≡ ВАЛЕРИЙ ЖИЛИН ≡
из дневников вахтовика
ВСЕ ДНЕВНИКИ мои, если их так можно назвать, велись не как у людей, а в больших карманных записных книжках. Не надо много времени и аккуратности, чтобы сделать запись в любое время. И это можно сделать в электричке, в самолете, в гостинице, дома на диване. Таких карманных дневников-блокнотов у меня набралось штук восемь. Потертые и пропыленные, они валялись в нижнем ящике шкафа в однокомнатной квартире у матери, жившей под Самарой.
Когда мы «разбежались» с женой и я стал летать вахтой на Крайний Север, записи почти прекратились. Взяв в руки блокнот, я как-то полистал один из них.
«8.12.84 г. В 6.00 прибыл в Сургут. Минус 38 градусов. Я думал, что у нашего самолета крылышки отвалятся. Такой грязный аэропорт. Повезло. Сразу к кассам – и взял билет до Ноябрьска. Посмотрим, что это за Ноябрьск и что за штука – вахта. Около десяти приземлились в Ноябрьске. Кругом какие-то маленькие деревянные строения. Не впечатляющее маленькое здание аэропорта. Говорят, морозяка около пятидесяти».
На этом записи обрывались, и я взял блокнот посвежее. В нем девяностым годом была сделана единственная запись:
«30.06.90 г. Опять в Самаре. В командировке. Вчера в электричке встретил Ксению. Пили с ней лимонад в кафе и договорились о встрече».
встреча первая
ОНА ВОШЛА в вагон электрички где-то при подходе к Самаре, минут за двадцать. Шел десятый час утра, в вагоне было почти пусто. Весь трудовой и базарный люд уже проехал более ранними электричками. В вагон падало нежаркое солнце и бегало пятнами по стенам и спинкам сидений, когда электричка делала небольшой поворот по отношению к светилу. Ветерок врывался через спущенные верхние рамы окон. Было то время лета, когда бабки начинают продавать вишню в газетных кулечках, а соседки по дачам хвастаются друг перед другом первым сорванным огурцом.
Окинув взглядом вагон, она прошла почти до середины и села, не доходя два кресла от меня, в свободный купейчик, несмотря на то, что рядом со мной тоже сиденья были свободны.
Я уткнулся опять в свою газету, но что интересного можно прочесть в провинциальной газетке, да еще трехдневной давности?! Я пошарил в своей сумке – что бы еще полистать, но все давно уже было пересмотрено.
Электричка, отходя от очередной станции, тужилась, набирая скорость, выходя на прямой участок. В вагоне стало еще малолюдней. Свободными были больше половины мест.
Она сидела, сняв простенькие туфли и поставив ноги в следках на край противоположного сиденья, накрыв юбкою-трапецией ноги, чуть-чуть наклонившись вперед, держа руки на коленях. Незатейливая прическа. Прямые, чистые, каштановые волосы едва доходили до плеч и частично скрывали их более чем умеренный загар. Ни колец, ни перстней на руках, ни сережек в ушах. Небрежно брошенные под сиденье туфли и взгляд, направленный чаще в окно, чем на происходящее в вагоне, говорили о том, что она отнюдь не скованная, а просто окружающее мало ее интересует.
На расстоянии двух кресел наши взгляды вынужденно встретились пару раз, и мне даже показалось, что она невидимо улыбнулась, легко и просто, без всякого значения, одними глазами.
Я скатал в трубочку все свои газеты и, отвалившись на спинку сиденья, стал смотреть перед собой, невольно ее разглядывая. Наши взгляды еще раз непринужденно мельком встретились, затем она отвернулась и стала смотреть куда-то далеко – неведомо куда. Но это не могло продолжаться долго, и она, лишь бы что-то делать, стала периодически склонять голову к коленям и, пальцами забирая небольшую прядь волос, трогать ее губами и зубами, как бы пробуя откусить. Это повторилось раза три-четыре, при этом ее взгляд направлялся куда-то в ноги, в пол.
Я не выдержал. Тихо, но так, чтобы она слышала, интонацией и взглядом обращаясь к ней, шутливо, требовательно сказал:
– Перестань! Маленьких за это ругают!
Она чуть смутилась, беззвучно засмеялась своим приятным, аккуратным ртом и глазами, пряча взгляд в пол. Затем ее взгляд опять стал блуждать по вагону и за окнами, иногда проскакивая по мне.
А через пару минут она опять, наверное, сама не осознавая этого, поднесла пальцами прядь к губам, но спохватилась, быстро поправила обеими руками волосы, а увидев, что я это заметил, опять засмеялась, как бы с досадой о случившемся.
– Ну я, кажется, займусь твоим воспитанием! – я встал и, подхватив легкую сумку, пошел к ней в купейчик.
Пока я шел к ней эти четыре шага, она успела спустить ноги, и когда я садился на сиденье, где они только что стояли, она уже вставляла их в туфли.
– Сколько тебе лет? – продолжил я без остановки. – Тебя мама учила, что этого делать нельзя?
Мы уже смеялись вместе, почему-то нам было весело.
– Нет. Меня бабушка воспитывала, – услышал я тихий полушепот.
И опять мы смеялись, и меня понесло дальше в шутливо-серьезный треп.
– Этого делать нельзя! Вы когда-нибудь слышали о микробах? – продолжал я.
– Проходили что-то в школе, но знаете, я никогда-никогда их не видела, – приняла она шутку.
– Вы можете проглотить маленького микроба и заболеть. Попадете в больницу, – фантазировал я, – вам будут делать уколы. Острыми иголками прокалывать вашу загорелую, шоколадную кожу. И все из-за каких-то маленьких-маленьких… и говорить-то не стоит о которых. Кстати, вы брали билет? – Я заметил входящих из тамбура контролеров, но она их еще не видела, они были у нее за спиной.
– Вы что – из органов? – посерьезнела она.
