≡ АНДРЕЙ ЮРЬЕВ ≡
ИЗ ПОВЕСТИ «ХОЛОД, ИЛИ ВЗГЛЯД ЗМЕИ»
никогда не выходи
МЫ ПОЁМ «Нева мэри райлрод мэн, хи ловз ю эври нау энд зен…»* – и прыгаем, схватившись за руки. Ты хохочешь, как ты хохочешь, малышка наша, и вот уже просишь: «Дядя-медведь, покатай меня, я же принцесса!» Конечно, у каждой принцессы должен быть ездовой медведь, а то и дракон, как у моей волшебницы в Aion**, видишь, вот, на экране? «Ууу, какой быстрый, но не страшный совсем! Я не боюсь!» – конечно, чего же тебе бояться, ведь мы все здесь, с тобой, и тебе совсем нет нужды уходить в мир сказок…
«Ори, Ори, тебя ждать на групповую арену?» – «Нет, Слав, у нас гостья из столицы! Меня долго не будет» – «Теперь веселье в реале? Ну поздравляю, грацки, давай, спишемся» – и странная девушка по имени Слава покидает приватный чат игры, хотя кто это тут странен… Да я, кто же. Для кого? Да для всего нашего многоподъездного дома.
Иногда мне кажется, что я для них так же странен, как Королек из одноименного рассказа Набокова, с той лишь разницей, что там обычное дегенеративное нечто подозревало молчуна-«отшельника» в печатании фальшивых денег. А здесь, сейчас (как сваливают психологи неподъемным грузом на живущих Там, Там и Тогда, Когда ты живешь в своем мире…) – вроде бы приличные люди, при детях-квартирах-машинах…
Надо уточнить. Пелевин уже постарался, описав путешествия по Внутренней Монголии бедолаги с Диагнозом, и миллионы подхватили название этой «территории». Знали бы, каково жить с иной вселенной во сне, а то и наяву, когда голова готова разлететься от заседания тамошней Лиги Наций, взывающей к обладателю их пространства одуматься и очнуться немедленно, не проваливаться опять в себя и не заводить жалобы на одиночество и непонятость. Да, я здесь, я сейчас схожу за хлебом, конечно.
Пока ты спишь, устав от знакомств с соседками-ровесницами и буйных скачек на ездовом медведе, я схожу за хлебом, конечно, как и обещал. Это несложно – наушники в уши, любимые Кьюры*** – и можно идти мимо соседей и дальше по дворам совершенно отстраненным, погруженным в мелодии – в тексты я обычно не вслушиваюсь, потому что если все время бубнить про себя текст – недолго начать шептать его вслух, что, согласитесь, уже совсем невыносимо для случайных встречных…
Магазин. Что «магазин»? «Масло подсолнечное, Злато, большую бутылку. И… ммм… сок виноградный. Да. Этот-этот, Добрый». Я не знаю, почему продавец хмыкает и переглядывается с товарками, мне не до этого, потому что я отчаянно пытаюсь придумать, чем же развлечь таким особенным нашу маленькую гостью из столицы. Что-то мешает, сбивает с одной мысли, планы всплескивают, Внутренняя Лига Наций до хрипоты и истерики, перебивая друг друга, обсуждает замысел…
А, нет. Уже почти все – вот наш двор, и… Проснулась, гуляете с дедом? Ооо, ххаа! Рргх! Медведь догонит принцессу!
Они придумали открывать дворики. Турнички, лесенки, качели, горка. В нашем дворе горка не такая уж высокая, и вместо перекладин по ее бокам не такие уж толстые прутья. От земли не высоко и не низко, в самый раз, чтобы…
Вот и ты бежишь к компании таких же шумливых непосед.
Как защемило сердце….
Уселись на перекладинке стайкой птенцов, и вот один, крепко вцепившись в нее ручонками, перекувыркивается назад, через спину.
«Смотри, медведь, как я умею!» – и разжала обе руки.
Обе.
Разжала.
