≡ АЛЕКСАНДР КЛИМОВ ≡
МОЛОДОЙ чете на сельской свадьбе котную козу преподнесли. Коза как коза, от рогато-бородатых собратьев примечательным ничем не отличалась. Разве худобой да странной молчаливостью для животных подобного ранга.
Подарок есть подарок: предъявлять рекламации не принято. И никто из молодых и близких в зубы козе не заглядывал, чтобы в качестве презента усомниться.
Был единственный момент, когда кто-то из родственников, хорошо знавший дарителей, их тяжелую руку, избавиться не медля посоветовал сватам от беспокойного (надо ходить) и, главное, опасного подарка. Родители молодых расценили доводы и с предложением к детям подошли.
Невеста согласилась, а жених заупрямился. То ли, в долгий ящик не откладывая, хотел показать, кто в доме хозяин? То ли в нем проявилась действительно беззаботно ранее дремавшая хозяйственная жилка – какой-никакой обзавестись живностью, придающей домашнему быту специфический колорит.
Так коза у молодых с полным правом окончательно устроилась. А спустя два месяца, в конце сентября, разрешилась маленьким козликом с мягкой волнистой шерсткой цвета темной осенней ночи. И вот что получилось из этой истории.
Как только мама Кузю (так назвали козленка) облизала, он довольно бодро встал на ножки, нащупал влажным носиком «пакет» с двумя сосками и один их них в свой ротик затянул. Смешно подергивая хвостиком, стал тыкать энергично мордочкой в «пакет», выдавливая молозиво.
Оно было вкусным: теплым, сытным, сладким. Вскоре Кузя почувствовал: некуда литься молоку. Он выпустил сосок и отошел от мамы. Совершив два-три ленивых движения, дергаться хвостик перестал. А потом и вовсе замер надолго в вертикальном положении – будто стабилизатор хвостового оперения летательных аппаратов.
По его маленькому тельцу пошла теплая, приятная волна. Немного кружилась голова. Свинцовой дремой веки налились, ножки подгибались, ему хотелось спать.
Через какое-то время он открыл глаза, огляделся и заморгал черными длинными ресницами: то, что он видел, совершенно незнакомо ему.
«Как же так, – думал Кузя. – Я еще недавно лежал в темной теплой ванне и не видел ничего. В то же время я слышал хорошо, как мама сена просит, аппетитно его жует, пьет воду; как ритмично стучит ее сердце рядом со мной. Я чувствовал, как ложилась она отдыхать и снова вставала, чтобы размяться, попить и покушать. А заодно и меня покормить. И если я маму не видел, то превосходно ее ощущал: вся она вокруг меня располагается. Или я в ней находился? Ничего не понимаю. И откуда взялись непонятные эти пр‑р, пре-е-э-э‑э, пред-ме-э-э-эты?».
И как он ни ломал голову, как ни напрягал свой умишко, так ничего и не придумалось: куда же подевалась привычная ванна, в которой плескался несколько месяцев; почему стал он видеть, почему лежит на грубой подстилке? И, наконец, почему рядом с ним – какое-то рогатое, бородатое и лохматое чудище, на него так похожее, но такое большущее?
Было много таких «почему». И чем чаще ставил он их, тем беспросветней представлялась ситуация, в которой вдруг оказался он. Его смущали, удивляли и чувство страха наводили на него и каменная кладка старого сарая, и какие-то палки, доски, кадки с водой… И он тоненьким, вибрирующим голоском впервые в жизни закричал.
Чудище повернуло голову и ответило похожим бархатным голосом. Оно лизнуло его в нос, заглянуло в глаза, интересуясь участливо – что же теперь нужно ему?
Казалось, Кузя ничего не заметил и опять беспомощно мекнул. С той минуты пошло-поехало: «ме» да «ме», «ме», да «ме» – словно был он игрушечный, на батарейках «Дюраселл» козленок.
Мама Фрося его обнюхивала, лизала, лишний раз к «пакету» подпускала и, стоя рядом и возвышаясь над ним, голос в унисон подавала, неразумное чадо стараясь утешить. А ему будто ватой уши заложило – кричал без умолку.
