≡ ОЛЕГ МАСЛОВ ≡
С ТЕХ ПОР, как она ушла, моя жизнь изменилась.
Я перестал смотреть телевизор, пить пиво, оплачивать счета и искать работу. Жизнь больше не кажется мне прекрасной, скорее даже наоборот – она ужасная. Жизнь – ужасная штука, если в ней больше нет места любви.
Раньше мы все делали вместе, а теперь я все делаю один. Вернее, ничего не делаю. Теперь я просто лежу целыми днями на диване и смотрю на стену. Стена представляет собой гладкую поверхность с наполовину содранными обоями. Это мы начинали с ней делать ремонт. Теперь мне дорого как память все, что связано с ней. Любая вещь, любая мелочь, которая может вызвать воспоминания о ней. Я решил все оставить так, как было при ней, чтобы она вернулась и поняла, как я ее люблю. Она вернется, увидит ободранные обои на стене, и мы будем долго смеяться.
Мы будем смеяться вместе. Мы снова будем все делать вместе: есть, пить, спать, гулять, играть, смотреть телевизор, ругаться, ссориться, драться, мириться, ходить за покупками, оплачивать счета, путешествовать, разговаривать, молчать, кричать, дурачиться, кривляться, сходить с ума…
Вот что такое любовь… Это когда тебе в кайф делать с кем-то не только что-то очень интересное, но и самые обычные, самые скучные вещи. Это когда тебя не напрягает однообразная монотонная повседневность, а каждый день, как праздник.
И вот ты идешь по супермаркету, ловко управляя тележкой, забитой доверху пивом, чипсами, кефиром и колбасой, а она идет рядом и всего лишь держит тебя за руку, а сама при этом может болтать о какой-то ерунде или заглядываться на других мужиков, но ты сжимаешь ее руку, чувствуешь ее тепло, и в этот момент… в этот самый момент, не раньше и не позже, ты понимаешь – она рядом, она будет с тобой всегда… совсем недавно ее не было, и ты как-то жил без нее, и тебе было хорошо без нее, ты не думал о ней, она была не нужна тебе, но вот она появилась однажды в твоей жизни, свалилась как снег на голову, возникла ниоткуда… и вот настал такой момент, когда ты понимаешь – она никуда больше не денется, она будет с тобой всегда, как «Мона Лиза» в Лувре, как пирамида Хеопса в Египте, как луна на небе. Она будет всегда с тобой, куда бы ты ни пошел и как далеко бы ты ни уехал от нее. И ты чувствуешь такой прилив сил, что ощущаешь себя повелителем мира, и ты готов спасти этот мир, совершить нечто великое, и это такой прилив счастья, и твой дух парит так высоко, и мысли путаются, и ты улетаешь куда-то далеко, и погружаешься в сладкое блаженство, и все вокруг становится каким-то призрачным, расплывчатым, и реальный мир становится не более реальным, чем детский рисунок, штрих, набросок, и ты закрываешь глаза… потому что тебе хорошо… но тут она теребит тебя за рукав, и ты слышишь этот голос, который не спутаешь ни с каким другим… ее голос, эти оттенки, переливы, эта картавость так заводят тебя…
Я открываю глаза. Она смотрит на меня и вся улыбается. Улыбается ее рот, ее глаза, ее морщинки вокруг губ, ее брови. Я начинаю складывать продукты в пакет, она стоит в сторонке, вся такая одинокая и потерянная, и ждет меня. Она ждет меня. Из шести миллиардов людей на земном шаре она ждет одного меня. Вот как мне повезло.
Мы выходим из супермаркета, на улице темно, под ногами хрустит снег, мы заходим в какой-то дворик и выпиваем по бутылке пива. К нам подходит дворняга, и я кидаю ей кусок колбасы. Собака с жадностью хватает его и тут же съедает. Тогда моя девушка достает всю колбасу и кидает собаке. Собака хватает колбасу и бежит прочь со всех ног. Мы смеемся, долго и громко. Мы еще несколько раз вспоминали об этой собаке и каждый раз смеялись. Мы любили смеяться. Потому что всякий раз, когда мы смеялись, мы еще сильнее влюблялись друг в друга, и мы об этом знали. И мне немного жаль эту собаку, ведь она никогда не узнает, что стала частью нашей истории любви.
