затем запустил в погреб кошку.

– Правильно, – еще больше удивляясь, сказала врач.

Беловский, глядя на нее сузившимися глазами, заикаясь, сказал:

– Я не дурак, и дурака из меня делать не надо.

Врач, покраснев, спросила:

– А кто вы?

– Я лишь заикаюсь, – тихо сказал Беловский, – а с головой у меня все нормально.

– Хорошо, – сказала врач, – если вы просто заикаетесь, сделаем такое упражнение.

Она щелкнула языком и свистнула.

– Повторите.

Беловский тоже щелкнул языком и свистнул. Я от смеха сполз со стула. Если бы кто-то зашел в комнату, то увидел бы такую картину: врач цокала языком и свистела, ей вторил Беловский. Лейтенант ходил от стенки к стенке и читал басни. Я в конвульсии смеха бился о спинку стула. Неожиданно я почувствовал, что могу говорить, и от этого засмеялся уже громко. На меня посмотрели подозрительно три пары удивленных глаз.

Когда мы вернулись в госпиталь, к машине, что привезла нас, подошел подполковник. Он спросил у Беловского:

– Как дела, Боря?

Тот взглянул на него и, заикаясь, зло сказал:

– П‑повезли нас туда, троих дураков. После всех процедур у одного дурака открылся басенный дар, у второго речь появилась, а у меня все по-прежнему. Ты, Леша, избавь меня от такого лечения.

3.

ПОСЛЕ больницы мне захотелось покурить.
Раньше не хотел, может быть, раньше я вообще не курил – не помню, а сейчас захотелось. В госпитале курилка – все равно что бар на гражданке. Там и новости услышишь, и пообщаешься. В курилке больные травили байки.

К примеру, вот. Командир полка приезжает на полигон проверять дивизион. Дежурный докладывает:

– Товарищ полковник, за время моего дежурства происшествий не случилось. За исключением: всю ночь над нами летали летающие тарелки. НЛО.

Командир полка – начальнику штаба:

– Опять Найденов нажрался.

Дежурный:

– Я не пил, товарищ полковник.

Командир:

– Помощника дежурного ко мне!

Прибегает помощник:

– Товарищ полковник, по вашему приказанию прибыл!

– Что видел ночью?

– НЛО, товарищ полковник.

– Вы что – вдвоем пили?

– Никак нет.

– Начальника караула ко мне!

Прибегает начальник караула:

– Товарищ полковник, по вашему приказанию прибыл.

– Что видел ночью?

– НЛО, товарищ полковник.

Командир полка – начальнику штаба:

– Что скажешь?

– Может, это, товарищ полковник, массовая галлюцинация?

– Иван Сергеевич, иди ты знаешь куда?.. У тебя как коллективная пьянка, так массовая галлюцинация.

Командир полка – дежурному:

– С тобой, Найденов, одни неприятности. Пьешь – ничего не видишь, не пьешь – так сразу НЛО прилетать стали. Прямо не знаю, что лучше. Начальник штаба, доложите по команде, что у нас тут чудеса не только с личным составом, но и с небесами.

Второй подхватил эстафету:

– Ты Валька помнишь? – спросил он у стоящего рядом. – Так вот, он сам рассказывал. Купил сыну перекладину. Вечером приладил в проеме дверей. После работы вышел во двор. Во дворе его уговорили обмыть два дела: во-первых, его выбрали депутатом городского Совета, а во-вторых, он установил перекладину, чтобы, значит, сын рос сильным и смелым. Он согласился. Знаете сами: где одна – там и вторая, где хорошая водка – там можно добавить и хорошего пива. В общем, пришел домой, когда все уже спать легли. Он разделся, идет в спальню, вдруг – бах! Он на полу. Лежит и думает: «Кто стрелял в депутата?» Вокруг тишина. Встает и второй раз о перекладину – бабах! Тут только до него дошло, что стрельба может быть долгой.

Следующий голос донесся из облака дыма хихиканьем.

– Ты чего? – спросили у скрытого дымовой завесой.

Голос ответил:

– Вспомнил, как учился в академии. Преподаватель у нас там был по математике, а сама математика была высшая. И преподаватель не понимал, как это можно не знать и не любить математику. «Математика, – говорил он, – это наука наук, и без нее человек человеком себя ощущать не может, тем более офицер офицером». В общем, доставал он всех нас не так математикой, как своим пристрастием к математике. Однажды, поставив, как положено, определенное количество двоек, он впал в уныние. И надо же было случиться, что в это время заходит на кафедру один из инспектирующих генералов. Увидев преподавателя, генерал быстро попытался выйти, но не тут-то было. Преподаватель мигом оказывается у двери и просит, чтобы генерал объяснил нам, что без математики офицеру невозможно прожить. Генерал понимает, что ему никуда не деться, тем более преподаватель его поддерживает под локоть. Да и бегать генералу от трудностей неудобно. Он поворачивается, идет к нам и говорит: «Зря вы так относитесь к высшей математике. Однажды высшая математика меня спасла не только от большого скандала, но и от стихийного бедствия. Дело было так. У меня дома забилось «очко», и что бы я ни делал, ничего не помогало. Вот-вот прибегут соседи. Я, зная высшую математику, взял проволоку, согнул ее интегралом и пробил унитаз. Если бы я не знал высшую математику, я бы мог оказаться в крупных неприятностях». Посмотрел орлом на онемевшего преподавателя и вышел. Больше до конца семестра преподаватель нам двойки не ставил.

В разговор включился больной, сидевший на подоконнике:

– Глядя на вас, я вспомнил случай, приключившийся со мной. Призвали меня в армию. После какого-то построения старшина батареи мне говорит: «Рядовой Караваев, сегодня пойдете на «брызги шампанского». Я из интеллигентной семьи, в моем мозгу сразу возник образ бутылки искристого напитка. Я ему сдуру и говорю: «Какое шампанское будем пить, товарищ старшина?» Он отвечает: «Будем! Будем! Ты будешь точно. За мной – шагом марш!» Иду я и думаю: за что это он решил меня шампанским угостить? Подходим мы к деревянному туалету, старшина говорит: «Бери «карандаш» и коли «шампанское». Мое «шампанское» оказалось мочой, застывшей на морозе, которую скалывают «карандашом», то есть ломом. Красивое название не означает красивое действие…

Очередной курящий и между делом выздоравливающий подхватывает:

– Преподаватель спрашивает курсанта:

– Товарищ курсант, вы умеете ориентироваться по звездам?

– Так точно, товарищ полковник.

– Молодец! Как вы это делаете?

– Очень просто, товарищ полковник: где звезды – там небо, где их нет – там земля!

Здоровый армейский юмор кружил в папиросном дыму. Значит, люди и вправду выздоравливают. И это хорошо.

4.

СЕГОДНЯ я вспомнил свой первый день в части. Вспомнил как бы со стороны, как кинофильм, что мне прокрутили для опознания.

Старшина принял нас в свое подчинение на вокзале. Проверил по списку и повел в баню. Он шел и говорил:

– Вы еще толпа, строем вас назвать никак нельзя. Строй, – твердил он, – это, прежде всего, эстетика движения. На настоящий строй смотришь, и душа радуется, сердце поет. Видя настоящий солдатский строй, сам поневоле спину выпрямишь, плечи развернешь, живот уберешь. Да… А за вашу толпу, только и смотри, от начальства нагоняй получишь. Но я из вас сделаю настоящих солдат. Как говорится, и у черта кочерга от работы лоснится.

Баня встретила нас прохладой. Нам было отведено 15 минут на помывку и 30 минут на одевание в солдатскую форму.

– Так, – сказал старшина, – ненужные шмотки – в угол. Кто хочет их отослать домой, положите в мешки, они на левой скамейке. Кто не пострижен наголо – к сержанту Семенову. Остальным пройти через котел с хлоркой и бегом в душ. Вопросы?

– Котел с хлоркой для чего?

– Хлорка не только убивает паразитов, находящихся на вашем теле, но еще и помогает в медицинском отношении, то есть лучше отчищает грязь. Мыться осталось 10 минут. Еще вопросы?

Мы бежим в моечное отделение. Включаем воду. Вода еле теплая. Тазиков на всех не хватает. Я сразу вспоминаю слова своего друга: «Армия – большая семья, а в большой семье рот не раскрывают». Смекалка солдату нужна, прежде всего, чтобы выжить. Юрка, сосед, намылил голову, хотел ополоснуть ее в тазу, но пока он мылил голову, таз сперли. Как хочешь теперь, так и мойся. Мы моемся с ним по очереди из моего таза. Кто смел, тот и одолел. Кто зубами простучал, тот к раздаче опоздал. После прохладных водных процедур несемся назад, где нам выдают воинское обмундирование. Старшина смотрит. Сержант спрашивает рост, размер обмундирования и сапог. Старшина кричит, чтобы брали обмундирование и сапоги чуть больше, чем носим, так как через неделю будут выдавать теплое нижнее белье и теплые портянки. Что такое «чуть больше», понять трудно, тем более что о портянках представление вообще смутное.

– Обмундирование после однодневной носки обмену не подлежит, – продолжает старшина. – Думайте, как вы будете носить обмундирование и выполнять упражнения на полосе препятствий, если ваша ж… будет обтянута так, что вы ног не согнете.

Наконец мы получили обмундирование и сапоги. Затем нам выдают шинели. С шинелями дело хуже. Многие из нас привыкли к курткам. Как правильно подобрать шинель – не знаем. Сержант выдает их, когда мы называем свои рост и размер. В результате у многих шинели до пят, у других – выше колен, длина рукавов наводит на некоторые размышления.

Наконец все получено. Мы построены.