Вскоре стал Кузя «пускать петуха», сорвав неокрепший голос. Однообразные «серенады» сына надоели Фросе. Она вышла во двор, где под мягким осенним солнцем зеленела спарыж-трава. И стала ее пощипывать.
Кузя за нею последовал, но траву не щипал, все оглядывался, рассматривая с середины двора дом, ворота и забор; покосившуюся, но еще крепкую ограду денника, надворные постройки.
Ему, конечно же, таинственны очертания построек и предметов двора. Чтобы рассмотреть шиферную крышу дома или взглядом проследить линию конька, нужно было непривычно высоко поднимать голову.
Там, над крышей, впервые он увидел голубое небо и в причудливой форме диковинных зверюшек и деталей «Детского конструктора» – горы плывущих белых облаков. Формы менялись, таяли, а на смену выплывали новые зверюшки и новые детали, кораблики и домики.
А он все смотрел и смотрел. Шея немела, а глаз не хотелось отводить. Потом он, покачиваясь, долго по двору ходил с запрокинутой головой: и глаза бы уже не смотрели, но и шея не слушалась.
Все это новое лавиной обрушилось на его неразвитое сознание. Его душу охвативший страх не проходил, и он снова заходился жалобным криком, отпугивая стайки воробьев и синичек, подлежащих подкормиться куриным рационом, рассыпанным поверх зеленого, выцветшего дворового ковра.
На его душераздирающие «ме-импульсы» молодые люди выходили во двор. Давали сено, отрубей, крошки хлеба и каких-то порошков и снадобий. Его поднимали на руки, гладили, будто ребенка качали, – ничто не помогало.
Шли дни за днями, недели за неделями. Все ближайшие соседи и прохожие хорошо знали, у кого имеется маленький, не выключающийся козленок.
Мама Фрося смирилась с этим обстоятельством. И хотя сыну в молоке не отказывала, на его нескончаемые арии никак не отвечала, разминая зерно в невысоком корытце.
МЕЖДУ тем как рос козлик и с завидным постоянством развивался его певческий талант, молодые голуби обживали гнездо. Юная супруга владела швейной машиной, знала толк в качестве и расцветке тканей. Ею были искусно пошиты и на окнах вывешены теплых тонов ночные занавески, восхитительного рисунка тюлевые шторы, в пользу семейной жизни оттенив бывшее холостяцкое жилье.
Стены квартиры увешаны подаренными коврами и репродукциями картин художников прошлого столетия. Придавая дополнительное ощущение тепла и уюта, на полу распростерся светло-желто-зеленый «крученый» палас, защищая от холода, проникавшего сквозь щели из подполья.
Для утехи души и борьбы с грызунами, заполонившими дом, по настоянию хозяйки обзавелись котенком. Сноровистый котик беспощадно сокращал поголовье мелких нахлебников, беззастенчиво справлявших нужду на чистой посуде, в крупе и макаронных изделиях.
Работящий и беспокойный супруг бак привез из нержавейки под муку – по выпечке кондитерских изделий жена мастерица отменная. Для облегчения кулинарных занятий любимой женщины он купил кухонный комбайн. На зиму козу с приплодом обеспечил грубыми и концентрированными кормами. Заготовил часть материалов на ремонт обветшалых сараев и постройку бани. Произвел ремонт слива, подключил к теплой магистрали отопительную систему дома.
Впрок молодые заготовили всевозможные соленья и варенья. По всему было видно: супруги обустройством гнезда всерьез занялись. Глядя на них, не могла родители нарадоваться. Но человек, как говорится, предполагает, а Бог располагает.
…Недели складывались в месяцы, и со дня рождения Кузи их набежало целых три. Давно выпал снег и толстым слоем кондитерского крема на крышах и улицах лежал.
Кузя заметно возмужал: он поднялся на ножках, раздался в плечах и груди, похорошела шубка. Прорезались воинственные рожки, острота и крепость которых опробована на маминых боках, ограде клетки и молодых людях, кормящих его и маму Фросю сеном и дробленым зерном.