– Что вы, нет! Но сейчас будут заниматься проверкой люди в форме, – я знаком-взглядом дал ей понять, что происходит.
– Ой, а я у подружки задержалась… Торопилась… Просто бежала… – она явно встревожилась.
– Вот видите! Я так и знал, что вы задержались у подружки, и взял на вас билет с самой Восточной!
У меня действительно было два билета. Сосед, встретив меня во дворе, когда я отправлялся на вокзал, попросил взять билет и на него, сказав, что тоже едет в Самару. Вокзал был на другой стороне железной дороги, и поезда постоянно отсекали к нему проход, а пользоваться переходным мостом было неудобно, потому что он находился в другом конце посадочной площадки. Я взял билет на Виктора Ивановича, но при посадке то ли мы не встретились в толчее, то ли он опоздал к электричке.
– Двое. С женой, – съязвил я, глядя на мою спутницу, предъявляя билеты контролерам.
Они, не понимая моей шутки, деловито поработали компостером, двинулись дальше. Попутчица моя при этом зыркнула глазами, смеясь и отводя взгляд в окно.
– Возьмите ваш продырявленный билет на память, «женушка».
В этот раз она медленно повернула голову, взгляд ее остановился на мне.
– Я не собираюсь замуж, – тихо, ровно сказала она, продолжая смотреть на меня.
Я только сейчас заметил, что глаза у нее синие-синие – такие, что я раньше, кажется, таких и не видел. Они как-то не сочетались с ее волосами, одеждой, загаром, ртом. В них было что-то для меня недоступное, недопознанное. Они были в каком-то метре от меня, и я понял, что взволнован. Она, вероятно, это поняла.
– Ах, ты уже успела выйти?! – продолжал я свой треп после некоторого замешательства, обращаясь к ней то на «ты», то на «вы», то говоря о ней в третьем лице.
Она воспринимала все мои шутки, смеясь беззвучно, одними губами, иногда покачивая головой, а иногда поддерживая шутку короткой фразой очень удачно, при этом ничуть не перебарщивая и не пускаясь в мелочи и подробности.
За какие-то пятнадцать минут общения мы уже чувствовали себя, как давно знакомые. Разговор касался всего понемногу. Я узнал, что она работает швеей в ателье, что ей двадцать пять. Поговорили о погоде и о сезоне купания, о том, где самые лучшие пляжи, и о прочем пустом, ничего не значащем.
– А ты не здешний, – вдруг сделала заключение она.
Я был удивлен.
– Да, правильно. Но я здесь, под Самарой, долго жил и теперь часто бываю. Я отсюда летал два года на Север вахтой, в Ноябрьск. Сейчас там живу.
– О! Ноябрьск! Почти земляки, бывшие, правда. Я была в Пыть-Яхе. Но недолго. Чуть больше года. Слышал о такой станции? – оживилась она.
– Конечно! Это на подъезде к Нефтеюганску, Сургуту. И что же вы там делали?
– В детском саду работала. Ездила на трудовой подвиг… Я окончила Свердловское дошкольное училище. А ты постоянно сейчас в Ноябрьске? А здесь как? – спросила она.
– В командировке в Тольятти. Под Самарой у меня мама, ездил к ней в гости на воскресенье…
Не сговариваясь, мы вместе сошли из вагона и втянулись в поток приезжих. Поднявшись на перекидной мост, стали дрейфовать, не обгоняя толпу, текущую к выходу в город. После спуска, краем площади, уже редеющей массой пассажиров нас понесло в сторону рынка.
Я чувствовал, что вот сейчас мы расстанемся и, недолго думая, спросил:
– Как зовут мою попутчицу из Пыть-Яха?
– Ксения, – коротко ответила она, – или просто Ксюша.
– А меня зовут Сергеем. А как смотрит Ксения на то, чтобы попить водички?
– Положительно смотрит. Только мне бы к двенадцати успеть на работу. Это на другом конце города, – но голос ее не выражал беспокойства и торопливости.
– А мы в темпе, – заверил я и спросил: – Это на Тольяттинском?.. На Московском шоссе?
– Да. Возле УТЭПа.
Я знал такую службу – участок технологических экспедиционных перевозок. Мне приходилось пользоваться услугами такой службы. Она дает данные для порожних машин – что и где можно взять, загрузить попутно при межобластных пробегах транспорта.
– Это что? – спросил я на всякий случай.
– А это там, где шоферы останавливаются. Дальнобойщики, – пояснила, отмахнувшись, она.
На какое-то мгновение во мне мелькнуло что-то неприятное от таких ее познаний. Я, как снабженец, совсем недавно с помощью такой службы приработал два длинномерных «КамАЗа» для переброски проката с Тюменской Багондики на завод ЖБИ в Самаре. У меня был уже готов наряд, но я вынужден был торчать двое суток на окраине города у подобной конторы, подбирая попутный порожняк.
Мне попались тогда два водителя и третий подменный. Было уже поздно ехать грузиться, и я заночевал с ними прямо в посадке, недалеко от УТЭПа. Там стояли самосвалы, фуры, вмещающие чуть ли не вагон груза, длинномерные «КамАЗы» со спальниками, АЛКи – кто дальше, в Сибирь, кто оттуда.
У водителя Васи в кузове за ноги были привязаны три утки, где-то дорогой, очевидно, слямзенные. По кузову рассыпано зерно для подкормки. Еще висело ведро с зерном, привязанное к борту, – про запас. Там же лежали полмешка картошки и полмешка моркови с бескрайних полей Сибири. Я только подивился, какой это бывалый и приспособленный ко всякой ситуации народ и сколько его проходит через УТЭПы.
Я чуть придержал Ксению на углу, и мы свернули на другую улицу. Здесь в тридцати шагах было кафе.