Старшина делает обход. Он идет и матерится про себя. Смотреть на нас было и смех и грех. Пройдя от начала до конца строя, он вернулся. И понеслось:

– Милок, – обратился он к первому, – если ты взял шинель на вырост и считаешь, что после армии она тебе в колхозе пригодится, я согласен. Только думаю я, что настолько ты не вырастешь и руки твои до пяток не вытянутся, чтобы, наконец, из рукавов показаться. Как ты собираешься автомат держать? Что автомат! Ложку! Ты ногами на рукава наступаешь. Сержант Семенов, заменить.

– А ты, дорогой, что такие сапоги взял? Тебе с такими сапогами и лыжи не нужны.

– Ласточка моя, – продолжал старшина, глядя на следующего, – в этих штанах не только твое хозяйство спрятать можно, но и все хозяйство птицефабрики, которая находится от нас в ста километрах. Вас вообще кто на гражданке одевал и как?

Старшина шел вдоль строя. Он выполнял свое предназначение, недаром солдаты говорят: «Старшина – нам мать родная, командир – отец родной». И тихо добавляют: «И зачем родня такая? Лучше буду сиротой»…

Через определенное время мы дошли до части. Нас покормили. Старшина привел в казарму, показал каждому кровать и тумбочку. Приказал разуться. От неправильного наматывания портянок у некоторых появились потертости.

– Да! – сказал старшина. – Десять минут перекурить, а после – на первое солдатское занятие. Солдат без ног – не солдат.

Через десять минут мы стояли на проходе между койками в казарме и с интересом взирали на старшину. Перед строем, словно трибуна, возвышался табурет. На табурете была расстелена портянка. Старшина сказал:

– Когда однажды иностранным корреспондентам в нашей воинской части показали портянку, они долго не могли понять, что это такое. Даже когда показ и рассказ закончился, до многих не дошло. Я терпеливо объясню вам, что такое портянка и для чего она нужна. Объясняю для понятливых, очень умных и совсем бестолковых. Портянка и правильно подобранный сапог для солдата очень многое значат. Спросите, почему портянка, а не, как вам бы хотелось, носки? Объясняю: во-первых, носки в сапоге быстро протираются до дыр, во-вторых, ноги в сапогах потеют, носки сбиваются, солдату от этого неудобно бывает. Портянки не протираются ни на пятках, ни на пальцах и поэтому дыр не имеют. Если ноги вспотели, сними сапоги, перемотай портянку, то есть на ступню положи сухую сторону портянки, а влажную замотай на голенище, где она быстро высохнет. Если правильно намотать портянку, то она никогда не собьется и не натрет ноги. Показываю.

Старшина, поставив ногу на портянку, медленно и тщательно ее обматывает, показывая, где не должно быть складок, чтобы не натирались мозоли. Кто-кто, а он знал, что портяночная наука без мозолей не обходится и что к умению накручивать портянку должна быть привычка ног к сапогам. После своеобразного урока старшина сказал:

– Вопрос на сообразительность: почему зимой и летом солдаты ходят в сапогах?

Посыпались разные ответы.

– Нет, неправильно, – сказал старшина. – Ответ такой: зимой в сапоги снег не полезет, а летом они от комаров защищают. И запомните: русский солдат в сапогах да портянках пол-Европы прошел, не одно сражение выиграл. Предки наши не дураки были.

После показа старшины мы, пыхтя, начинаем крутить портянки вокруг своих ног. Тяжело в учении, не знаю, как будет в бою. После портяночной науки старшина переходит к шинели. Он говорит:

– Шинель для солдата – родная хата. Во-первых, из сукна она, значит, собою тепла. Во-вторых, без подкладки она, значит, не запреешь, от жары не замлеешь. В‑третьих, она широка, одну половину стелешь, второй накрываешься, от сна дуреешь. В‑четвертых, она легка и в скатку сворачивается всегда.

В солдатском юморе всегда есть скрытая горечь.

– Смотрите, – продолжает старшина, – скатка – дело серьезное, без навыка не свернешь. Показываю. Теперь попробуйте вы.

Мы втроем сворачиваем одну шинель. Почему-то не получается. Делаем попытку снова, но получилась какая-то непонятная «колбаса». Старшина ходит мимо нас и говорит:

– Солдатская наука вроде бы проста, да собой хитра. Для чего скатка нужна? Чтобы свободна была рука. Если скатка плечо не трет, значит, солдат дольше пройдет: устал – скатку снял, под себя постелил, чтобы зад не застыл. Не болит спина, значит, служба не так трудна. А если служба не так трудна, в бою веселее работает голова. Бой – это смерть, а смерть одна, поэтому в жизни смекалка нужна.

Я хочу вглядеться в глаза своего старшины. Он был старшина что надо, он мог из сапога сварить кашу, из росы собрать воду. Он был настоящим русским солдатом, наш старший прапорщик Снегирев. Нам с ним повезло. Он был, как из хорошей русской сказки. Всегда шуточки, прибауточки, и дела шли, и работа делалась.

Я четко вспомнил представление нашего командира:

«Ходатайство о награждении старшего прапорщика Снегирева Олега Ивановича (посмертно).

Невзирая на смертельную опасность, проявляя мужество, стойкость, героизм, старший прапорщик Снегирев Олег Иванович с тяжелым ранением в живот продолжил вести бой с неприятелем до подхода дополнительных сил. Преодолевая невыносимую боль от раны, он свято выполнял свой долг защитника Родины, ни на шаг не отступив со стратегической высоты».

5.

ВОРОНА нагло стучит в окно. Она выпрашивает еду. Посмотрев на нее, я засмеялся.
– Ты чего? – спросил меня сосед по палате.

– Ничего. Просто вспомнил.

Я действительно снова вспомнил. Я вспомнил разбор несения службы в карауле. Мы сидим в классе. Командир роты проводит разбор караульной службы.

– Вы все знаете, что караульная служба является выполнением боевой задачи. Некоторые товарищи не только это знают, но и выполняют боевую задачу согласно воинской присяге и обязанностям. У других караульное помещение – это дом отдыха, расположенный за пределами части… Рядовой Ведро!

– Я! – откликается Ведро и встает.

– Посмотрите на него все, – говорит ротный. – Прошлый раз он нес службу на вышке. Не знаю, как он нес службу, но то, что он всю вышку обоссал, известно всем остальным часовым. Уставом строго запрещается на посту отправлять естественные надобности.

– Было очень холодно, товарищ старший лейтенант.

– Я вам, товарищ Ведро, слово не давал. До этого рядовой Ведро нес службу на другом посту. Прихожу на пост, а рядовой Ведро повесил автомат на дерево и с кирпичом бегает за вороной. Так, натуралист хренов: пять нарядов на службу.

Командир продолжает:

– Встань, заумник Лисицын.

Лисицын встает.

– К Лисицыну подходит проверяющий и дает вводную: «Пожар». Лисицын стоит, как баран. Ему опять говорят: «Пожар». Лисицын выкатывает глаза и говорит: «Не понял». Есть такая русская поговорка: умный не поймет, так догадается, нормальный не поймет, так переспросит, а дурак так и будет стоять с открытым ртом, пока до него не дойдет. До Лисицына и на третий раз не дошло. Слава богу, сержант Иванов расшифровал Лисицыну, что «пожар» и «пожар» – это одно и то же слово. В результате проверяющий написал в постовой ведомости: «Часовой рядовой Лисицын несвоевременно среагировал на вводную «пожар на посту»».

Сержант Иванов встает и говорит:

– Товарищ старший лейтенант, Лисицын парень неплохой.

– Сядьте, Иванов, я сам знаю, что он парень неплохой. Только ссытся и глухой. Теперь о рядовом Пелюгине. Он выпустил караульный листок, стенную печать, где решил блеснуть юмором. Вы спросите, что он там пишет? Выборочно зачитываю: «Часовой – это труп, завернутый в тулуп, проинструктированный до слез и выкинутый на мороз»… «Караульная жизнь – это беда, в карауле здоровье теряешь всегда»… «Жопа – краткое слово, означающее «жизнь опасна», находиться в жопе – значит быть в жизненной опасности». Так, Диоген караульный: пять нарядов на службу за неправильно подобранные для печати мысли.

Рядовой Тихоня отчудил еще хлеще. Где он ходил – неизвестно, когда прапорщик Акимов, начальник вещевого склада, вскрывал этот склад. Рядовой Тихоня не сообщил, что склад вскрыт, и не приступил к более бдительной охране. Он сам ворвался в склад, положил прапорщика Акимова на пол и стал ждать смены. Смена пришла через полтора часа. Прапорщик Акимов пролежал лицом вниз на холодному полу все это время. Командир части звонит, ищет Акимова. Акимов пропал. Начальник караула отвечает, что склад никто не вскрывал. В это время часовой Тихоня бдительно несет службу, охраняя прапорщика Акимова и бросив остальные объекты. Акимов, конечно, виноват, что не зашел в караульное помещение, не сделал запись о вскрытии склада, что на пост не пришел с разводящим. Его накажут. Впрочем, Тихоня его уже воспитал. Но рядовой Тихоня должен был показывать не воспитательную работу с прапорщиком Акимовым, а нести службу согласно уставу. Я хочу закончить разбор караульной службы словами В.И. Ленина: «Если человек дурак – это полбеды, если дурак с инициативой – это беда». Пожалуйста, поменьше глупой инициативы. Вы должны помнить: быть десантником – значит быть всегда впереди. Кто не усвоил десантские законы, пойдет в обслуживающий персонал. Быть десантником – значит гордиться своим званием и не позорить его.

Мы запомнили это, командир.

Память перескочила мячиком с караульной службы на аэродром.