Я смотрел на твой полет и что-то рвалось в груди. Этот полет спиной навстречу земле и осиновый кол, вбиваемый мне в сердце. Свинец, заливающий глаза, чтобы не видеть твои расширившиеся зрачки, и округлившийся рот, и не слышать «ооооах», летящее из-за тысячи километров эхом камнепада…
Еще я помню мамочек, прижавших к себе своих малышей и бесконечно длинную тропинку по пути в подъезд, бесконечную, и качнуть тебя на руках было нельзя и драгоценную ношу нес, летел…
Все смотрел в твое краснеющее лицо, пока ты задыхалась. Успеть бы к телефону, там, у нас, на восьмом этаже, к черту лифт, скорее по ступенькам вверх, скорую, скорую!
Скорую…
«Успокойтесь, дядя, с племянницей вашей все в порядке. Ушиб мягких тканей. Пусть полежит немного, и все пройдет».
Сотрясения нет – и что-то закричали в голове тысячи голосов, какую-то ассамблею собирали, решали, что будет. А ничего, ведь ты проездом к другой бабушке, и будешь там… будешь… Да кто ж присмотрит за тобой? Бабка? Да есть ей дело, у нее кроли и помидоров полон огород!
И ты уже едешь, домой-домой, ура-ура, там речка и лесок!
«Слава, я, наверное, долго поотсутствую. Да, знаешь, как-то опротивело в игре. Родители лупят друг друга в виртуале, пока дети без присмотра носятся. Жди меня, и я вернусь. Не пройдет и полгода».
Что я буду делать? Я буду все так же сидеть у распахнутого в жару окна и мертвым взглядом следить, как резвятся на дворовой площадке такие вот топ-топ-топ-не плачь-поднимайся.
Потому что я никому ничего не могу объяснить.
Потому что Диагноз. Черный браслет на ноге – перемещения не дальше магазина.
Четыре сотрясения, чрезмерное утомление от работы – и готов Диагноз. Такова версия для неуемно любопытных.
А вы говорите.
Да, вы говорите «Это же Шизгара»****, мать вашу – и даже изволите улыбнуться навстречу.
_______
* Never marry a railroad man, He loves you ev’ry now and then – Никогда не выходи замуж за железнодорожника, сначала он любит тебя, но потом… — гр. «Shocking Blue»
** Айон (Aion) – многопользовательская ролевая онлайн-игра
*** The Cure – культовая английская софт-панк группа, также считаются основателями готик-рока.
**** She’s got it, your baby, she’s got it – Она может, твоя малышка, она может это. Легендарная песня «Venus» всё тех же «Шокинг Блю»
полностью прочитать повесть «Холод» вы сможете в альманахе «Башня-2014» — спрашивайте в книжных магазинах Оренбурга. также вы можете скачать альманах вот по этой ссылке
ИЗ РАССКАЗА «ТАМ, ГДЕ МЫ»
Мэри, до свиданья!
– А я, видите ли, Мэри Поппинс! – и Настя*, лихо крутнувшись на носочке, выпоказала надпись шариковой ручкой на том самом месте бежевых, в общем-то, джинс: «Can’t touch this!»** И на коленках, и на голенях, и лодыжках – фу, ненавижу физиологизмы! – и синей, и черной, и красной пастой что только ни понарисовано – в 2000 году производители обиходной одежды еще не додумались до аппликаций, вышивок и обесцвечивания. Я сам, знаете ли, еще в 1993‑м пробовал отличиться – когда собственные джинсята протерлись до дыр и треснули-таки поверх колена – вырезал и прорвал сильнее приличную такую прореху и вшил под нее кусок ткани «шик семидесятых» – шелк с серебринками, цветами, листьями и «огурцами». Очень даже оригинально смотрелось, что и взбесило некоторых типов «на районе», остановивших однажды – бить не били, но с яростью потребовали прекратить «гомосятские», по их мнению, выходки…
– Ага, весело. Осторожней! – вскрикнул я. Сердце затрепыхалось – Настена сделала совсем уже балетное па, ну красиво, не спорю, но зачем на краю перрона, ммм…
Она посмотрела в глаза так серьезно, как врач смотрит на пациента:
– Почему ты все время за меня болеешь? – и оглянулась, но Горазда и Имрана так и не было ни поблизости, ни в обозримой дали, только какие-то дачники, мечники, мячники, тачники, кого только не было, а Имран и Горазд как ушли за водой, так и болтались где-то.