Его корпус так округлился, что он стал похож на дирижаблик – при условии разворота на сто восемьдесят градусов, переноса характерной детали «стабилизатора» между ушками и рожками и убиравшихся «шасси». Впечатление похожести усиливали вылезшие над шерстью волокна пуха, маскируя цвет шубы козленка под светло-серый, серебряный.
Блеяние Кузи не слабело с возрастом, наводя смертную тоску на хозяев и соседей, волею судьбы оказавшихся в зоне звуковых колебаний, излучаемых его неустанными голосовыми связками.
Известное дело, на небесах браки заключаются. Чем же объяснить растущие разводы? Одними ли Божественными силами? А все шло именно к тому, к разводу, хотя об этом никто из действующих лиц пока не догадывался.
Как бездумно легко мы порой от старинных поверий отмахиваемся. Одно из них гласит: не кричи в доме, накличешь беду.
Естественно, Кузя об этом не знал. И так же, как и в первые дни, стоя в кормушке на сене, старательно ноты выводил. Он со своего пьедестала посматривал бежевыми, ничего не выражавшими глазами. И… служил своеобразным маячком, посылая без устали сигналы в дальние и ближние миры.
Он не SOS посылал, крики о помощи. Помощь ему не нужна. А сигналы посылал, привлекавшие, наводящие и приводящие в действие инструмент сокрушительного удара, некое подобие крылатых ракет с нейтронной начинкой – ничем не занятых, из одного пространственного измерения в другое праздношатавшихся из преисподней выходцев – этих вселенских бомжей, человеконенавистных сил.
И беда подхлынуть не замедлила. Сначала из-за Кузи с мамой молодые поспорили: кому за ними ухаживать и стоит вообще их содержать? Ссоры исподволь перешли в разборки покруче: хлопнув дверью однажды, к родителям в соседнюю деревню молодая хозяйка уехала и не появлялась две недели…
Кузя и тут ничего не заметил. Не увидел и того, что в сарай приходил лишь один молодой человек, который торопливо им сено совал, ставил ведерко с водой и до вечера не показывался. Козленок, как и прежде, орал на всю вселенскую. Голос окреп у него, и его стенания, ставшие привычной, неотъемлемой принадлежностью усадьбы, даже из-за запертой двери сарая великолепно прослушивались.
Тем временем в доме события в том же духе продолжали развиваться, достигнув апогея в первых числах января. Молодая женщина вернулась и стала торопливо собирать личные вещи в узлы и коробки, ничуть не потрудившись объяснить скоропалительное решение свое.
Ошеломленный муж растерянно смотрел на сборы, совершаемые четко и умело, без лишних движений – будто после многократных тренировок на курсах гражданской обороны.
На просьбы мужа остаться, поговорить, еще, возможно, и уладить семейную жизнь не отзывалась жена. И лишь изредка и резко бросала бесчувственно «нет!».
…А в сарае, надрывая голосовые связки, из последних сил беснуется козленок. И только когда за взвинченной и отягощенной поклажей бывшей хозяйкой с содрогнувшим весь дом стуком захлопнулась дверь, он успокоился. И с бело-розовой, на губах пузырящейся пеной, у порожка затих и вытянулся.
Задача темных потусторонних сил, с помощью земных исполнителей, была блестяще выполнена: брак распался ровно через сто восемьдесят суток – с момента первых торжественных звуков Мендельсонова марша.
1998 г.
Александр Иванович Климов родился в 1946 году в селе Новоникитино Октябрьского района Оренбургской области в семье колхозника. Окончил Октябрьскую среднюю школу и физико-математический факультет Оренбургского педагогического института. Работал учителем физики, завучем, директором Слоновской средней школы Шарлыкского района. Затем – агрономом, заместителем председателя колхоза в том же районе. Печатался в районной прессе, в газетах «Оренбуржье», «Южный Урал», в альманахе «Башня». Лауреат Аксаковской премии.