Командир батальона перед строем держал речь:

– Солдаты, я хочу перед вашим первым прыжком сказать: можно быть орлом, летящим гордо, красиво, величаво, а можно быть дерьмом, подброшенным на лопате, хотя тоже летящим. Каждый выбирает пример для подражания сам. Я хочу сказать одно: мы в десанте дерьма не держим. Уясните это все сразу и окончательно.

Самолет набирает высоту. Мы сидим и морально настраиваем себя на прыжок. Все новое всегда непривычно, а если непривычно, то приносит в душу и тело дискомфорт. Одно дело – прыгать с вышки, другое дело – с самолета.

Я чувствую маленький мандраж, но знаю, что преодолею его и выпрыгну из самолета. Я всматриваюсь в лица ребят. У них такие лица, что смеяться и плакать хочется одновременно. Ловлю себя на мысли, что у меня лицо не лучше.

– Газыкин, – слышу я голос прапорщика, – это не ты так с испугу газы пускаешь, что аж глаза режет?

Прапорщик смеется, ему весело. Газыкин отвечает:

– Никак нет, товарищ прапорщик, это не я. Да и при моей комплекции мой газ вам – что газ комара слону. Скорее всего, это вы сами, потому что при вашей комплекции от вашего газа у нас не только глаза режет, но и у летчиков стекла потеют. Как бы не разбиться.

– Газыкин, – говорит прапорщик, – три наряда за разговоры при совершении полета.

Наступает гробовая тишина. Через некоторое время прапорщик говорит Газыкину:

– Слушай, чижик, плохо выполнишь прыжок – накажу еще раз, хорошо – сниму ранее наложенное взыскание.

Газыкин вздыхает: первый прыжок, и что плохо, а что хорошо – не очень ясно.

Газыкин прыгнул, я за ним. Прыжки выполнили все, отказников не было. Может быть, и были немного робкие, но твердая нога инструктора помогла быстро принять нужное решение. После прыжков, когда мы собрали парашюты, командир батальона объявил всем благодарность за наш первый в жизни прыжок с парашютом. Мы не были еще орлами, но стремились к орлиному полету. Как водится у нас на Руси, хорошее дело надо обмыть. Когда Ведро предложил нам обмыть первый прыжок, все выразили солидарность. Мы распределились: кто где что покупает и добывает. Мне досталась столовая, где я должен был раздобыть, благодаря своему земляку-повару, лук, соль и хлеб. Я все благополучно заполучил и пошел в казарму. Мне навстречу попался дневальный.

– Беги быстрее в казарму, – сказал он, – строят роту.

Спрятав съестные припасы, я забежал в казарму. Рота стояла в проходе. Ротный кричал:

– Какой тут, к чертовой матери, «чик»? Расскажи, Ведро, где вы взяли десять бутылок водки?

– Находка, – он обратился ко мне, – встань в строй.

Я встал. Все было ясно: Ведро попался с водкой. Но при чем здесь «чик» и что это такое, я понять не мог. Командир же через каждое слово твердил: «Какой, к чертовой матери, может быть «чик»?» Я тихо спросил Лапшина:

– Леша, что такое «чик»?

Леша показал глазами за спину командира. Там на стене красовался новый плакат: «Солдат! Будь начику!». Командир продолжал наседать на Ведро:

– Вы что, Ведро, алкоголик?

– Никак нет, – отвечал Ведро. Он понял, что молчать бесполезно. – Водка действительно моя, купил ее я. Хотел обмыть первый прыжок с парашютом, за который я получил благодарность от командира батальона, потому что в воздухе чувствовал себя не дерьмом, подброшенным на лопате, а парящим орлом.

Ротный рассмеялся от такого наглого ответа. Ведро продолжал:

– С кем собирался обмыть первое поощрение, не скажу. Готов нести любое наказание.

– Хорошо, – сказал ротный, – у нас наказывают не за то, что хотел сделать, а за то, что попался. Попавшийся десантник – позор для десанта во всех отношениях. Вы, Ведро, попались. Пять нарядов на службу. Что вы поняли, Ведро?

– Я понял, товарищ старший лейтенант, что попавшийся десантник – позор для десанта!

Мы разошлись. Лапшин и я подошли к залетчику.

– Слушай, Ведро, – сказал Лапшин. – Твоя фамилия, наверное, произошла не от того ведра, которым из колодца воду достают. Нет. Из того, что ночью в деревнях в зимнее время в сенцах ставят для малой нужды, чтобы на улицу не выходить. Я вывод сделал: от тебя, кроме гадостей, ничего путного не увидишь. Десять бутылок водки сдать мог только ты. Ты, братан, помни: если ты на коллектив плюнешь, то коллектив утрется, а если коллектив на тебя плюнет, ты захлебнешься. Мало тебе ротный впаял, я бы тебе еще пять нарядов за ротозейство добавил. Спасает тебя, Ведро, то, что ты все-таки не из курятника.

– Как это? – спросил я.

– Очень просто. Принцип курятника: клюнь ближнего, обгадь нижнего. Он этого не сделал.

Лапшин посмотрел на меня и сказал:

– Нас учат, что десант отступать не должен. Не отступим. Мы обмоем свой первый прыжок.

И мы действительно его обмыли.

6.

ВЕЧЕРОМ, когда дрема начала обволакивать мое тело, память внезапно опять вернула меня в прошлое.

Вторые сутки мы не могли взять эту проклятую высоту. Она была хорошо укреплена. Мы поднимались в атаку, затем откатывались и несли потери. Командира роты не было, ему снова давали где-то разнос. Заместитель командира понимал: к назначенному времени мы высоту не возьмем, а что делать, не знал. Ротный появился под вечер. Я в это время дремал. Проснулся оттого, что ротный орал на заместителя:

– Ты как хорошая проститутка. Сразу выполняешь все требования. А ты подумал обо мне? Ты подумал, что я буду за командир без солдат? А ты подумал, как я буду смотреть в глаза их матерей? Звезд захотелось? Я не звездный мальчик! Я понимаю – погибнуть за дело, но зачем бойню-то устраивать? Не идет атака – зачем ее повторять?

Заместитель отвечал:

– Мне дали приказ. Я его выполняю. Я сам в атаку ходил. Ты знаешь, приказ не обсуждается, а выполняется.

– В атаку ходить – не лбом стену бить, – зло бросил командир.

Потом они склонились над картой. Вызвали разведчиков. Командир у нас мужик что надо. Он всегда говорил: «Делай, как я». Неважно, где мы были и что мы делали. Он повторял:

– Я могу, потому что готов и психологически, и физически. И вы будьте готовы.

Были и другие офицеры, которые говорили: «Делай, как я говорю или как показываю на пальцах». Наш был не из таких. Потом, когда они с замом курили, я опять подслушал. Ротный зло вкручивал:

– Ты знаешь, почему барана называют глупым, а лису хитрой?

– Ну-ну, давай, – сказал заместитель.

– Да потому, – продолжал ротный, – что один прет, не разбирая, а другая хитрит. Высота высоте рознь. Это как с женщиной. Как учил Суворов? Одну берешь приступом. Другую измором. Третью хитростью. Эту высоту атакой и измором не возьмешь, себе дороже выйдет. Мы ее возьмем хитростью.

Он знал, что делал. Мы в него верили. Он умел и думать, и руководить, и убеждать. Он любил класть своему собеседнику руку на плечо и говорить:

– Или ты сделаешь, как я показал, или ты сделаешь, как я заставлю.

Умные выбирали первое. Тогда он не только показывал, но и помогал выполнить. Дураки – второе, но это шло уже через пот. В армии уже давно ходит поговорка: «Не можешь – научим. Не хочешь – заставим». Некоторые армейские поговорки выучить лучше сразу, до начала службы.

Наша тройка уходила ночью. Мы должны были на левом фланге уничтожить снайперов. Уничтожить ножами, без выстрелов, не привлекая внимания. Затем залечь и ждать сигнала к атаке. Днем рота поднимется в атаку, затем отойдет. На высоте, работая под убитых, останутся командир и часть солдат. Ночью по сигналу они броском достигнут вражеской позиции. Мы должны их поддержать.

Командир напутствовал словами:

– Горы всегда кажутся близкими, а на самом деле они далеко. Враг кажется далеким, а на самом деле он бывает неожиданно близко. Как мы сработаем, так и высоту возьмем.

Мы не были горными жителями и не привыкли ходить по горам. Горы незримо стреножили нам ноги. Надо было это преодолеть. Мы преодолевали. Командир полка, как-то выступая с докладом, сказал:

– Десантник – это не профессия. Это состояние души и образ жизни. Смерть всегда страшна, никто этого не отрицает, но десантник должен преодолеть в себе любой приступ страха. Позор нельзя смыть ни слезами матери, ни собственным раскаянием. Жанна Д’Арк говорила: «Если не я, то кто же? Кто любит Родину, за мной!». Она была женщина. Мы мужчины, поэтому не можем быть слабее ее. Говорят, любить – значит уметь собой жертвовать. Солдатам это приходится делать чаще, чем другим. Десант всегда оставлял и будет оставлять за собой бессмертие. В бессмертии наша жизнь и наша смерть.

Мы шли, внимательно глядя под ноги, – вдруг растяжка или мина? Рассвет так осветил горы, что мне показалось: еще чуть-чуть – и они улетят. Улетят от этой войны. От этой людской породы, которая уничтожает себя не один век. Улетят от этой крови. Одни ее проливают, другие на ней обогащаются. Когда мы прибыли в район боевых действий и начали обустраиваться, нас обстреляли. Погиб Влад Конев. Это была первая на войне смерть, с которой мы столкнулись. Прощаясь с Владом, командир сказал:

– Там, где проливается кровь, мир наступит нескоро.