В зале было почти пусто. Я взял две бутылки лимонада и по порции сосисок с гречкой. Нам так не хотелось торопиться, несмотря на то, что меня тоже ждали дела в управлении железной дороги – надо было похлопотать о контейнере под груз из Тольятти. Мы переговаривались о незначительных пустяках, но оба знали, что пора нам уже разбегаться по своим делам.
– Ксюша, а давай закатимся купаться и загорать в субботу? Я сгоняю в Тольятти, у меня будут еще дня два-три до отъезда. Как ты на это смотришь? Я покажу тебе такие пляжи! Не то что под набережной в Самаре.
Я знал, что встречусь с ней еще.
– Это как? – спросила она, почти не удивляясь и больше выясняя, каким образом все это будет.
– В восемь утра встречаемся на водном вокзале. Знаешь? В Старом городе. Там сядем на «Ракету» и поплывем вниз по Волге-реке. Сходим у деревни Крюково, – пояснил я.
– Там, где погибал взвод? Не-е-ет! – шутливо возразила она.
Но я понял, что она соглашается.
– Это я пошутил, название условное. Сойдем в Калиновке, там до моего дома, то есть до матери, восемь километров. Я там каждое болото знаю. У нас будет машина. День загораем, вечером назад «Ракетой». Как?
– Надо подумать. В принципе, можно… Если я не уеду.
– Куда-то собралась?
– Я – нет, но может командировка быть.
– Швея в командировках бывает?
– Бывает, по обмену опытом, – как-то шутливо улыбнулась она. – Перестраиваемся. Работать стало невозможно. Сто тысяч не заработаешь… Эти ваучеры… Начальство с бухгалтерией выкупили ателье. Молодежь вся разбегается.
Она говорила, не вкладывая в слова эмоции, но я уловил какую-то грустинку.
– Не надо печалиться, – пропел я.
– Да, вся жизнь впереди, – уже почти весело продолжала она. – Я приеду, если, конечно, не случится что-нибудь непредвиденное. Однако, Сережа, нам пора. Все было, как говорят, о‘кей!
– Я буду ждать тебя. Подругу пригласи. Я тоже буду с другом.
Мы расстались на перекрестке. Она перешла на противоположную сторону улицы, к остановке, и через пару минут ее вместе с малочисленной кучкой ожидающих широкими дверями заглотнул автобус.
встреча вторая
В СУББОТУ в пять утра я подошел к гаражу Андрея с двумя сумками и связкой разборных удилищ. Ждать почти не пришлось. Он появился, натягивая на ходу курточку и позвякивая ключами. Сумки со съестным мы разместили в багажнике. Туда же вошли канистра с водой, удилища, садок, картошка в полиэтиленовом мешочке и прочее.
Утром ехать приятно. Наша «копейка» неслась, почти не издавая звуков. Мы перекидывались с Андреем шутками, как это у нас принято, когда мы остаемся наедине, но не успели друг друга как следует подковырнуть, как уже подъезжали к знакомой пристани в ближайшем селе, на левой Волге.
Вдали по искристой под солнцем воде к пристани приближалась «Ракета» на подводных крыльях.
– Ну, ты, наверное, рассчитал? – похвалил я Андрея.
– Как запланировано, товарищ командир, – отреагировал он.
Через считанные минуты я уже смотрел из овального окна «Ракеты» на дорогу, по которой отъезжал Андрей на своей вишневой машине к окраине села. Там было озерко, на котором, ожидая моего возвращения, он мечтал порыбачить удочками и встретить меня с гостями около десяти часов.
На промежуточных пристанях в «Ракету» подсаживалось по нескольку человек, большей частью пожилые люди с корзинами, ведрами – везли в Самару ягоды, овощи, яйца.
Через час с небольшим наш катер, разминувшись с отходящим пароходом, швартовался у бетонного причала городского речного вокзала. Все шло, как намечено. Не было еще и восьми. Сойдя, я прошел в зал ожидания, затем в кассовый зал. Там было совсем пусто. Я вышел через главный вход и стал прохаживаться в ожидании.
Она появилась не со стороны автобусных и троллейбусных остановок, а шла по набережной. Меня она, наверное, увидела первой, когда я, прохаживаясь, периодически поворачивался к ней спиной. Я же увидел ее в шагах пятнадцати, неожиданно. В одной руке у нее был свежий полиэтиленовый мешочек с болтающимся в нем то ли кошельком, то ли каким-то макияжным набором, а другой рукой она придерживала перекинутую через плечо кофточку, взятую, как я понял, на случай непогоды. Но погода была отменная. Солнце уже в этот час своим теплом гладило плечи и руки, синее небо сливалось с синевой Волги.
– Довольно точно, однако, – заговорил я.
Мы улыбнулись друг другу, как будто наша недавняя встреча и не прерывалась. Она коснулась меня мешочком, качнув его на двух пальчиках, приветствуя меня. Я тронул ее за плечо, весело улыбаясь и откровенно радуясь.
– За билетами, за билетами… – взяв ее руку вместе с мешочком, я потащил ее к кассам. В очереди было всего два человека. Мы тут же взяли два билета до Калиновки. Немногие пассажиры этого рейса уже собрались около причала. У нас еще было несколько минут, и я увлек Ксению к торговым палаткам, которые только открывались.
Там мы взяли готового, но холодного шашлыка. В то время еще не вошли в ход пластиковые бутылки с «Пепси» и «Тоником». Мы затарили лимонадом и маленькими бутылочками «Колы» один пакет, в другой набрали булочек, каких-то хлебных палочек, пряников.
– Безалкогольная диета, – заметила Ксюша.
– У нас в машине все есть, – пояснил я, – даже молоко в термосе, «четыре звездочки» и «Столичная». И сырая картошка. Будем печь на костре?
Она больше улыбалась, чем говорила, – всем была довольна и была в отличном настроении.
В числе опаздывающих пассажиров мы вошли на нижнюю палубу той же «Ракеты», на которой я приехал пятнадцать минут назад. Сейчас она выходила в обратный рейс. Идя вниз по течению, суда на подводных крыльях заходят на дозаправку, задерживаясь при этом на пятнадцать-двадцать минут, и время их пути вниз по Волге становится равным пути вверх по течению.