А у нас была настоящая история любви. Мы были всюду неразлучны. Мы не могли жить друг без друга. Нас невозможно было представить по отдельности, мы всюду появлялись вместе, у нас было все общее: друзья, деньги, привычки, книги, песни, пороки, радости, проблемы. У нас был один мир на двоих. Мы жевали одну жвачку. Мы целовались каждые пять минут и даже чаще. Мы мотались вместе по улицам, паркам, кинотеатрам, кафешкам, городам, странам.
Мы были, как Пушкин и Гончарова.
Мы были, как Ленин и Крупская.
Мы были, как Бонни и Клайд.
Мы были, как Сид и Нэнси.
Мы были, как Сартр и де Бовуар.
Мы были, как Феллини и Мазина.
Мы были, как Дольче и Габбана.
У нас была настоящая история любви, мы любили друг друга настолько сильно, что у нас сносило от любви крышу, ведь у нас была одна крыша на двоих. Мы летали высоко в облаках и плевали оттуда на головы тупых обывателей, обросших кредитами, ипотекой, гаджетами и сопливыми детьми.
С ТЕХ ПОР, как она ушла, я умер. Я отключил телефон, Интернет и перестал выходить на улицу. Так я понял, что значит быть мертвым. Быть мертвым – это значит быть никому не нужным.
Мир, надо сказать, прекрасно существовал и без меня. Никто меня не искал – ни друзья, ни враги. Видимо, никому в этом мире не интересно, что со мной. Мой почтовый ящик был забит счетами и рекламным мусором, но если бы пришло всего одно письмо от нее, я снова начал бы чистить зубы, бриться и принимать ванну. Но письма не было. А если бы письмо все-таки пришло, там был бы чистый лист, потому что она не умеет писать письма.
Она умеет рисовать, умеет танцевать, умеет петь, умеет кричать, умеет сводить с ума, умеет играть на нервах, умеет постоянно находить в этом мире что-то новое и интересное.
Как-то раз она увлеклась фотографией. Она сделала несколько сотен снимков, разместила их в Сети, и вскоре ей поступило предложение поучаствовать в фотовыставке, но ей вдруг все это надоело, она забросила фотографию и стала учиться играть на гитаре. Выучив несколько аккордов, она неожиданно для себя стала писать песни, выкладывать их в Сеть, у нее тут же появились немногочисленные фанаты, но ей это тоже вскоре наскучило.
А потом она свихнулась на детях. Это было невыносимо. Она не могла спокойно пройти мимо мамаш с детьми. Она смотрела на детей, не отрывая глаз, и когда те проходили мимо, она еще долго смотрела им вслед. Я говорил ей, что когда-нибудь она свернет себе шею, а она говорила, что я толстокожий и нечувствительный. Она прожужжала мне все уши разговорами о том, сколько у нас будет детей: то она хотела двух мальчиков, то мальчика и девочку, то двух девочек. Я делал вид, что все воспринимаю всерьез, но прекрасно понимал – скоро это закончится, нужно только потерпеть, делать вид, что веришь в это, и не пытаться убедить ее в обратном.
Так и случилось. Она перестала бредить детьми, и у нее начались духовные искания. Она притащила домой стопку книг, и каждый вечер мы читали с ней что-то духовное. «Алмазная сутра», «Дхаммапада», «Упанишады», «Бхагавад-гита», Блаватская, Рерихи, Ошо, Кастанеда, Коэльо. Кстати, последнего я терпеть не мог, а она его обожала. Несколько раз наши споры о нем доходили до драки. Она защищала его, как собственного ребенка, билась в истерике и кричала, что он гений и его книги вдохновляют ее, а я смеялся и кричал, что он вторичный, посредственный и какой-то попсовый и что всерьез его книжки могут воспринимать только те, у кого нет ни интеллекта, ни чувства юмора. Разумеется, я так и не признался ей, что всегда ношу с собой «Книгу воина света».