Он не был провидцем, он был настоящим солдатом. На меня эта смерть произвела сильное впечатление. Некоторые плакали. Плачут не от трусости. Плачут от безысходности. Я видел, как плакали не только люди, но и животные, и понял, что жизнь – это таинство каждого. Только здесь, на войне, я должен был об этом забыть. Здесь был закон войны: если ты не убьешь, убьют тебя. Да, у человеческой души тоже свои законы, но смерть рубцует наши сердца, а значит, и души.

Война учит ранами и смертью. Хочешь выжить – делай быстро и точно. Личная расхлябанность – это личная трагедия. На войне один день идет за три, поэтому и меняются так быстро мальчики.

Мы вышли в заданную точку, как и положено. В засаде сидели недолго. Профессионалы называют нож «голубым принцем». Они правы. Нож – это бесшумное оружие и предназначен для ближнего боя. В ближнем бою результат всегда налицо. Мы сняли врага тихо, без суеты и шума.

Нас трое: я, Хирург, Король. Отдыхать решили по очереди. Жребий поспать первым выпал Королю. Мы с Хирургом осматриваем местность. Теперь наша задача – затаиться и ждать. Хирург лезет с разговорами, я боюсь шума, но чтобы его успокоить, отвечаю.

– У тебя есть девушка? – шепотом спрашивает Хирург.

– Есть, – отвечаю я.

– Красивая?

– Красивая!

– Плохо.

– Почему?

– Восточная поговорка гласит: «Красивая жена, что петля на шее».

– Она еще не жена. Можно подумать, у тебя некрасивая.

– У меня вообще нет никакой.

– То есть?

– Без всякого «то есть». Дружил, любил, другой отбил. Я ведь школу с золотой медалью окончил. Дедушка, бабушка, папа, мама у меня врачи. Все, наверное, было решено до моего рождения. Кто бы ни родился, родится еще один врач. Поступил легко. Гены, фамилия, подготовка и знакомство делают чудеса. Да и учили меня с пеленок, что моя цель – это медицинский институт. Шел я к ней, как Гагарин к космосу. Дома дружил с одной девушкой, она на год моложе меня, из соседнего двора. Дружил да дружил, и все вроде. А вот когда поступил в институт… А поступил я в медицинский в другом городе, километров за пятьсот от родного дома… Меня прорвало. Я влюбился. Да влюбился так, что не могу без нее – и все. Я каждую субботу на товарном поезде – так быстрее, он идет без остановок – к ней ездил. Приезжаю вечером – и к ней. Воскресенье проводим вместе, затем на поезд – и обратно. Пока тепло, было хорошо. Осенью и зимой плохо: и замерзал, и чуть под колеса вагона не попал. На товарняк прыгаешь на ходу, когда он начинает набирать скорость. Площадка вагона должна пройти просмотровой рубеж. С кем я только по дороге не знакомился… Не я же один был любителем халявного проезда. Ехал я раз с цыганом, разговорились. Он мне про свое, я ему про свое. Поулыбался он и говорит: «Бросит она тебя. Прирученная собачка – только сторож в доме. Не сейчас, потом поймешь». Ты знаешь, я обиделся.

Окончила она школу, поступила в институт. Вроде все у нас было хорошо. Окончил я третий курс и решил заработать, бабок нарубить. Поехали в тьмутаракань зарабатывать, по рекам плоты гонять, да кое-где городской товар в деревнях продавать. В общем, коробейником стал. Пока я на семейное счастье деньги добывал, вышла она замуж. Приезжаю я – дурак дураком, потому что счастлив: увижу, обниму, поцелую, а мне прямо на улице – новость: мол, вышла ваша Даша не за вас замуж. Что могу сказать? Паршивое это чувство – быть брошенным. Не раз я вспоминал потом слова цыгана про собаку. Позже я узнал, что если хозяин бросает взрослую собаку, она очень тяжело это переживает, может заболеть и умереть от тоски. Сильное чувство всегда быстрее приближает нас к смерти. Если бы мне не дали кличку Хирург, точно стал бы Волкодавом.

Уехал я сразу тогда назад. Скоро приехала ко мне в общежитие мединститута бабушка – милый, мудрый человек. Только что может мудрость, когда в глупой юности бушует неполноценность? Говорила она мне, что любовь – это, прежде всего, ответственность перед любимым человеком, что не было ее у моей девушки. Мужчина должен уметь сдерживать себя в различных неприятных ситуациях. Это Бог ее отвел от меня. Предавшая раз предает дважды. Умом-то я понимал, да гордыня покоя не давала. В общем, закружился я. В принципе, с девочками проблем не было. Да у нас знаешь как: кто-то что-то сказал, кто-то что-то увидел, отписали родителям. Мама и папа приехали. Мама плачет, как по покойнику. Отец говорит, как пощечины бьет. Они уехали – я в военкомат. Сейчас с вами. Есть у меня мечта: вернуться и стать классным хирургом.

– А ты любил? – спросил он меня помолчав.

– Да как тебе сказать? И не то чтобы да, и не то чтобы нет. Как в песне. Я ведь прямо со школьной скамьи в армию, потому что примерным поведением не отличался. Так, дружили, ей пятнадцать, мне семнадцать. Целовались. Обнимались. Сейчас пишет. Если вернусь, сам знаешь, на жизнь уже по-другому смотреть будем. Я кто? Ни образования, ни профессии. Ей восемнадцать: дискотеки, учеба, иной мир, иные понятия.

– Ты что, ни разу с бабой не переспал?

– Нет.

– Ну ты даешь!

– Эй, Король.

– Не мешай ему. Пусть спит.

– Да ни черта он не спит. Когда спят, не так дышат.

– Король, а ты баб имел?

– Нет, – сказал Король.

– Что мешало?

– Ничего не мешало. Детдомовский я. Надо было в люди выбиваться. Учился. Учился отлично, но медаль не дали – рылом не вышел. Правда, в институт поступил, стал дальше учиться. Был у нас в группе один придурок. Мама у него была декан, папа – юрист. Он выпендривался, выпендривался. Обозвал меня раз, другой. Поймал я его тогда в туалете и в унитаз опустил. А на унитазе кто-то перед тем хорошо посидел. Вот и все. После этого был отчислен.

– Вот компания, – сказал Хирург. – Во-первых, оба девственники, во-вторых, хулиганы. Теперь мне точно надо вас беречь, а то девственниками и умрете. Спросят меня потом там, на небе, куда это я смотрел, будучи рядом с вами, а мне и сказать нечего… Король, ты кем хочешь стать?

– Монахом.

– Ты чего? – сказал Хирург, чуть свистнув.

– Нет, ребята, не шучу. Война – это адова работа, поэтому хочется верить в Бога. У вас родня есть. У меня никого, кроме Бога. Кончится война, уйду в монахи.

– Тогда тебе можно девственным оставаться, – поддел Хирург. – У них это за честь. Один грех с души скинул.

– Зря ты, Хирург, смеешься. Я ведь детдомовский, лаской и сладким не закормлен. Все, что вижу здесь, да и раньше что видел – не от Бога. Иногда хочется помолиться, да молитв не знаю. В иконах не разбираюсь, не учили этому нас. Ты, Хирург, маме написать можешь, она тебя поймет. А меня кто поймет?

Я перебиваю их разговор:

– Король, знаешь, у меня бабушка была верующая, она мне много что рассказывала. Хочешь, расскажу?

– Давай, – в один голос говорят оба.

– Расскажу я вам сказку про иконы, – продолжал я. – Бабушка мне, мальцу, чтобы я иконы запоминал, так ее рассказывала. Однажды один басурманин решил пройти на своих кораблях по Черному морю в Одессу. Собирался он четыре дня. Четыре дня – не просто четыре. У луны четыре фазы: полнолуние, последняя четверть, новолуние, первая четверть. Все в жизни меняется, а луна так и остается спутником Земли. Снарядил он семь кораблей. Семь кораблей, да не просто семь. Семь дней в неделе. Так вот, снарядил он свои корабли и поплыл. Медленно ли плыл или быстро, неведомо. Ведомо одно: поднялась однажды ночью буря да и разметала его корабли. Утром всмотрелся он в море и видит: плавают от его кораблей обломки, а кораблей самих не видно. Шесть кораблей его пропали. Шесть, да не просто шесть, число из трех шестерок – число дьявола. Деваться басурманскому купцу некуда, поплыл он дальше на своем седьмом корабле. Приплыл в порт. Встал на якорь. Вышел на пристань грустный и принялся проклинать свою жизнь. Тут ему люди и посоветовали: «Сходил бы ты, милок, в церковь, поставил бы свечу Богу да купил бы себе иконы. Да попросил бы их о милости, может, они тебе и помогут». Пошел купец и сделал, как они сказали. Купил он три иконы. Поставил их на корабле и пошел на привоз, посмотреть, где какой товар продают да почем. Ходил, приценивался, то горевал, то посмеивался, то бороду чесал, то руками махал, то в уме считал, то кричал. Базар есть базар: один сбывает – другой покупает, один обманывается – другой обманывает. Когда вернулся он, видит – драка на корабле. Где кто – не понять: кто стережет, а кто хочет украсть. Кто был с ним, бросился на помощь своим. Когда все успокоились, подошел купец к иконам, поклонился в пояс и спросил икону, на которой была изображена женщина с ребенком. Эта икона называется «Богоматерь с Иисусом»:

– Я просил тебя заступиться и помочь мне. Это твоя помощь?

Отвечает ему Богоматерь:

– Я за тебя заступилась и помогла.

– Где?! – воскликнул купец.

Богоматерь ответила:

– Остались у тебя дома жена с сыновьями да с дочерьми. Пока ты здесь по городу хаживал да бороду поглаживал, в твоем городе пожар случился. Да такой сильный, что все было в огне. Горел твой город, как щепка лесная. Слава Богу нашему, что успела я и отвела беду от дома твоего, жены, детей твоих. Остались они вместе с домом твоим целы и невредимы.