Мы уселись в кресла на солнечной стороне. В окна врывалась, как бы отражаясь от воды, солнечная синева. Далеко в окне, на краю воды, уплывали назад еще почти пустые пляжи Волги, куда забрасывают купальщиков речные трамвайчики и владельцы моторок.
Ксения щурилась, улыбалась, крутила головой, смотрела то в свое окно, то в окно противоположного борта. Затем как-то незаметно выхватила из своего мешочка довольно модные темные очки и, надев их, успокоилась.
– Давай устроим мини-завтрак, – предложил я, немного погодя, когда мы вышли на фарватер, на прямую дорогу, известную лишь штурману да капитану.
– Можно, – не раздумывая, согласилась она, – я ведь встала рано, целый час добиралась до речного вокзала.
Мы вытащили немного шашлыка и бутылочки, а потом пришлось открывать лимонад. Стаканов не было. Пили из горла. Она отпила первая, обтерев горлышко платочком, за один раз довольно много – по-мужски. Потом, когда попил я и мы сделали небольшую уборку, она съежилась, пододвинулась ко мне, прижалась плечом и даже сделала движение головой, как трется кошка. Я положил руку на спинку сиденья за ее плечом, чтобы было удобнее и уютнее. Где-то впереди в каюту врывался встречный воздух.
Мы говорили так, ни о чем, не касаясь ничего серьезного и не расспрашивая напрямую друг о друге. Болтали о том, кто и как поднимается утром, как приготовить самый быстрый завтрак, как выращивают тюльпаны, на каком году у детей выпадают молочные зубы…
И тут она меня как-то опять раскусила, спросив спокойно:
– А ты ведь, насколько я понимаю, женат или был женат? Тебе, наверное, тридцать пять-тридцать шесть?
Я не захотел ответить прямо.
– Да… Вот у меня друг Андрей женат, а ничего, нормальный человек… А, пожалуйста, скажите, какое это имеет отношение к нашей водной прогулке? Я не слышал, чтобы для проезда требовалось заполнять анкеты. Притом такой хороший день. Посмотрите, Ксюша, – большой торговый порт. Пристань – деревня «Малые пруды».
Очевидно, понимая мои увертки и то, что я не хочу касаться этой темы, она оставила разговор.
Наш катер сбрасывал ход и, опускаясь на подводных крыльях, подруливал к пристаням, увешанным старыми автопокрышками для смягчения ударов о борт при швартовках. Малюсенькие пристани оживали с приходом судов. В какой-то деревушке, лежащей в межгорье, похожем на два горба верблюда, мы увидели маленькую расписную деревянную церковь.
– В такой день без панамы или шляпы будет плохо. Жара… – весело сказала Ксюша.
– Да, вы правы. Дождя не будет, – засмеялся я. – Вы оккультными науками не занимаетесь? Сейчас модно… Юрий Лонго, Алан Чумак…
– Нет, – смеялась она, – я только немного на картах могу… Так, любительское, развлекательное гадание.
Мне так нравилась ее манера говорить – без суеты, слегка улыбаясь.
Мы вышли на открытую часть палубы, готовясь к высадке, еще за полкилометра до пристани. Здесь было прохладно от встречного потока воздуха. На берегу уже невооруженным глазом были видны створные знаки и красные буи на волнах на подходе к берегу. Стоя у борта, мы наслаждались огромной массой воды, ее голубизной и свежестью.
– Я первый раз еду на таком… – призналась Ксения. – Я росла в Свердловске, у нас таких не было.
Сойдя с «Ракеты», мы поднялись на высокий берег и направились к концу села.
– А где же машина? «Мерседеса» не вижу, – беспокойно произнесла она.
– Вот он, – я показал на красневший вдали автомобиль. – Андрей, как видно, не теряет времени – совмещает рыбную ловлю с ожиданием… твоей подруги, – потом добавил я.
– Ну, что я могла… – пожала плечами Ксюша.
– Однако, непростительно, – продолжал я уже про Андрея, – мог бы и подъехать. Наверное, не заметил подхода катера, караси одолели… Ну ничего, здесь метров триста.
Я нес мешочек, что побольше, стараясь не оборвать ручки, а Ксюша – что поменьше, кофточку и свой мешочек с туалетом.
Андрей нас так и не заметил, пока мы не подошли на расстояние разговора.
– Вы не особенно любезны, однако, – обратился я к нему. Это слово «однако» уже давно не выходило у нас из обращения. – Согласись, от пристани подъехать было бы приятнее, чем пешком идти.
– Виноват, товарищ генерал, но эти проклятые рыбы все мое внимание приковали! – парировал Андрей.
– Здравствуйте, – кивнул он Ксении, приподнял при этом видавшую виды соломенную шляпу, извлекаемую из гаража только для рыбалки, и представился: – Андрей.
– Это Ксения, – сказал я, – представительница областного центра по контролю за рыбной ловлей и концентрацией комаров в здешней флоре.
– У‑у-у! – удивился Андрей. – А я подумал, это всего лишь «Мисс Вечерняя Самара», а оказывается, вы еще и при должности!
– Что вы, я не тяну даже на «Ночную Самару» – просто Ксюша…
– Я глубоко сожалею, – продолжал Андрей, – что не предоставляется возможности познакомиться с вашей подругой… или мужем, – понесло его дальше.
– Сожалею и я, конечно, но у меня подруга сегодня работает, – подыгрывала Ксюша. – А муж… – она немного задумалась. – Муж… муж объелся груш, – улыбнулась она.
Минут через тридцать-сорок, отъехав километров пять от села, мы уже разжигали костер на берегу озера, где лесок из березняка и хвойников подступал почти вплотную со стороны его низкого берега. Андрей в считанные минуты приготовил уху в большой алюминиевой кастрюле с ручками, привязанными медной проволокой, чтобы вешать ее над огнем.