Как и следовало ожидать, ее духовные искания закончились ничем. Она быстро забыла и Кастанеду, и Коэльо, и подсела на «Доктора Хауса». Она скачала все серии и смотрела их с утра до ночи. Она умоляла меня не брить щетину, чтобы я был хоть чем-то похож на Хью Лори, но я стал назло ей бриться еще чаще. Потом она подсела на Дэвида Линча с его «Твин Пиксом». Постепенно она стала заядлой киноманкой, скачала кучу фильмов и перестала для меня существовать. Она полностью ушла в этот воображаемый мир. Мы почти прекратили общаться и даже спать стали отдельно. Я уходил на работу, она еще спала. Я возвращался – она сидела перед компьютером в наушниках, не отрывая взгляд от монитора, и даже не замечала меня. Она теперь жила в фильмах Альмодовара, Кюмеля, Каурисмяки, Фассбиндера, Гринуэя, Кассаветеса, Уотерса, Хартли, Херцога, Ходоровски, Джармуша, Таннера, Каури и многих-многих других, чьи фильмы почти никогда не увидишь по телевидению или в кинотеатрах. В какой-то момент она решила, что хочет быть режиссером, как Катрин Брейя, Вера Хитилова, Лина Вертмюллер и Кира Муратова. Она мечтала снимать странные фильмы, аллегоричные, философские, иногда даже жесткие, совсем не женские. Она написала сценарий и уехала в Москву искать деньги на свой фильм. Два месяца она обивала пороги кинокомпаний, но денег ей не дали и даже сценарий ее не купили. В какой-то момент ей стало не на что снимать комнату. У нее не было денег даже на нормальную еду. Неожиданно в одной телекомпании она встретила свою бывшую одноклассницу. Ее одноклассница работала редактором, и каждый день ей на электронную почту приходили сотни сценариев, а весь кабинет был до потолка завален рукописями. Одноклассница прочла ее сценарий за ночь и сказала, что это неформат, на это никто не даст денег, и никто не будет это снимать. Она рассказала моей девушке, что и как нужно писать, чтобы заработать. Она сказала ей: «Если хочешь попасть в кино, для начала я могу устроить тебя поработать «хлопушкой» на сериалах, а дальше тебе надо самой пробиваться».
Моя девушка вернулась домой поздним осенним вечером, злая и немного поддатая. Я сказал ей, что все, может быть, и к лучшему.
- К лучшему?! – заорала она и запустила в меня цветочным горшком.
Я поймал горшок, но не удержал равновесие и вместе с ним упал на пол. Она взяла подушку и стала бить меня.
- К лучшему? К лучшему? Да что ты понимаешь в этом?! – кричала она сквозь рыдания.
Я встал, отобрал у нее подушку, обнял ее и стал успокаивать.
- Тише, тише, к лучшему все, к лучшему, — шептал я ей.
- Да что ты понимаешь? — шептала она. – Что значит «все к лучшему»? И войны к лучшему, и убийства к лучшему? И взрывы, и катастрофы – тоже к лучшему?
- Успокойся, я рядом, я люблю тебя, — сказал я.
Она молчала, уткнувшись в мое плечо, и я чувствовал кожей ее горячее дыхание.
- Вот видишь, мы снова вместе, все к лучшему.
Она оттолкнула меня.
- Я ненавижу, когда так говорят. Это оправдание для упущенных возможностей.
- Ты веришь в упущенные возможности?
- Да, они есть у каждого. Иначе все были бы счастливы.
В ту ночь нам было хорошо, как никогда. Я покрыл поцелуями каждый сантиметр ее тела. А утром, когда я собирался на работу, она повесилась. О ее склонности к суициду я знал и, увидев ее тело, раскачивающееся на люстре, я ничуть не испугался. Я знал, что она уже резала себе вены два раза, причем оба раза неудачно. Или удачно – тут уж с какой стороны посмотреть. Первый раз из-за того, что от нее ушел ее первый любимый мужчина. Второй раз из-за того, что он вернулся.
Я заскочил в комнату, чтобы взять кейс, и увидел ее. У нее был высунут язык, взгляд был застывшим, а ноги еще дергались. Только через несколько дней, прокручивая в голове весь ход событий, я осознал, что жизнь ей спасла чистая случайность. В тот день я так торопился на работу, что забыл побриться. Если бы я все-таки побрился, она бы уже умерла к тому времени, как я вошел в комнату.