Поклонился купец «Богоматери с Христом» и сказал:

– Спасибо тебе, прости меня.

Запомни: икона «Богоматери с Христом» всегда за семью стоит, за детей малых и всегда за тебя перед Богом просит.

Обратился купец тогда ко второй иконе:

– А что ты делал, мужчина на коне с копьем, убивающий змея? Я же поклон тебе клал и просил помочь.

Отвечает ему мужчина с иконы – это был Георгий Победоносец:

– Правду ли я говорю, что два сына твоих на войне?

– Да, – отвечает купец, – правда.

– Так вот, идет сейчас сражение, и кто не полег на поле брани – тот ранен, если не ранен – значит, покалечен. Только твои сыновья целы и здоровы.

Поклонился ему купец и говорит:

– Прости меня и ты за помыслы мои неправильные.

Запомни: Георгий Победоносец – покровитель военных.

Тогда обратился купец к третьей иконе – на ней был изображен старец:

– Что ты скажешь, старец?

Это был Николай Угодник, Святитель Николай, Николай Чудотворец. Отвечает ему старец:

– Посмотри на море. Видишь, корабли твои в порт идут? Товар твой везут.

Посмотрел купец на море – и правда, плывут его корабли с товаром. Поклонился купец Николаю Чудотворцу и говорит:

– Прости и ты меня за мысли дурные и неверные…

– Вот, Король, и выучили мы с тобой три иконы. Вообще-то говорят, что Бога увидеть нельзя, только почувствовать можно.

– Ну-ка давай еще что-нибудь зачни, – говорит Хирург.

– Так что, ребята, пусть нас Господь пронесет через эту войну. Знаешь, в народе говорят: «Прося Бога, ищи его благодать в себе».

– Ты кем хочешь стать? – спросил меня Хирург.

– Писателем.

– Да, не знаю, что ты там напишешь, но наплел ты нам здесь здорово. А что это тебя в писатели потянуло?

– Есть у меня должок перед корешком моим. Писал он стихи. Когда уезжал я в отпуск, он мне их дал. Отнес я их в редакцию. Там мне сказали: «Пусть ваш друг сначала выучит, что такое хорей, ямб, четырехстопный хорей, четырехстопный ямб, дактиль, анапест и так далее». Я слов таких слышать не слыхивал, да и друг, конечно. Убили его. Отослал я эту тетрадку домой, попросил брата закопать на могиле друга. А сам решил: он хотел написать про нас, вот я и напишу вместо него.

– А какие стихи он писал? – спросил Хирург.

– Я все не помню, в основном, первые строки.

– Давай, – сказал Король.

Я начал:

«Я в той войне не вытащил удачу.
Скорее, все наоборот.
Мне смерть от жизни отсчитала сдачу,
Когда под пулями лег взвод…»

* * *

ЧТО-ТО меня подняло и затрясло. Я лихорадочно начал искать автомат. Автомата не было. Не было! Холодный пот прошиб меня моментально. Где он?!

Чужой голос с соседней койки вернул меня к жизни:

– Что ты всю ночь бормочешь? Ты, в конце концов, дашь спать?

Разбудив меня, сосед по палате уснул. Я не обиделся, я даже был рад. Моя память решила ко мне вернуться.

танго

рассказ

I

КОМАНДИР посмотрел на Виталика с интересом.

– Так, идешь в отпуск. Да, в июле-месяце – в отпуск.

У Виталия от удивления округлились глаза.

– Когда?

С завтрашнего дня. Так решило начальство. Сейчас быстро к нему. Кстати, вместе с тобой едет Арасов.

Виталий сразу как-то не осознал слово «едешь». Конечно, он его услышал, но пропустил мимо ушей. Едешь, идешь – какая разница, главное – отпуск в июле! Около штаба его ждал Арасов. Они вместе подошли к двери начальника. Виталий постучался, спросил разрешения войти.

– Ты входи, а Арасов пускай постоит за дверью.

Виталий вошел в кабинет.

– Ты понимаешь, что тебе оказана большая услуга? Тебе отпуск выбил целый заместитель командира части.

Виталий молча смотрел на полковника.

– Садись.

Виталий сел.

– Ты понимаешь, что такое лейтенанту в июле уйти в отпуск? Это практически невозможно, а тебе нате, товарищ лейтенант, отдыхайте. Да еще путевочку на вытянутой руке несут.

– Какую путевочку?

– Такую! Поедешь, голубчик, отдыхать в санаторий.

– Зачем?

– Затем, что я тебя туда посылаю.

– Без санатория никак нельзя?

– Нельзя. Надо оправдывать доверие, оказанное тебе.

– А Арасова зачем мне даете – для отвода глаз?

– Соображаешь. Вот именно для отвода. Ты едешь туда выполнять задание – мое и Михаила Степановича.

– Какое?

– Такое, что туда едут наши женщины.

– Жены, что ли?

– Я думал, ты умнее.

– Понял.

– Наконец-то. Так вот, смотрите за ними, ну, чтоб там было у них без всяких глупостей.

– Без каких?

– Ты не умничай, пока я не передумал. А то пойдешь в отпуск в декабре. Там и холодной водки попьешь, и потных женщин не будет. Так вот, когда тебе стукнет столько лет, сколько мне, ты поймешь, что такое последняя любовь. Она моложе меня на двадцать лет, зато старше тебя на десять… В общем, дамы не должны догадываться, откуда вы такие два красавца выискались. Чему ты, как дурак, лыбишься?

– Анекдот вспомнил.

– Знаю я твои анекдоты – про жену и любовницу: жена на курорте вела себя нехорошо, а любовница с мужем приехала и уехала. Этот, что ли?

– Так точно.

– Вот видишь, глуп ты еще по сравнению со мной. Ты пойми: ехать должны были мы с Михаилом Степановичем, но вышла накладка. Поэтому посылаем вас с Арасовым.

В это время дверь открылась, вошел еще один полковник.

– Вот, Миша, инструктирую.

– И как?

– Да ты знаешь, как-то мне неудобно. А он то ли придуривается, то ли издевается… Так, орел, в общем, ты понял: если не проявишь себя там, как мужчина, а тем более не выполнишь, как офицер, поставленную задачу, пеняй на себя. Ставлю задачу: первое – женщины должны быть никем не тронуты, второе – разрешается только мелкий флирт, третье – они должны приехать отдохнувшие, но изголодавшиеся по нам, четвертое – понять, что их на отдыхе окружали козлы, а вот мы – самые настоящие мужчины. Что неясно?

– Может, мне все это записать? Боюсь, сразу все не запомню.

– Слушай, ты, писарь! Тебе задача поставлена?

– Так точно.

– Кругом, выполнять.

– Есть.

– Завтра в девять утра самолет. Документы все у дежурного. Да, вот их фотографии, посмотри. Запомнил?

– Точно так.

– Вперед, мой сонный друг. Кру-гом, шагом марш.

– Что сказали? – спросил Арасов, когда Виталий вышел из кабинета.

– Сказали так: испортишь ты воздух у себя в подразделении, а в штабе уже принюхиваются. Поэтому довели: смотри в доме отдыха за Арасовым, не дай бог нагадит.

Арасов обиделся.

II

СТЮАРДЕССА, мило улыбаясь, попросила пристегнуть ремни. Виталий с горечью подумал, что весь отпуск будет пристегнут невидимыми ремнями к женщинам, которые для него вообще ничто и никто. И если даже они захотят завести не легкий флирт, а тяжелый, с соответствующими последствиями, вправе ли он докладывать об этом? Во-первых, они не замужем, а во-вторых, как-то это все не по-мужски. И еще он нигде не слышал про рога любовников. Про рога мужей – да, а вот про рога любовников? Впрочем, рога – они и есть рога…

Виталий расслабился в кресле авиалайнера. Почему-то на память пришили слова матушки о том, что мужчина для женщины должен уметь делать, по крайней мере, три вещи: ее защитить (и поэтому Виталий пошел в секцию бокса), ее обворожить (и поэтому он научился танцевать красиво и танго, и вальс, и румбу, выучил несколько приличных душещипательных стихотворений, знал пару исторических фактов про великих женщин, мог небрежно набросать в профиль или анфас ту женщину, которая ему понравилась, сыграть цыганочку на гитаре и спеть «Очи черные»), а еще – умно и красиво ухаживать. Например, цветы преподнести так, чтобы она почувствовала, будто ты преподносишь корону королеве, пальто помочь надеть так, чтобы она поняла, что это не пальто, а мантия. Стул пододвинуть в ресторане таким образом, чтобы все видели, что на него садится царица.

Но, увы, увы, увы, жизнь вносила свои коррективы. Некоторых дам его таланты отпугивали, некоторые к этому не были готовы, а некоторые хотели, да не могли. Да, тяжела роль королевы, особенно если ты не знаешь в ней ни слова. Виталий вздохнул и открыл глаза. Вся в синем, шла стюардесса – высокая, белокурые волосы, большие голубые глаза, стройные длинные ноги. Виталий посмотрел на нее и выдохнул:

– Вы ангел?

– Почти. А так хотелось бы стать совершенной.

– Станьте для меня.

– Вы сойдете скоро, а ангелы не любят ни спешки, ни суеты, ни, тем более, мимолетных знакомств. Как и все нормальные женщины.

– Я вернусь.

– Возвращаются, как правило, грешники. Подумай сам, ну зачем ангелу грешник?

– Для возвышения себя и для исправления падшего.