Единогласно под уху мы решили открыть «Столичную», оставив коньяк на потом. Ели двумя ложками на троих. Деревянную мы, конечно, выделили Ксюше, как «имеющей должность». А чуть спустя, когда аппетит совсем пришел, я отыскал в сумке маленькую кружку и стал действовать ею – благо, блюдо, из которого мы ели, было достаточно просторным. Этим я не на шутку расстроил Андрея, который непрерывно нахваливал свою кухню, способности и рыболовное умение.
– Ты своей кружкой не даешь нам почувствовать всю прелесть. Они меня, – шептал он Ксюше, – берут на рыбалку, чтобы с голоду не погибнуть. Знают, что я поймаю и сготовлю по высшему классу.
Опрокинув вторую стопку, Андрей пошел купаться. Пройдя по мелководью в рубашке навыпуск, он окунулся в ней в глубину. Поплавав недолго, вышел на берег. Ополоснув рубашку, отжал ее, развесил на кустике и пошел снова на глубину. Он это проделывал, чтобы потом было прохладнее.
Вернулся Андрей так же неожиданно, как ушел. Он на ходу махал своей еще не просохшей рубашкой. Мы только чуть-чуть убрали с брезента съестное. Ксении я расстелил второй кусок брезента, чтобы ей понежиться на солнце, но она все находила какие-то дела и даже не разделась позагорать.
– А сейчас вы меня повезете домой… Достаточно, все запланированные процедуры я уже получил: рыбалка, уха, купание, загар. Меня ждут более важные дела, товарищи-господа, – неожиданно заговорил Андрей. Он подошел ко мне совсем близко. – Не хочу быть третьим лишним, да и дел море. Диссертация второй год лежит, не притронусь никак. Выйдем на магистральную дорогу, а там пересяду к кому-нибудь на попутную. Машиной пользуйся, утром пригонишь. Объявляю пятиминутную готовность.
Напор у него был такой, что возражать я не пытался, да и это было нам на руку. Мы с Ксенией могли использовать машину полсуток и больше.
Ксения мало что поняла из сказанного, поглядывая то на меня, то на Андрея и, наконец, кажется, склонилась к мысли: что ни делается – все к лучшему.
– Как это? Ты у нас водитель, а мы на отдыхе, притом «подшофе», под «наркозом». Никакого права не имею садиться за руль, – возражал я, но уже только для приличия.
– Ничего, в город мы уже не поедем, а в здешних местах если и попадется ГАИ, то это сержант Петька, да и то с глубокого бодуна от тещи едущий. Зато вы вдвоем и будете там, где захотите быть. Аренда по самым низким ценам. Посчитаем завтра.
Он сел на заднее сиденье, отправив Ксению на переднее. Без конца он ей что-то рассказывал и, кажется, занимал все ее внимание.
Мы проехали минут двадцать до асфальта на райцентр. Движения там почти не было. Остановились у моста через речушку. Спустились к реке, подождав немного, увидели маленький автобус. Андрей остановил его и, обнаружив в нем знакомых, махнул нам и, сев в него, захлопнул дверь.
– Итак, «Мисс Самара», куда? Париж? Мадрид? Деревня Ивановка? – развернул я машину в обратную сторону.
– Купаться, купаться. Туда, где были. Или еще лучше, может, есть место? – повеселела Ксения.
Мы свернули немного дальше того свертка, откуда выехали на асфальт, и почти неприметной дорогой через низкорослый ельник, пробираясь по ухабам и противопожарной вспашке, выехали к тому же озеру. Только здесь берег был поднят над водой площадкой. Метрах в двадцати от воды заканчивался соснячок, озеро в этом месте делало небольшой изгиб, справа и слева от площадки по берегам рос высокий камыш.
Я загнал машину под елки, в тенечек, выбирая что повыше, и мы стали опять выгружаться, оборудовать стол, лежанку и спуск к воде, устраивая его из жердочек и камней. Брезентовый полог расстелили между машиной и спуском.
Ксения незаметно для меня сняла легкую кофточку, и я увидел правильно сложенное тело. Верхняя часть бикини едва прикрывала грудь. Я застыл, выпучив глаза, она же заулыбалась:
– Мы же в Испании, у нас та-ак…
Вскоре и я разделся, было очень жарко. Мы поставили в воду лимонад и колу, недопитую «столичную», чтобы не так все согревалось.
Я развел костерок невдалеке, довольно долго формируя угли для подогрева шашлыка. Ксения сполоснула ложки и нехитрую посуду, разложила съестное на полиэтилен и тарелки, а потом улеглась на брезент, подставив под солнце голую спину и ягодицы в трусиках из желтой, махровой, как полотенце, веревочки.
Мы выпили немного коньяку. Ели подогретый шашлык. В горячие угли и золу накатали картошки.
Шел второй час, солнце стояло над нами и палило нещадно. Все же мы долго прогревались, переворачиваясь, лежа и сидя на горячем брезенте. Первой сдалась Ксюша. Спустившись к воде, она стройно вытянулась, подняв в стороны руки, стала делать осторожные шаги. Она медленно входила в воду, держа руки над водой, не дергаясь, не ежась, ровно и плавно, смотря перед собой, не трогая воду руками. Вода поднималась все выше и выше, а она все шла и шла, беззвучно погружаясь, как бы совершая добровольную пытку. И только когда вода стала доходить ей почти до подмышек, она плавно опустила руки в волны и поплыла тихо, без всяких всплесков и брызг. Проплыв метра три, повернулась улыбаясь:
– А здесь глубоко! Пойдем, Сережа, поплаваем, я что-то одна боюсь.
Мы плавали долго, я иногда заплывал подальше и даже выплывал на противоположный берег. Она же плавала медленно, без брызг, не отдаляясь от берега, Потом я принес ей из машины волейбольный мяч, и мы стали перекидывать его на плаву.