Весь ужас был в том, что я спешил на встречу с очень важным клиентом, и в мои планы никак не входило задерживаться хоть на минуту. Я не помню, как снял ее с петли и положил на диван. Я стал щупать ее пульс, и тут она схватила меня за руку и очень жалобно попросила не уходить. Я выдернул руку и выбежал из дома. На улице я вдохнул свежий весенний воздух, и на какое-то время мне стало легче, но ненадолго, так что весь этот день я прожил, как в кошмарном сне. Я не слышал, что мне говорят, и совершенно не воспринимал окружающий мир. Но встреча прошла удачно, и я заключил договор, по которому мне причитались очень жирные проценты. Когда я вернулся домой и попытался открыть дверь ключом, дверь не открывалась. Я нажал на звонок и услышал, как по ту сторону двери приближаются шаркающие шаги. Она открыла дверь и меня накрыла волна крепкого перегара.
- Я всегда знала, что тебе наплевать на меня, — грустно сказала она.
Оказывается, она уже вешалась пару раз еще в подростковом возрасте, пытаясь что-то доказать родителям. Я спросил ее, что она может сказать в свое оправдание. Она сказала, что просто была не в себе. Я сказал, что ей уже за тридцать, пора отвечать за свои поступки, а она ответила, что я – зануда. И еще она сказала, что терпеть не может, когда ее учат жить, ей просто не хватало внимания, и это была истинная причина ее поступка. Я сказал, что она выводит меня из себя. Я назвал ее дурой. В конце концов, можно было просто поговорить, как взрослые люди. Она промолчала. Мы сидели по углам комнаты и не смотрели друг на друга. Мне нравилось с ней ссориться. После этого я как будто снова в нее влюблялся. Думаю, с ней было то же самое. Так было и в этот раз. Я вдруг сказал ей, что она очень красивая. Я пообещал ей, что иногда буду вешать ее на стену и любоваться ею, как картиной. И она сказала, что это неплохая, в общем-то, идея. И мы засмеялись, а потом легли спать.
Моя девушка была такая красивая, что я никак не мог ей налюбоваться. У меня было тайное желание забальзамировать ее, я бы так хотел, чтобы ее красивое тело не исчезло, а сохранилось на века. Как-то я сказал ей об этом, а она, конечно же, покрутила у виска.
- Тебе надо в психушку, — сказала она. – Ты – маньяк, — сказала она и засмеялась.
Я сказал ей, что нам обоим давно пора уже в психушку, потому что мы сошли с ума от любви.
С ТЕХ ПОР, как она ушла, я все больше думаю о ней. Я пытаюсь ответить на один-единственный вопрос: почему случилось так, а не иначе? И не могу найти ответ.
Наши отношения вовсе не были простыми. Мы меньше всего были похожи на воркующих голубков или пингвинов, тесно прижавшихся друг к дружке. Сегодня мы могли гулять под дождем, взявшись за руки, а завтра мы могли кидаться друг в друга всем, что попадется под руку. Но мы были счастливы.
Несколько раз я бросал ее. Я пытался избавиться от нее подло и жестоко. Я бросал ее одну без денег в далеких чужих городах, надеясь, что она не найдет дорогу домой. Но каждый раз она возвращалась ко мне. И каждый раз я понимал, что не смогу без нее. По крайней мере, так долго, как мне хотелось бы.
Но на этот раз она ушла сама. И надежда, что она вернется, тает у меня с каждым часом. Каждый час моей жизни теперь тянется вечно. Время – это только пустая форма, чистый лист, болванка, которую нужно чем-то заполнить. Но у меня внутри пусто. А как можно заполнить пустоту пустотой?
У моей девушки было много имен. Я каждый день придумывал ей новое имя.
Я так и не узнал ее настоящего имени. Когда мы с ней стали жить вместе, у нее не было никаких документов. «Бог создал нас чистыми и голыми, а дьявол придумал паспорта и прочую бумажную хрень», — так говорила моя девушка. Когда я все-таки заставил ее сделать паспорт, она попросила вписать в него имя героини одного из ее любимых фильмов. Так она стала Амели.
Она любила ходить голой по квартире. Со временем я привык и не обращал никакого внимания на ее прелести. Когда мы разговаривали с ней, то я смотрел ей в глаза, а не вниз, на грудь. Ей не нравилась одежда, она одевалась очень просто и дешево: джинсы, майка и кроссовки.
Вера, Надя, Люба, Катя, Лена, Аня, Маша, Маргарита, Лиза, Диана, Роза, Эстер, Наташа, Пенелопа, Аделина, Гелла, Лолита…
Ей нравилась эта игра. Она тоже никогда не называла меня по имени… Медведь. Мой Медведь. Так она называла меня всегда.