– Падшего исправляет не ангел. Он для этого слишком хрупок. А вот если ты не упадешь и себя проявишь настоящим мужчиной, умеющим ценить и оценивать правильно любовь женщины, то, может быть, когда я спущусь с неба, буду к тебе благосклонна. А пока у меня работа…

В санатории все получилось так, как надо: их с Арасовым комнаты и апартаменты «объектов» были рядом, смежные балконы позволяли наблюдать, кто и с кем стоит на них, и спокойно прослушивать голоса из соседних комнат. Жизнь прекрасна, особенно когда ее тебе никто не портит. В конечном итоге, как проинструктировал полковник, первую неделю все должно быть спокойно, на вторую – напряжение и на третью – финал. Главное – финал, и Виталий, как бывший спортсмен, это понимал. Его учили в секции бокса: что-что, а концовка всегда должна быть красивой и мощной, она, в конечном итоге, показывает подготовку спортсмена, если, конечно, тебя раньше не нокаутировали.

«Поэтому финал финалом, – подумал Виталий, – а пропустить удар можно и в первые минуты боя».

Арасов веселился, как ребенок. Глядя на него, Виталий думал: «Счастливый». И ему пришла шальная мысль: «А что, если его свести с одной из этих женщин?» Но он отогнал ее – нет, не клюнут. Но бесенок веселился и уговаривал: молодость, неопытность, глупость и опыт владения мужчинами, ни к чему не обязывающие встречи с тем, которого еще только ждут семейные узы… А почему бы и нет? Он этим убивает сразу двух зайцев. Арасов обо всем докладывает ему, к тому же подруги делятся впечатлениями, а он, занимаясь своим делом, управляет всем. Надо действовать.

В результате за обеденный стол в санатории они сели вместе. Осмотрев и оценив женщин, Виталий пришел к выводу: что-что, а у полковников вкус недурен, и Арасов, увы, с задачей не справится. На руках у дам были козыри, а козырей надо крыть козырями, и более крупными. Это были козырные дамы, и их побить могли только козырные короли или тузы. Ну что же, у жизни надо учиться всему, особенно когда она учит, а не бьет по морде.

После обеда был общий сбор отдыхающих. Рассказали, где у кого какие процедуры, какие экскурсии и где вечером можно провести время. Виталию почему-то запомнился ресторан «Танго». Как сказала администратор, это ресторан для людей, любящих ретро, покой, танец танго, хорошее вино и приличную кухню.

Вечером, взяв Арасова, он зашел в ресторан «Танго». Окна здесь были открыты на море, внутри зала стоял полумрак, на сцене тихо играл оркестр, посреди располагалась танцплощадка, где танцевала экстравагантная пара, судя по всему, из сотрудников заведения.

Виталий осмотрелся. За одним из столов увидел двух симпатичных и весьма привлекательных девушек. Взгляд его невольно остановился на одной из них, тонкой, высокой, черноволосой. Он сразу понял, что с ней ему будет непросто. В ней были некая холодность, замкнутость, дающие понять, что ей не до флирта, к флирту она вовсе не расположена. Они с Арасовым сели за столик напротив. Он позвал официанта и сделал заказ: бутылку вина, фрукты и легкую закуску.

Внимание его привлекла пара, сидящая чуть в стороне от них, около прохода. Это был хорошо одетый старик с большим золотым перстнем и золотыми часами. Он был, судя по его наружности, откуда-то из Средней Азии – с хорошей, гордой осанкой и крепкой фигурой. С ним была молодая девушка, очень красивая. К паре подошел молодой человек лет двадцати, поклонился и пригласил девушку на танец. Виталий отметил, что оркестр молчал, но когда молодой человек сделал поклон, оркестр заиграл танго. Девушка ответила отказом. Молодой человек поклонился с почтением и отошел. Как только оркестр закончил играть, молодой человек опять подошел к девушке – с корзинкой роз. Поставил цветы около ее ног и опять пригласил на танец. И опять оркестр заиграл танго. Девушка снова отказала юноше. Уже почти весь зал с интересом наблюдал за этой сценой. Едва оркестр прекратил играть, молодой человек встал перед девушкой на колени и склонил голову. Оркестр вновь грянул танго. Но девушка и в третий раз отказала юноше. Тогда он вышел на середину зала. Все наблюдали за этой сценой, никто не танцевал. Юноша вытянулся тростинкой и начал танго один. Это был мастер-класс. Он держал невидимую, но такую желанную партнершу в своих руках с любовью, с трепетом, с нежной страстью, в то же время понимая, что это мираж, обман, но это и счастье, хотя и не настоящее, и он был рад этому счастью и рассказывал ей танцем про свою страсть, желание, любовь.

Когда он закончил танцевать, все взгляды обратились на девушку, но ни ее, ни старика за столом уже не было. Виталий первый зааплодировал прекрасному танцу, его поддержали другие. Юноша сел за стол, где только что сидела девушка со стариком, и подозвал официанта.

«Да, – подумал Виталий, – вечер начался неожиданно».

III

ВИТАЛИЙ пил вино понемногу. Он набирал маленький глоточек терпкого вина и, как виноградинку, катал его во рту, наслаждаясь вкусом, который вино отдавало ему. Внимательно, но незаметно он смотрел по сторонам. Заметил, как вошли нужные ему две женщины. Обратил внимание, что юноша, так прекрасно танцевавший танго, напившись, спал за столом, и вся симпатия к нему моментально пропала. И, конечно, он следил за Арасовым, который, выпив бутылку вина и заказав еще одну, пошел приглашать на танец тех девушек, которые сразу же бросились ему в глаза, едва он вошел в этот ресторан. Слава богу, что Арасов пригласил не ту, в которой была сдержанность и холодность.

Виталий сидел и оценивал обстановку. Он не торопил события и давал присутствующим оценить себя. В конечном итоге женщина сама знает, с кем, когда и как может позволить себе озорство. А он хотел, чтобы та мраморная красавица – нет, не растаяла перед ним свечой, а просто отразила свой свет так, чтобы можно было заглянуть в ее душу. Он вспомнил слова учительницы литературы: «Вы знаете, чем отличается Казанова от Дон-Жуана? Дон-Жуан имел много женщин, но ни с одной не знал счастья. А Казанова в них влюблялся, восторгался ими и обожествлял их. Есть легенда: когда молодые женщины проходят мимо могилы Казановы, прутья ограды ласково касаются их бедер, пытаются ухватить за платье, приподнять его и поцеловать колени. А на могиле Дон-Жуана они просто получают прутьями чуть пониже спины. Как говорится, иных уж нет, да чувства остаются…».

Когда после танца Арасов подошел к Виталию, тот спросил:

– И что?

– Обе студентки. На следующий год оканчивают институт. Ленинградки. Приехали отдохнуть на неделю. Неделя на исходе. Ни с кем не встречаются, по крайней мере, здесь.

– Отлично, за разведку «пять».

Виталий жестом подозвал цветочницу, купил букет роз.

– Как зовут вторую? – спросил он у Арасова.

– Света. Света, Света, светлячок, поцелуй меня разок.

– Сережа, я пошел брать вершину, на вид холодную, но будем думать, что прекрасную в восхождении.

Виталий пошел к столу, склонился над Светой, протянув букет.

– Прошу вас, не откажите в танце.

– Извините, но я танцую только классическое танго.

– Вы хотели сказать «аргентинское».

Она покраснела.

– И его.

– Я тоже, иначе бы не приглашал.

Она посмотрела на него с интересом.

– Вы в этом уверены?

– Так же, как в том, что меня зовут Виталий.

– Света.

– Я знаю. Но все равно очень приятно.

Внимательно посмотрев на него, девушка поднялась, и они прошли на середину зала. Танцевали всего две пары, но когда Света посреди зала встала в позу львицы, готовой растерзать претендента на ее тело, обе пары тихо вернулись за свой столик. Виталий подошел к ней, уверенно, но мягко взял за руку, провернул вокруг оси, выгнул послушное тело в пояснице и притянул к себе. Оркестр на секунду замолчал и заиграл аргентинское танго. Виталий почувствовал, что музыканты их поняли и они вместе с ними сотворят незабываемый танец.

Света растворилась в его объятиях. Она была легка, гибка, послушна. Их губы почти соприкасались, их руки обнимали тела друг друга так, будто они уже сейчас пылали любовью, их ноги сливались в страстном прикосновении, казалось, страсть вот-вот прожжет их одежду…

В конце концов, почти так и случилось – на Светином платье разорвался шов. Кто не верит, что чувства жгут препятствия и страсть не ломает преград? Под аплодисменты Виталий проводил ее до стола и пошел к своему. Света, одной рукой держа розы, а другой сжимая края разорванного платья, вместе с подругой вышла из зала. Виталий расплатился и бросился их догонять. Сергей кинулся за ним. Но темнота не раскрыла ту дорогу, по которой ушли девушки.

– Сергей, они из какого дома отдыха?

– Не знаю.

– За эту разведку, Серега, тебе «два». Пойдем искупаемся, что ли?

– Пошли.

Морская волна встретила их ласковым теплом.

IV

НА СЛЕДУЮЩИЙ вечер Виталий сидел за столиком, а Сергей ждал девушек около дверей ресторана. Придут они или не придут, это был вопрос времени, а время тянулось медленно. Наконец, примерно в девять часов Сергей вместе с девушками подошел к столу. Виталий встал.

– Мы вас заждались.

– А мы вам ничего не обещали.

– Вы – нет, а вот ваши чувства – да.

– Это был всего лишь танец.

– Танец танцу рознь.

Все сели за стол. Девушки скромно сказали, что им ничего не надо. Виталий с Сергеем заказали две бутылки вина, фрукты, дары моря. Постепенно неловкость улеглась, скованность исчезла, проявился скрытый интерес друг к другу. Была найдена влекущая тема для разговора, которая устраивала обе стороны, простота и душевные беседы успокоили настороженность. Виталий позвал цветочницу, выбрал три розы и сказал Светлане:

– Прошу, не откажите в танго.