Это длилось, пока она не замерзла и первая, выбравшись из воды, не упала на горячий брезент. Затем мы погрелись, приняв еще коньяку, разбавляя его колой, лежали, обсыхая и греясь, потом играли в мяч и опять лезли в воду. Когда в очередной раз она захотела пить, я предложил ей холодного молока.
– Да, я попрошу один стакан из холодильника, – пошутила она.
Обнаружив, что картошка испеклась, мы стали палочками выкатывать ее из костра и чистить.
Часа через три мы лежали ленивые, наетые, уставшие – почти испеченные солнцем.
– Надо окунуться еще, – сказала Ксюша.
Я лежал головой на ее спине, закинув руки за голову, и мне попались в руки ее застежки от бикини. Как-то просто они расстегнулись, и когда она встала, эта самая верхняя часть осталась лежать на брезенте.
– О, я не нудистка, но и не ханжа, могу и без этого.
Мы шли к воде, она несла в руке эту маленькую желтенькую «тряпочку-веревочку», не смущаясь, а я улыбался и разглядывал ее.
Мы еще искупались, далеко не отплывая. Она прополоскала и отжала свою желтенькую тряпочку и, поднявшись на берег, пошла к машине. Я сел на брезент, думая, что бы еще пожевать, налил еще немного коньяку, уже почти высох под солнцем, но она не возвращалась.
Подойдя к машине, я увидел обе части ее бикини, развешенные рядом – на кусту. Ксения лежала в машине в одной юбке-трапеции, спинка переднего сиденья была откинута. Машина была почти вся в тени, переднее стекло накрыто снаружи куском старого покрывала, а обе левые дверки открыты.
– Неплохо устроилась!
– Я хочу немного в холодке отдохнуть, – ответила Ксения. – Залезай, здесь не так жарко. Только с другой стороны.
Я открыл дверцу со стороны елок, осторожно влез и закрыл ее. Затем пододвинул вперед переднее сиденье и откинул спинку. Мы оказались рядом – она, обнаженная по пояс, я – в одних плавках.
– Не надо этого делать, – сказала она, когда я уже почти вплотную приблизил свои губы, чтобы ее поцеловать,
Это было сказано мягко, но настойчиво, повелительно. Она как-то ловко увернулась и подставила щеку. Я чмокнул ее и переключился на сосочки. Это продолжалось не очень долго, и когда она обхватила мою голову, я распахнул ее трапецию, потихоньку ее выдернул и передал Ксюше. Она не препятствовала, положила ее под голову вместе с поднятыми руками…
Потом мы молча лежали минут пять. Она отдыхала, положив руку тыльной стороной на переносицу и глаза. Я хотел ее поцеловать, но она опять как-то нежно, не обижая, не далась.
– Купаться надо, однако… – подковырнула она нашей шуткой-поговоркой и, обмотавшись своей трапецией, как сари, пошла к озеру.
Я поплавал довольно долго. Мы опять взяли стаканчики с коньяком, открыли шпроты и стали делать бутерброды, накладывая их на хлеб.
– Ксюша, – обратился я, когда мы по глотку выпили и закусывали, – а ты не любишь целоваться? Неласковая почему?
Она, мне показалось, рассердилась или обиделась. На некоторое время наш разговор прекратился. Она ходила как-то суетно, как бы что-то отыскивая на нашей площадке или собираясь с мыслями.
Потом она присела на корточки напротив меня и, смотря мне в глаза, сказала:
– Знаешь, Сережа, я – гулящая девка. Хоть верь, хоть не верь… – и, положив руку мне на коленку, продолжала. – Не бойся, все чисто. Я и сама боюсь… Но это так… Почти совсем недавно… У меня дочка есть, второй годик. А муж…
Она дальше говорить не стала.
Меня оглушили эти слова, я ничего не мог сказать.
– Тебе это не интересно? – продолжала она.
– Ты мне понравилась сразу… Интересно, – все, что мог сказать я.
А она продолжала дальше:
– Так вот, окончила дошкольное училище в Свердловске – детсадовский работник, воспитатель. Мамка – пьяница, отец – неродной, алкаш. Уехала под Нефтеюганск. Там работала в садике, жила в общежитии. Замуж собиралась. Забеременела… Да парни подрались из-за меня, перерезались… Пересажали их. А я рожать к мамке в Свердловск уехала. Работу потеряла, Мать пьет, отчим пристает. Уехала к брату в Самару. Он на шесть лет старше меня, женат, ребенку два годика. А жена – моя одногодка, Лида. Дома сидит пока. Я устроилась в швейное ателье недалеко, от дома рядом. День тылдыкаешь на этих машинках – тридцатки не заработаешь… А потом акционировались. Молодняк весь выметают – какие мы специалисты? Сейчас ателье под какой-то магазин переоборудовать собираются.
Мы сидели рядом, лицом к озеру, к воде. Солнце нежило нам спины, ветерок чуть-чуть обдувал, все было так хорошо, и я до конца не верил во все, что она рассказывает.
Она замолчала.
– Может, хватит об этом? А?.. И кому это надо? Зачем знать друг о друге все? Съехались, отдохнули, разъехались. Иллюзии, обманы… И у тебя, видно, свои проблемы. Веселись да отдыхай, пока удается при такой скверной жизни. Ведь у нас о хорошем говорят только в прошедшем времени или в будущем, мечтая: «Вот придет время…». Но надо и в настоящем хорошее искать и получать…
Она заглядывала мне в лицо, как бы спрашивая: а что думаешь ты?
– Ну почему же? Все не так уж плохо, – возразил я.
Ксения невесело засмеялась:
– У кого-то, у кого-то, у кого-то щи пусты, а у других жемчуга мелки. У всех свои беды.