Нашими любимыми фильмами были «Достучаться до небес» и «Вечное сияние чистого разума». Нашей любимой музыкой были «Joy Division» и «Гражданская Оборона». Нашими любимыми книгами были «Бойцовский клуб» и «Одиночество в сети».
Изменял ли я ей? Да, и она об этом узнала. Это была дурацкая история.
Мы возвращались из Египта, и самолет попал в воздушную яму. Трясло так, что мы вылетели из своих кресел, вот как нас подбросило. Это потом я со смехом рассказывал друзьям, как попал в зону турбулентности. А тогда я весь трясся не меньше, чем самолет. Почему-то я был уверен, что мы упадем. Люди сидели с каменными лицами, вжавшись в кресла. Вокруг была какая-то нехорошая тишина. Но моя девушка была на удивление спокойна. Она сидела в наушниках и читала книгу Сесилии Ахерн «Там, где ты». Я сказал ей, что скоро мы все умрем. Она сказала, что ей очень жаль было бы сейчас умереть, ведь тогда никто не увидит ее безумно красивый загар. Я стал приставать к ней с какими-то дурацкими вопросами, но она в грубой форме попросила, чтобы я оставил ее в покое и дал ей дочитать книгу. Она так и сказала: «Мне совсем немного осталось, потом поговорим».
Я вырвал у нее книгу, потому что мне показалось, что земля стала ближе. Несколько раз самолет давал крен – то на правое, то на левое крыло. В салоне раздался истеричный женский крик. Потом один мужик стал орать матом. Его заткнули женщины, потому что в самолете были дети. И тогда я признался ей, что у меня была непродолжительная связь с ее подругой. Она отреагировала на удивление спокойно. Это было не свойственно ее темпераменту: она была жутко ревнивая и часто теряла контроль над собой. Но сейчас она была абсолютно спокойна. Я требовал от нее ответной исповеди, но она молчала. Пока я что-то кричал ей в ухо, тряска неожиданно прекратилась. Самолет выровнялся, и все разом облегченно вздохнули. Послышался смех.
Она повернулась ко мне и сказала, что никогда не изменяла мне. У нее просто не было в этом потребности, и только я был желанным мужчиной для нее. Я почувствовал себя идиотом и полным ничтожеством. И еще я подумал, что нужно было просто взять ее за руку и сказать, что я буду счастлив умереть с ней в один миг. И почему тогда мне не пришло это в голову?
С ТЕХ ПОР, как она ушла, я потерял вкус к жизни. У меня больше нет интересов. Меня ничто не раздражает и ничто не радует.
Я не могу сказать, что мне нравится, а что – нет. Раньше мог. Раньше мне нравились весна, море, музыка, девушки, компьютер, боулинг, книги, кино, рыбалка, велосипед. Мне не нравились глянец, гламур, дешевый пафос, тупость, пошлость, стервы, гопота, быдло, мажоры. Раньше я любил сидеть в баре с друзьями и ржать до умопомрачения. Я любил путешествовать. Я любил узнавать что-то новое. У меня были цели и мечты. Я хотел получить новую должность. Я хотел получить второе высшее образование. Я мечтал, что у меня когда-нибудь будет сын, а лучше два. Я собирался купить машину и начать строить свой дом. Но она ушла, и все рухнуло. Я ничего больше не люблю в этом мире.
Я даже ее теперь не люблю. Меня уже нет, она разрушила весь мой мир, опустошила меня, и мне больше нечем ее любить. У меня нет сердца, нет души. Я просто тело. Я лежу на диване и жду смерти. Другого смысла в моем существовании нет.
Однажды за ужином я сделал ей предложение.