Она улыбнулась, грациозно встала из-за стола и вышла на середину зала. Пары расступились. Оркестр на минуту умолк. Посреди зала стояла стройная, упругая, молодая пантера, которая чувствовала близость добычи и была готова играть с ней, как кошка с мышкой, ибо ее жертва принадлежала только ей и, в конечном счете, лежа около ее ног, жертва должна была пониять, что дикого хищника приручить невозможно, это он может снизойти до него, но только как до своей жертвы. Но Виталий подошел к Светлане не как жертва, а как дрессировщик, который знает, что кошка – она и есть кошка, какой бы дикой ни была и, в конце концов, всякая кошка хочет свернуться на коленях у хозяина.

Оркестр заиграл старое танго, и пошла игра страсти, азарта, приручения одного другим, нежелания подчиняться, но желания владеть – так, будто после каждой вспышки неуемной ярости им давали глоток яда и первым должен умереть наиболее слабый. Большинство людей, находившихся в зале, были уже в том возрасте, когда более или менее попробовали жизнь и сами любили танцевать танго. Но танго этих двоих завораживало публику и разжигало желание страсти. Оркестр играл уже свое танго, которое писалось не на нотном листке, а витало под потолком свободной импровизацией. Когда Света и Виталий, окончив танец, подошли к столу, им зааплодировали снова. Один пожилой мужчина, глядя на них, бросил:

– Да, молодость имеет такие неподдельные чувства и красоту, которые из меня сейчас уже не извлечь.

Они сели за стол. Сергей разлил вино по бокалам, приговаривая:

– Ребята, у меня нет слов. Очень красиво, но движения… У меня было такое ощущение, что вы изнасилуете друг друга прямо на площадке.

Виталий зыркнул на него так, что тот прикусил язык.

– За девушек, сидящих за этим столом и умеющих ценить танго и танцевать его, – сказал Виталий.

Они выпили. Светлана посмотрела на Виталия и сказала:

– Я думала, что задохнусь.

– Я тоже. Честно говоря, ты меня порядком вымотала.

– Это ты просил танго, это ты хотел показать себя.

– Посмотри-ка, – удивился Сергей, – они уже ругаются, как влюбленные.

В это время к столу подошли два молодых человека.

– Девушки, разрешите пригласить вас на танец?

– Извините, мы пока не танцуем, – ответила Света.

Молодые люди отошли. Но когда начался следующий танец, они опять стояли около их стола.

– Приглашаем.

– Извините, но мы опять пока не танцуем.

По суровому виду кавалеров Виталий понял: быть драке. Да, мама была права: чтобы иметь красивых и привлекательных женщин, надо быть сильным мужчиной.

И на следующий танец парни подошли к столу. Один схватил Свету за руку.

– Я помогу тебе быть более решительной.

Света отрезала:

– Убери руки.

Виталий, отодвинув стул, встал:

– Она не пойдет танцевать.

Парень развернулся к нему. В это время к их столу подошел совсем не молодой человек с седым ежиком и сказал парню:

– Слушай, у нас здесь так принято: если девушка пришла с ним и он ее угощал, значит, она и уйдет с ним. Не надо нарушать обычаи. Нарушение обычаев всегда приводит к ссоре. А здесь ссор не любят.

За соседним столом сидели то ли шесть, то ли семь мужчин, которые внимательно смотрели на происходящее. Пожилой, отодвинув молодого, наклонился к Светлане, поцеловал руку и сказал:

– Здесь вас никто не тронет. Просьба: пожалуйста, с вашим мужчиной еще раз танго, но опять так, чтобы я обжег свои глаза, смотря на вас, опалил свое сердце, а кровь разбавил искрами и звездами любви. Как я хорошо сказал, а!

Он поднял руку, оркестр замолчал. Люди разошлись. Светлана вышла на середину зала. Это была звезда, падающая на сердце мужчины, и сердце приняло ее, и они с Виталием оба понимали, что умрут вместе – сладостно, красиво, величаво. И умное сердце мужчины было беспомощным перед пленительной и красивой небесной звездой. Они сгорали так трогательно и так прекрасно. Конечно, их танец был импровизацией. Больше в своей жизни Виталий так никогда и ни с кем не танцевал.

V

ОНИ вышли из ресторана и пошли по набережной, беззаботно разговаривая, вроде ни о чем и в то же время о чем-то сладостном и приятном. Затем они остановились, и сразу возле них оказались те же навязчивые молодые люди.

– Вы мне нравитесь, Света, – сказал один из них и схватил ее за руку.

– Отпустите, мне неприятно.

– Отпусти ее, – сказал Виталий.

– Она мне нравится и пойдет со мной.

– Она с тобой никуда не пойдет.

– Еще я буду ее слушать и тебя тоже! Но если ты такой шустрый, давай на азарт сыграем.

Он вытащил карты и одной рукой перемешал их.

– Держи.

Он протянул карты Виталию.

– И в какую игру играем?

– В дурачка. Кто-то из нас точно дурак, – он заржал.

– В дурачка? – тихо спросил Виталий. И швырнул карты в лицо партнеру. – Я на женщин в карты не играю, – и жестко, с выдохом ударил носком ноги в ухо противнику так, будто загасил надоевший окурок в пепельнице.

Парень охнул и опустился на землю.

«Нокаут», – подумал Виталий. Такой четкий удар на тренировке получался один из пяти, но здесь помогла злость. Краем глаза он увидел, как Сергей, присев, ударил ногой по коленям второго игрока и, выпрямляясь, головой добавил в челюсть.

«Второй нокаут», – подумал Виталий.

За спиной он услышал крики:

– Помогите! Драка!

Он склонился над противником, увидел его безумные глаза и почувствовал, как что-то обожгло руку. Он понял не сразу, что у того между пальцев было лезвие, и он им распорол левую руку Виталия. Виталий никогда не добивал своих противников, но здесь с какой-то злой радостью ударил ногой в подбородок. Противник застыл в неправдоподобной позе.

– Глубокий нокаут, – сказал Виталий.

Где-то рядом послышались милицейские свистки, скрип тормозов сине-желтых «уазиков».

– Девочки, разбегаемся! – крикнул Арасов.

– Ты весь в крови, – сказала Виталию Света.

– Не до крови, расходимся.

Девочки отошли в тень и медленно пошли в ресторан.

– Сережа, бежим. Ты налево, я направо.

Они с Серегой рванули. Виталий бегал три километра за девять минут десять секунд.

«Итак, кому выпадет фарт?» – подумал он на бегу.

И хотя милиция знала местность, фарт выпал ему. К двум часам ночи он очутился в номере санатория. Сергея не было. Виталий промыл и перевязал руку. Попил чая. Почему-то вдруг захотелось сладкого горячего чая… И в три часа ночи Сергея не было.

«Ясно, – подумал Виталий, – надо идти в милицию».

Он пришел в райотдел часа в четыре утра. Дежурный устало посмотрел на него и спросил:

– Что надо?

– Да вот друга потерял. Не у вас ли?

– Фамилия?

– Арасов.

– У нас. Драка. Так втроем и сидят. Претензий друг к другу не имеют. Подожди, подожди… Я так понимаю, ты и есть четвертый? Уйдешь, или тебя рядом с этими посадить?

– Мне бы его забрать. Сами говорите, претензий друг к другу не имеют.

– Какой ты ушлый. Мы ездили, волновались, разбирались. А он, понимаешь, «отдайте нам преступников», по которым статья Уголовного кодекса плачет.

– Так они в отказку пойдут. Вам морока, ненужная головная боль. Зачем?

– И то верно. Ладно, за каждого по десятке и забирай.

– Мне один нужен. На хрена мне те двое.

– Или всех, или никого.

– У меня нет таких денег.

– Тогда все, разговор окончен.

– Давайте по пятерке за каждого, и я всех троих забираю.

– Задолбал ты меня своей жадностью. Обидно, досадно, но ладно.

Виталий вынул пятнадцать рублей и положил на стол. Милиционер смахнул их в ящик, задвинул его и пошел выпускать узников на свободу. Когда любители танцев расходились у порога райотдела, Виталий сказал:

– С вас червонец.

Один из них ответил:

– Отдадим передачами в больницу. Жди.

Они с Серегой шли по безлюдным улицам в свою комнату. Рассвет золотил небо. Пахло морем.

– Сейчас придем и завалимся спать, – сказал Виталий.

– Согласен, – ответил Сергей. – Вот только девочки наши сегодня улетают в час, а мы так и не узнали, в каком они доме отдыха. Они улетают, а неприятности у нас остаются.

– Серега, неприятности разогревают кровь, дают почувствовать, что ты боец. А ты боец, Серега, а это значит, что не страшны тебе ни горе, ни беда. Ты же боец, Серега, боец не плачет и не сопливит в этой жизни никогда. А?

– Ну да, пока ему сопли кто-то не пустит.

– Ладно, Серега, будет неприятель, будет разговор. Отобьемся. Если что, сразу встаем спина к спине, только ноги высоко не задирай, и обрабатываем ногами их ноги. Куда бить, знаешь, и бьем жестко и сильно, без жалости. Не мы начнем, но мы должны закончить.

Они ударили по рукам.

– И еще – надо тонкий трос найти, под ремень положить. Вдруг их будет больше или с ножами придут. Мне смотри, как, сволочь, руку порезал.

Они пришли в гостиницу и проспали часов до пяти вечера.

– Пожрать бы. Картошечки жареной, да с отбивной, да с хорошим крепким чаем, – потягиваясь, сказал Арасов.

– Пошли куда-нибудь в забегаловку.