Она встала и, как мужчина, прикурила от костра, от недогоревшей палочки, размяв сигарету, а после продолжила:
– Не хочется говорить обо всем этом в такой хороший день. Я получаю восемнадцать тысяч – пособие на ребенка – и этим живу около брата. А у него своих двое. Ателье наше прикрыли, не знаю, что там дальше… На что жить? А хочется всего. С шоферами иногда мотаюсь, дальнобойщиками. Так – поешь, выпьешь на халяву, прокатишься, на людей, на дороги посмотришь… А деньги-то, они текут. На Север бы уехать… – она опять посмотрела на меня выжидающе – что я скажу? – Один выкинул меня недавно под Уфой, так еле домой добралась. Пришла, как ободранная кошка. Ладно, три десятки были в поясе зашиты.
– Как же это? – спросил я.
– Так, любезностями обменялись. Едет под сто, полез под кофточку. По рукам хлыстнула, говорю: «Смотри на дорогу». Он остановил, открыл дверцу: «Вылазь, сучка!». Я прыгнула с подножки и сразу бежать. Кто знает, что у него там на уме? Потом он постоял минуту, газанул и уехал, а я осталась…
Я не знал, что сказать. Она сидела у костра, положив руки на колени, а на руки подбородок.
Мы помолчали. Потом она тихо запела:
– Миленький ты мой, возьми меня с собой. Там, в краю далеком, буду тебе женой.
– Милая моя, там дочь взрослая у меня, – не в лад пропел я, – и жена приезжает периодически.
Опять мы помолчали. Передо мной встала вся ее кошмарная жизнь, при которой она еще умеет одеваться, следить за собой и вести себя без вульгарщины. Затем я сказал:
– Да, для тебя Север и детский сад были бы самым верным вариантом. Общежитие дадут. Семейное, может быть, хоть у нас тоже сейчас жизнь меняется не к лучшему… Ксюша, на Север я тебя перевезу, но только ты сама будешь дальше устраиваться, иначе меня не поймут…
– Да, я понимаю, – оживилась она, – мне бы хоть какую-то зацепочку. Сколько туда билет?
– Неважно, сколько билет, я тебе его возьму. А твоя задача быть красивой, здоровенькой и умненькой.
– Нет, серьезно? – спросила она.
– Да. Отправку я тебе сделаю, а детский сад поселит куда-нибудь. Работники им нужны. У нас в городе десятка четыре детских садов. Будешь детишкам играть на фоно и петь: «Я на солнышке лежу…».
После такого разговора настроение у нас поднялось. В бутылке еще осталось достаточно, и мы налили в стаканчики – «по капельке».
– За успех намеченного предприятия, – произнес я.
Мы стукнули глухо стаканчиками и выпили каждый до дна. Пошли вдоль берега, около леса набрали большой букет цветов. Ксения сложила его аккуратно, а я подрезал ножом торчащие стебли и корешки, связал лоскутком.
Было уже около семи вечера. Очередная «Ракета» на Самару уходила в восемь. Мы потихоньку стали убирать наше «стойбище». О говоренном ранее не вспоминали.
– Ксюша, – сказал я, – там в термосе еще есть молоко, ты пей его, чтобы отбить коньячные пары.
– Я вроде ничего, – сказала она весело, – но сделаю, командир, как скажешь. Я ведь должна быть умницей.
Я рассмеялся и обнял ее, чмокнул в щеку. Вывел машину из укрытия, а Ксения вышла на берег и постояла немного. Я подъехал и стал рядом.
– Садитесь, мисс. Что вас так озаботило?
– Не много ли мы здесь нафантазировали под кайфом? – проговорила она, садясь на сиденье и закрывая дверку.
– Ксения, я никогда не был отступником. Как сказано, так и делаем. В среду быть в аэропорту с вещами. Дочь на месяц-полтора поручи братовой жене. Вы в хороших отношениях?
– Да, наверное, можно будет, должно быть, согласится.
– Бери только то, что надо для первой необходимости. Если тебя не будет в среду, то… – я помолчал. – Тогда буду считать, что ты болтушка несерьезная, вешала лапшу мне на уши.
– Нет, Сережа, если ты мне в этом поможешь, я не знаю… Я буду твоя должница.
– Об этом больше не говорим. Выписывайся. Собирай документы. В среду, к четырнадцать ноль-ноль. Я строгий.
Дальше мы разговаривали мало. Дорога была ухабистая, и, виляя, объезжать приходилось чуть ли не каждое дерево. Ксения молчала, держась за ручку, что-то обдумывая. Наверное, решения были опасными и скользкими, принимались с трудом.
Подъехав к пристани, увидели много собравшихся к отъезду и у кассы, и на самой пристани. На берегу стояло около десятка автомашин. Ксюша достала помаду и зеркальце, стала подкрашиваться, а я отправился за билетом для нее. Когда вернулся к машине, Ксюша сидела, непринужденно откинувшись, подкрашенная и эффектно-красивая.
– Только ты сразу надень еще кофточку, на воде будет прохладно от встречного ветра. А это – на такси, вечером будет плоховато с транспортом, – и я сунул несколько десяток в ее мешочек с цветами.
Она ничего не сказала. Ни благодарности, ни отказа. Просто была немного грустна.
Когда подошел катер, я видел, как она шла по трапу, поднималась на верхнюю палубу. Устроившись у перил, она помахала мне пакетом с цветами. Катер плавно и бесшумно отчалил, потом тишину разорвал звук включенных дизелей. Я подождал, провожая судно взглядом, несколько минут, пока «Ракета» не отошла за буи и не взяла прямой курс, а потом завел мотор автомобиля.
В воскресенье вечером, как обычно, информируя из командировки начальника управления по телефону, я обрисовал проведенную работу по отгрузке из Тольятти, заверил, что в среду возвращаюсь в Ноябрьск, только подчищу кое-какие мелочи.
Василий Григорьевич, мой начальник, был предан работе до фанатизма. Он оценил все результаты моей недельной работы, не поскупился на похвалу, но тут же озадачил новым большим делом, и плохо было то, что оно не имело никакого начала, не только конца.