Мы ели вяленую рыбу и пили пиво. Моя девушка любила сама разделывать рыбу и обсасывать каждую косточку. И когда я сказал, что нам неплохо было бы пожениться, она нечаянно проглотила рыбью кость. Она так и осталась сидеть с открытым ртом и вытаращенными глазами. Она была вся красная, она не могла сделать вдох, еще немного, и она бы задохнулась. Я попытался пальцем вытащить косточку у нее изо рта, но получилось так, что я затолкал ее еще глубже в горло, и моей девушке ничего не оставалось делать, как укусить меня. Ее укус был очень сильный, и мой палец был весь в крови. Как только моя девушка увидела кровь, ей стало совсем плохо, хотя хуже было уже некуда. Она не переносила вида крови и могла даже упасть в обморок, но тогда я об этом еще не знал. На этот раз она не потеряла сознание, она просто сильно наклонилась вперед, уронив голову на стол. Несмотря на то, что меня сильно беспокоил свой собственный палец, я все же думал о том, как ей помочь, и за какие-то доли секунды сообразил, что если пару раз сильно ударю ее по спине, ей станет легче, причем намного. А если и нет, то вряд ли будет хуже, чем уже есть. Я так и сделал. Все получилось. Я окончательно забыл о своем пальце в тот момент, когда она задышала, жадно заглатывая воздух, как выброшенная на берег рыба. Я заставил ее выпить две кружки пива подряд, чтобы кость провалилась внутрь. А потом еще скатал несколько шариков хлеба и велел ей проглотить их для более сильного эффекта. И она стала чувствовать себя намного лучше, рыбная кость ее больше не беспокоила. В знак благодарности она сама забинтовала мой палец.
- Так что ты там говорил? – спросила она, закуривая сигарету.
- Ну тут, в общем, такое дело…
И я рассказал ей все, как есть. У меня была возможность возглавить отдел маркетинга, потому что бывший начальник отдела свалил в Москву. Мой шеф видит только двух реальных кандидатов на эту должность. Тот, второй, гораздо меньше устраивает шефа, чем я. Но вся загвоздка в том, что этот мой конкурент женат, а значит, на него можно делать ставку: он стабильный, думает о будущем, держится за свою работу и, что тоже немаловажно, не сбежит, как предыдущий начальник, в один прекрасный день. И вообще шеф считает, что если мужику уже за тридцать и он ни разу не был женат, в нем что-то не так: или он инфантильный, или не уверен в себе, или его не любят женщины, или он не любит женщин. Как бы там ни было, все это моему шефу не нравится, и он больше не допустит, чтобы ключевые должности в его компании занимали неженатые. Вот почему мне просто необходимо было жениться на ней.
- Пойми, это мой шанс. Ну сколько можно быть обычным менеджером-продажником?
- Так ты это делаешь только из-за карьеры?
- Да, а кому еще нужен этот штамп? Нам с тобой какая разница, расписаны мы или нет?
Ее лицо утонуло в облаке дыма. Она сидела на табуретке, поджав колени, и стряхивала пепел на тарелку.
- Ты карьерист и приспособленец, — с упреком сказала она.
- А ты как думала? – сказал я, едва сдерживая смех. – А как иначе проживешь? Ты пойми, для мужчины важнее всего дело. А ты сама, ты сама что из себя представляешь? Тебе за тридцать, а у тебя ни семьи, ни детей. Ты нигде толком не работала, у тебя нет будущего. Пойми, нельзя так жить.
- Я ищу работу, ты же знаешь, — раздраженно ответила она.
- Ты ищешь работу столько, сколько я тебя знаю. А знаю я тебя почти год. Нельзя вечно искать работу. Или тебе нужно на чем-то остановиться, или ты должна перестать делать вид, что ищешь работу.
- Я не выйду за тебя замуж, — сказала она. – И еще: я ничего не должна, тем более тебе.
- Глупо, — ответил я. — Скажи спасибо, что я полностью содержу тебя. Так ты еще и ставишь мне палки в колеса. Ну хорошо, не хочешь работать – не работай. Ну тогда занимайся домом, хозяйством, рожай детей.
- Нет, — сказала она, прикуривая от тлеющего окурка новую сигарету.
- Ну почему? – сказал я, с трудом сдерживаясь, чтобы не перейти на крик.
- Это болото, из которого нет выхода.
- Ну ты хоть можешь сказать, кем ты хочешь быть в этой жизни? Что ты вообще хочешь?
Она немного подумала, выпустила струю дыма и посмотрела на меня грустными-грустными глазами.
- Я вообще не хотела бы родиться человеком, тем более женщиной. Я хочу быть червяком. А потом стать бабочкой.
Наш разговор был окончен. Я никогда не мог до конца понять ее. Она была одной из немногих женщин, чьим интеллектом и внутренним миром я восхищался. Но я так и не понял, чего она хочет на самом деле. А как можно что-то дать человеку, если он сам не знает, чего хочет от этой жизни? Она была как мотылек. Она жила сегодняшним днем. Полетала-полетала, умерла. А завтра она уже совсем другая… И снова полетела-полетала – и умерла…
Больше я никогда не делал ей предложение, а с работы вскоре уволился.