Они сходили в столовую, поели, покупались в море. Виталий намочил руку, и рана сразу же о себе напомнила, заныла. Промыв ее и заново перебинтовав, он с Серегой пошел в их комнату, переоделся, и в восемь часов они уже сидели за столиком в ресторане «Танго». По пути Сергей сказал:

– Зря идем. Девочки улетели, а эти ухари точно сюда придут. Я не понимаю, зачем ты на свою задницу ищешь приключений?

– Серега, лучше мы их встретим и успокоим, чем они найдут нас и успокоят.

Они заказали, как обычно, только вино пить не стали. Сергей вышел в туалет. Виталий остался за столиком один, и через мгновение кто-то закрыл ему руками глаза. Он седьмым чувством почувствовал, что это Света.

– Светка!

Она опустила руки, и он увидел ее, красивую, такую близкую, желанную.

– Вы же должны были улететь в час!

– Мы и улетаем в час – только ночи. Пришли проститься с вами.

К столу шел Сергей.

– Я думаю, что сегодня вы не будете танцевать танго.

– Почему? – спросила Света. – Прощальное танго несбывшейся любви. Вот сегодня, если даже разорвется все мое платье сверху донизу, я буду с Виталием танцевать обнаженной до тех пор, пока он не поймет, что ему принадлежит каждая клеточка моего тела.

Она еще не успела закончить фразу, как к столу подошел вчерашний седой заступник и сказал:

– Слушай, как тебе повезло! Я бы за такую девушку зарезал любого.

Он захлопал в ладоши, оркестр умолк.

– Ребята, – сказал он громко, обращаясь к оркестрантам. – Танго любви, прошу всех сесть. Прошу и прошу вас, – поклонился он Виталию и Свете.

Светлана стремительной быстрой походкой вышла и встала посреди зала. Так Джульетта готовилась к смерти вслед за своим возлюбленным, и всем здесь стало ясно, что любви не советники ни ум, ни терпение, и что часто, в какие-то редкие мгновения любовь и смерть становятся сиамскими близнецами и разделить их невозможно.

Они танцевали, зная, что разлука рядом, и любое их прикосновение друг к другу было для них величайшим, последним счастьем.

VI

КОГДА они вернулись к своим, на полу стояла корзина цветов, а на столе – бутылка дорогого коньяка и шампанское. Их благодетель, улыбаясь, сказал:

– Это все вам. За ваш ужин заплачено, и от меня коньяк, вино и корзина фруктов.

Обращаясь к Виталию, он продолжил:

– Об инциденте забудь. Плохо, когда меня не понимают, а тем более, здесь не хотят понимать…

Потом Виталий с Сергеем пошли провожать девушек. Забрали их вещи из гостиницы, доехали до аэропорта. Около здания аэровокзала, Светлана, глядя в глаза Виталию, спросила:

– Ты веришь в любовь с первого взгляда?

– С тобой – да. И еще я верю, что такую, как ты, я никогда уже не встречу.

Он склонился и поцеловал ее в губы – нежно, сладко, и почувствовал, как ее губы ласково поддались его поцелую.

– Меня впервые целует мужчина – и то при расставании.

– А мне впервые в поцелуе так отдает свои губы девушка. Где ты так научилась хорошо танцевать?

– Меня учила мама. Она была то за партнера, то за партнершу. А еще я хорошо танцую вальс и румбу.

– Что-что? – моментально спросил он.

Она повторила. Он ничего ей не сказал, но удивился совпадению их танцев. Он взял ее руку, и она ему отдала ее спокойно и нежно. Он заулыбался.

– Ты чего улыбаешься?

– Я, не спросив, завладел твоей рукой и, мне кажется, сердцем. А ведь раньше говорили: прошу вашей руки и сердца.

Она выжидающе посмотрела на него. Он хотел снова ее поцеловать, но она уклонилась.

– Дальше.

– Дальше, как настоящий мужчина, я должен бросить к твоим ногам свое сердце, состояние и жизнь.

– Не надо. Все не то.

– Тогда честь и комнату в общаге.

– Нет.

Он серьезно сказал:

– Я, кажется, в тебя влюбился.

– Это ближе.

– Я буду ждать тебя всю жизнь. Это не курортный роман. Ты тронула мое сердце своим, и поэтому у нас теперь общее сердцебиение.

Она приблизилась к нему. И тогда он снова поцеловал ее.

– А вот этот поцелуй соединил наши души.

– Второй раз в жизни меня поцеловал мужчина.

– Ты теперь так и будешь считать наши поцелуи?

– А почему бы и нет? По крайней мере, эти мне запомнятся на всю жизнь.

Объявили посадку на самолет. Светлана пошла к контрольному пункту. Подошел Сергей.

– Виталя, я, кажется, влюбился.

– Когда кажется, проверяются.

– Я влюбился.

– А я завяз в любви по уши.

Они смотрели, как лайнер набрал высоту и скрылся в облаках.

– Вот наши ангелы и поднялись в небо, – сказал Сергей.

– Ангелы в небо не поднимаются, они там живут, – ответил Виталий.

Они посмотрели друг на друга. Придя в свою комнату под утро, они сразу завалились спать и проспали до обеда. После полудня встали, умылись и пошли в столовую. Командирские женщины, за которыми Виталий должен был наблюдать, сидели за столом. У них была милая боевая раскраска, говорящая о том, что в любой войне они рассчитывают только на победу и мужчины об этом жалеть не будут. Поздоровавшись, молодые люди сели за свой столик.

– Что-то вы часто стали просыпать завтраки.

– Дело молодое, поспать хочется, – ответил Сергей.

– Нетактично отвечаете.

– Просим прощения. Расслабились, лень-матушка обуяла.

– Знаем, знаем мы вашу лень. Видели.

– Ой, мальчики, если вы не знаете: сегодня передали по радио, что самолет разбился. Так что мы, наверное, лучше обратно поездом поедем, – вздохнула одна из полковничьих подруг.

– Какой самолет? – спросил Виталий.

– Да вчерашний, ночной, – она назвала номер рейса.

У Виталия все оборвалось внутри. Он вышел из-за стола и пошел, не понимая куда.

Заканчивался их отпуск. Закончился их отдых, они полетели назад, одна из женщин поменялась с Сергеем местами в салоне самолета и села рядом с Виталием:

– Что будешь докладывать своему командиру о нас?

Виталий посмотрел на нее очень внимательно.

– Да мы все знаем, Виталий. Ответь на вопрос.

– Каждый человек имеет право на личную жизнь и поступки согласно своей совести. Вы были счастливы в эти дни?

– Да.

– Но если вы обе были счастливы, зачем мне омрачать ваше счастье? Извините, я нигде со свечкой не стоял, никому никуда не светил. А значит, все остальное – догадки. А я, как военный человек, люблю четкость и ясность. Поэтому буду докладывать: прилетели вдвоем, были вдвоем, улетели вдвоем.

– Хороший ответ. Не быть тебе никогда генералом. Но как мужчина ты мне нравишься.

* * *
СПУСТЯ много лет Виталий снова приехал в этот приморский город. Он нашел ресторан «Танго», но все там было уже другое, да и заведение называлось иначе. Он вошел в зал, заказал бутылку водки и морепродукты. Почему-то хотелось напиться. Но, как только он пригубил рюмку водки, певица с эстрады запела:

«Три счастливых дня было у меня,
Три счастливых дня с тобой».

Он слушал ее и пил теплую водку. Следом за певицей вышел молодой человек и будто специально начал:

«Для кого-то просто летная погода,
Для кого-то проводы любви».

Виталий попросил у официанта стакан, вылил в него оставшуюся водку, за три глотка пропустил ее вовнутрь. Твердой, уверенной походкой вышел на середину зала и сказал:

– Танго!

Ему заиграли танго, и он начал танцевать, сжимая в руках невидимую партнершу, чувствуя ее нежное тело, при этом понимая, что ее нет, но ощущая ее дыхание, не видя ее, сознавая, что это просто память шутит над ним. На своих губах он почувствовал тот их последний поцелуй, ее трепетность, сладость, нецелованность. Эти чувства придали такую жесткую страсть его движениям, что люди завороженно на него смотрели, не понимая, что так встревожило их души.

Потом он сел за стол и только хотел подозвать официанта, как тот подошел сам, неся на подносе бутылку водки. Виталий поднял на него глаза.

– От лабуха, – коротко сказал официант.

Пианист помахал рукой, а потом подошел к Виталию.

– Я вас помню, вы танцевали здесь с девушкой. Вы тогда произвели фурор. Я такого танца ни до, ни после не видел.

– Спасибо.

– А где ваша девушка?

– Она погибла.

– Простите.

– Ничего. Давайте помянем.

Виталий подозвал официанта, налил водки и ему, и пианисту в рюмки, а себе в стакан. Официант замялся:

– Не могу, я на работе.

Пианист сказал:

– Ладно ты, выпей.

И они выпили. Виталий встал, бросил деньги на стол и вышел. На улице моросил дождь. Бездомный кутенок, жалко трясясь, прижимался к столбу. Виталий вернулся в ресторан, прошел на кухню, попросил мясного фарша, заплатил. Под дождем положил мясо перед кутенком, присел на корточки.

– Что, брат, плохо тебе? Голод и одиночество нас всегда губили и будут губить. Но мы с тобой должны держаться. Ешь давай, живи.

Он встал и пошел к морю. Через три дня он должен вернуться на службу бодрым, подтянутым и жизнерадостным.

---

Александр Викторович Гвозденко родился в 1954 году в Находке Приморского края. Окончил Оренбургское высшее зенитное ракетное командное училище, с 1972-го по 1995 год служил в армии. В 1992 году заочно окончил Оренбургский педагогический институт. Живет и работает в Оренбурге. Стихи и проза Александра Гвозденко публиковались в местной прессе, в альманахах «Башня» и «Гостиный двор». Член Союза российских писателей.