В Тольятти я должен был встретиться с человеком, который мне даст телефоны и подходы к заводу в Саратовской области, занимающемуся пиловкой мрамора и гранита. Я должен был оговорить условия и составить договор на поставку этих материалов для строительства и отделки ряда зданий, в том числе здания «Нефтекомбанка».
Это срывало все мои проекты в отношении Ксюши.
встреча третья
В СРЕДУ в аэропорт «Курумоч» я приехал из Тольятти около двенадцати. Выпив чашку кофе в здании аэропорта, вышел на остановку встречать автобус из Самары.
Вторник почти весь я отдыхал, посвятив его самообслуживанию и бытовым дорожным приобретениям. После обеда получил обещанный Василием Григорьевичем перевод на главпочтамте. Начальник работал четко, знал, что наличность моя на исходе, и обещание было выполнено бухгалтерией в срок.
Ксюшу я увидел спускающейся из двери «Икаруса» с дорожной большой сумкой в сопровождении женщины одних с ней лет, только та была худенькой и бледной. Я понял, что это Лида, жена брата. Она несла сумку поменьше. Я взял у них кладь. Она была не особенно тяжелой.
Подкрашенная Ксюша выглядела празднично. У входа в здание аэропорта я взял у нее паспорт и спросил:
– Ты выписалась?
– Да. Я теперь могу хоть на большую землю ехать.
Я засмеялся:
– «Большой землей» у нас называют то, где мы сейчас находимся.
С билетами затруднений не было. В считанные минуты мне подали в окошечко билет, ее паспорт и сдачу. Я передал все это Ксюше, глянув на обозначенное в билете место, и сказал:
– Место 8Г – магическая восьмерка, – и отвел ее в сторону. – Теперь слушай дальше: обстоятельства изменились, я этим рейсом не лечу.
Она встревожилась и одними глазами как бы спрашивала: «Как же мне быть?».
– Из аэропорта поедешь на автобусе «Аэропорт – вокзал». Девятка. Он у нас бесплатный. Сойдешь в городе на остановке «Славутич» и пройдешь назад по той же стороне метров двести. Там будет гостиница «Таежная», в ней и устраивайся. День отдохнешь, а потом трудовую книжку в руки – и по детским садам. Я подъеду в субботу и найду тебя там. Думаю, ты уже будешь с работой. А с жильем надо постараться получить место в семейном общежитии, чтобы через месяц-два забрать дочь.
Я передал ей лист с записью и схемой – где сойти и как найти «Таежную».
– Поменьше обращайся с вопросами. Ищи все интуицией и методом проб. А то начнут к тебе сразу привязываться, а это тебе сейчас никак не надо.
Мы направились к стойке регистрации.
– Ты самолетом летала? – спросил я.
– Только до Свердловска.
– Вот и отлично. Здесь пересадок тоже нет. Одну сумку сдашь в багаж, а ту, что поменьше, возьмешь с собой в салон.
Мы сидели в верхнем зале ожидания.
– Самое главное – будь умницей, красивой и здоровенькой, – повторял я, – остальное все потом.
Мы поулыбались, а после я предложил шутя:
– Может, ты у нас теперь вахтовиком будешь?
И произнес:
Когда не видно горизонта,
Когда посадки нелегки,
Солдаты нефтяного фронта,
Летят, летят вахтовики…
– О, Сережа, на что ты способен! – удивились они с Лидой.
А я продолжал:
За сотни верст, вдали от дома,
Когда мороз, когда жара,
В Ноябрьске, городе знакомом,
Их ждут в порту прожектора.
Мы двинулись к окну регистрации. Когда был сдан багаж, закончились процедуры с билетом, и Ксюше надо было идти в «отстойник-ожидаловку», она улыбнулась немножко растерянно.
Я ободрил ее:
– Жди нас с Лидой в гости.
Лида заулыбалась – наверное, чтобы не омрачать прощание.
послесловие
В НОЯБРЬСК я прибыл не в субботу, как планировал, а на неделю позже. В тот же день вечером зашел в гостиницу «Таежная» и разыскал Верочку, или Веру Павловну, как ее уважительно называли клиенты, – женщину неопределенных лет. Я с ней был связан тем, что при надобности она в любое время по моей просьбе поселяла одного-двух командированных в наше управление.
Любезно поздоровавшись и справившись о житье друг друга, мы пили чай в ее каморке с маленьким служебным окошечком на входной двери. Я спросил:
– Павловна, а не проживает или, может, проживала недавно у вас девушка Ксения из Самары? – и я назвал ее фамилию.
Павловна подумала и ответила:
– Да, жила у нас синеглазая из Самары, съехала три дня назад. Уехала в поселок Муравленко, по-моему. В детские ясли, кажется, устроилась работать. Что, знакомая какая, или?..
Я не дал договорить:
– Родня ее из Самары просила справиться, как да что. Значит, жива-здорова. При случае так и передам.
Зазвонил телефон…
Я вышел от Веры Павловны, сладко закурил с фильтром и пошел, не спеша, по кутающейся в сумрак улице. Мимо пролетали машины. На душе было легко, торопиться мне было некуда.
г. Ноябрьск, 1997 г.
Валерий Маркелович Жилин родился в 1939 году в Куйбышеве (Самаре). Окончил Бузулукский строительный техникум, служил в армии. Работал в Чимкентской, Оренбургской, Самарской областях, на Крайнем Севере – в Ямало-Ненецком автономном округе. С 1960‑х годов его стихи печатаются в бузулукской прессе. Выпустил сборники стихов «Трудный разговор» (1996), «Миниатюры» (2003), «Снегири» (2004), «Половодье» (2007). Составитель и участник коллективных сборников авторов города Ноябрьска «Янтарный город на заре» (1997) и бузулукских авторов «Российские истоки» (2002). Член Союза российских писателей.