С ТЕХ ПОР, как она ушла, я потерял счет времени. Я не знал, сколько прошло дней, часов, месяцев, лет с момента ее ухода. Я не стриг волосы, ногти, не общался с внешним миром, не убирался, пил воду из-под крана и питался только макаронами.
За окном менялись времена года, люди рождались, умирали. Часы в доме остановились. Впору было делать засечки на стене. Нужно было постепенно возвращаться в реальность, восстановить ход времени, но я еще не знал, зачем мне возвращаться в тот мир, где ее больше нет рядом.
Однажды она разбудила меня среди ночи. Ей захотелось есть, и она попросила меня посидеть с ней за компанию. Мы сидели на кухне, она была голая, а я в простыне. Она уминала бутерброды с сыром и колбасой, обильно сдобренные майонезом, а я сидел за столом с закрытыми глазами, подпирая голову руками.
- Ты знаешь, — сказала она, – я придумала, чем хочу заниматься. Я хочу придумывать какие-нибудь розыгрыши и разыгрывать всех своих друзей. Да и твоих тоже.
- Не понял, — сказал я каким-то замогильным голосом. – Ты хочешь сделать на этом бизнес?
- Да какой бизнес? Ну почему сразу бизнес? Я просто хочу делать что-то новое. Я все уже перепробовала. Теперь я буду всех разыгрывать. Так что готовься.
Я пошел спать и тут же заснул. А когда я проснулся, оказалось, что я прикован к ней наручниками.
- Лучше б ты повесилась, — орал я.
Она же только смеялась.
Мне пришлось позвонить на работу и взять отгул в счет отпуска. Мы провели вместе весь день. Гуляли в парках, сидели в кафе, сходили в кино, а ночью залезли на крышу. Мы целовались под звездным небом, а потом она подвела меня к краю и как бы между делом поинтересовалась, смогу ли я удержать ее, если она попытается спрыгнуть?
Она сказала это так, как будто речь идет о чем-то малозначительном и не имеющим отношения к нашей жизни. Я на всякий случай схватился за антенну, и сделал это очень даже своевременно, потому что в следующую секунду ей пришло в голову пройтись по самому краю крыши. Я вцепился в антенну мертвой хваткой, а моя девушка встала на край крыши, вытянула руки и наклонилась вниз под углом 45 градусов. Я истекал потом, вцепившись в антенну, а моя девушка хохотала. Когда я втащил ее обратно, я чуть не убил ее. Она сказала, что никогда ей не было так хорошо, как сегодня. Она сняла наручники, но у нас на запястьях еще какое-то время оставались воспоминания об этом дне. У меня на правом, у нее – на левом.
Мы не знали, зачем мы вместе и что нам нужно друг от друга. Мы просто не могли по-другому и не понимали, как можно жить иначе. Вот почему мы так долго были вместе несмотря ни на что.
С ТЕХ ПОР, как она вернулась, моя жизнь стала склеиваться по кусочкам.
Я больше не люблю ее, но мне нужно с кем-то жить, чтобы окончательно не опуститься. Мне просто нужна женщина, которая была бы мне симпатична. Главное, чтобы мне с ней было интересно в общении и хорошо в постели. А любовь… Я больше не хочу ничего слышать о любви…
Она появилась неожиданно, как и исчезла. Она открыла дверь своим ключом, и первые ее слова были: «Как у тебя грязно!»
Я лежал на диване, сложив руки на груди, и мне настолько было хорошо в этой позе покойника, что я даже не вышел в прихожую ее встречать. Она вошла в комнату с таким видом, как будто уходила всего на полчаса. Она осмотрела комнату хозяйским взглядом и покачала головой.
- Ты теперь носишь длинные волосы, — равнодушно сказал я.
- Да и ты, я смотрю, тоже, — сказала она и засмеялась.
И тут я заметил, что у нее живот. Довольно-таки большой.
- Восемь месяцев, — сказала она, прочитав в моем взгляде все вопросы, которые я хотел ей задать. – Ребенок не твой.
- Понятно.
Я никогда не спрошу ее, почему она не захотела, чтобы ребенок был мой. Любой ее ответ был бы неутешительным для меня. Я знаю, что она сказала бы. Она сказала бы, что я – не тот мужчина, от которого она хотела бы иметь ребенка. И что, мне стало бы легче? Нет, о некоторых вещах лучше никогда не спрашивать.
- Мы поживем у тебя недели две-три, а потом мне обещали комнату, — сказала она, мило улыбаясь.
Я понял, что это означает. Это означает, что она останется навсегда. Я молча кивнул.
Она пошла к холодильнику.
- Там ничего нет, — сказал я.
- И чем ты будешь нас кормить? Как же у тебя грязно! Почему ты не наклеил обои? Ну ничего, здесь мы поставим кроватку, а здесь шкаф, а стены отделаем гипсокартоном, хорошо? Ты слушаешь меня?
Я встал с дивана и пошел в ванную приводить себя в порядок…
В ТОТ ДЕНЬ, когда я в первый раз увидел ее, я спешил на свидание с другой девушкой. Ее звали Даша, и она мне очень нравилась – у нее была роскошная фигура, изумительные черные волосы и самая обворожительная в мире улыбка. У меня в руках был безумно дорогой букет красных роз, я светился от счастья и совсем не обратил внимания на невзрачную рыжую девушку с короткой стрижкой, которая ехала на велосипеде и на полной скорости врезалась в меня. Я упал и сломал букет. Девушка вместе со своим велосипедом упала прямо на меня. Но самое ужасное было в том, что моя правая нога каким-то образом застряла в велосипедном колесе между спиц.
- Ты сломал мой велосипед, — невозмутимо сказала девушка.
- Ты сломала мне ногу, ты сломала мой букет, и вообще ты сломала мне жизнь, — кричал я. Я очень долго добивался этого свидания, я очень большие надежды связывал с этим свиданием, и в тот момент я был готов ее убить.
Мы кое-как освободили мою ногу, на это ушло не менее получаса, так что надежда успеть на свидание была окончательно потеряна. Я сделал несколько шагов и почувствовал резкую боль в ноге. Девушка любезно предложила проводить меня до ближайшего травмпункта. Она пристегнула специальным устройством свой велосипед к ближайшему дереву. Мы пошли рядом, и она держала меня под руку, вероятно, опасаясь, что я упаду.
Сначала мы молчали, потом стали расспрашивать друг о друге, потом стали шутить и смеяться. И только потом мы сообразили, что давно прошли мимо ближайшего травмпункта. Нам опять стало смешно, и я забыл о боли в ноге. В травмпункте врач сказал, что перелома нет, только небольшой вывих, так что мы с девушкой вышли оттуда очень довольные, и я на радостях угостил ее мороженым. Потом мы сходили за ее велосипедом и отнесли его в ремонт. Потом я проводил ее домой. Потом она захотела проводить меня домой, ведь я все-таки хромал немного. Но когда мы пришли к моему дому, на улице стемнело, и я настоял на том, чтобы проводить ее домой. Но мы не дошли до ее дома, а гуляли всю ночь и встретили рассвет на набережной, держась за руки. Мы никак не хотели расставаться и идти по домам. Мы шли по пустым улицам, навстречу новому дню, мы были влюблены и счастливы.
Когда пришло время прощаться, мы чуть не плакали. Мы долго не могли разорвать сплетение наших рук. Нам было очень грустно, ведь тогда мы еще не знали, что впереди у нас будет много счастливых дней.
Олег Александрович Маслов родился в 1976 году под Смоленском. С 1977 года – в Оренбурге. С 2005-го по 2009 год жил в Самаре. Его рассказы публиковались в оренбургских газетах, альманахе «Башня», журнале «Врата Сибири». Автор сборника рассказов «Придуманный мир» (Оренбург, 2003). Пишет сценарии и пьесы. В 2006 году его сценарий участвовал во Всероссийском сценарном конкурсе «История России настоящих и прошлых времен» и был опубликован в сборнике лучших конкурсных работ, вышедшем в Москве. Его пьесы вошли в лонг-лист и шорт-лист международных драматургических конкурсов «Премьера – 2008» (Москва) и «Евразия – 2009» (Екатеринбург). В настоящее время живет в Оренбурге.
Учредитель и главный редактор оренбургского информационно-справочного журнала «На все случаи жизни». Член Союза российских писателей.