Только что распутался с романом то ли по-Толстому, то ли по-Достоевскому, впереди ждало разбивание сердца, и вовсе не по Марио Пьюзо, а между тем… Между тем сегодня и в этих жарою проклятых местах назревало нечто…
Легкий щелчок по носу – Настюх, за что?
– Don’t worry, be a happy! Трамм, тим-там-там тим-парара-тарутам!*** – и какими-то малышатскими припрыжками помчалась навстречу своему смугляку.
В поезде уже, когда тронулись, Горазд улыбнулся впервые за утро:
– Чего? Заблестели глаза-то? Вспомнил, что такое быть в пути-дороге? Даешь приключения! А то, понимаешь, сидит в комнате сутками, при закрытых окнах курит да пиво садит…
– Приключения будут там, ин Москау, пока встречусь, да где жить, да работа…
– Если звонить не сможешь, телеграммы шли, хорошо? – чтобы Имран-то и забыл позаботиться о друзьях? Невозможно!
– Я не поняла, что значит «пока встречусь»? Она тебя встречать не будет? Я вообще ничего не понимаю в вашей истории!
– Насть, ты чего? Что за… – Имран тронькнул ее по кончику носа. – Что у них может быть простого после всего?
– Я не знаю, как так получается, но я словно уже вижу, что будет. Это сейчас она звонит каждый день и задыхается от восторга, а там… Там не придет на вокзал, или сильно опоздает. Я больше чем уверен, что так и будет. Почему? Вот не знаю. Может, анализ ситуации, а может, интуиция. Все, давайте о другом, мне не по себе от этих выяснений.
– Все-таки ты сам не уверен в чем-то, – Горазд качнул белобрысой головой. Славянская классика – почти белый, голубые глаза, варяжский профиль.
С ним мы познакомились на «бирже», мне показали: «Вот он, у него стихи тоже такие замысловатые, как у тебя», – да и вся наша жизнь оказалась далеко не простой, несмотря на свою прямолинейную очевидность. Я работал в газете, денно и нощно, и по выходным шабашил, а пиво? Ну да, пиво, заливал горечь развода. Сначала. Потом боль разрыва. Сказал же – роман с достоевщиной, не допытывайте, не хочу.
«Штирлиц знал, что запоминаются всегда последние слова». Не знаю, почему, но Горазд всегда стремился в разговорах ставить точку, сколько бы ни длился диалог. Я же хранил в закоулках памяти с детства усвоенное «Первым замолчит тот, кто умнее».
Горазд. Я так до сих пор и не узнал у него, выдуманная это фамилия, или естественная, историческая, так сказать. Да у него и вообще все стеснялись спрашивать лишнее, у шамана и ведуна, каким он казался городской рок-тусовке…
– Выходим, Данил, не спи.
Электричка на пару минут задержалась у полуобитаемой деревеньки.
***
– Ну ты вырядился в поход, Данил! Прям как китаец-контрабандист, переходишь границу в поисках женьшеня.
Переливчатый твой смех вымыл из души внезапную обиду.
Ну а что? Я на природе не был… Сколько уже лет?
– Это все курение в замкнутом пространстве.
Вот ты привязался, Гор! Вот сейчас мы в пространстве настолько открытом, что дух захватывает – высокие холмы подпирают рваное одеяло облаков, солнце на время прячется за белой пуховиной и снова выглядывает, смех и трель вспархивающих птиц, идем так быстро, что кажется, будто земля убегает из-под ног, из «ущелья» на вершину горушки и дальше по гряде, охватывая взглядом котловину, в ней перелески и раздолье трав.
Открытом. А курить все равно хочется. Остановимся ненадолго.
– Смотрите, ягоды! Откуда на холме – ягоды? – ты так изумляешься, будто весь твой мир танцует и внезапно замирает, выпуская круглоглазых малышей.
– Это костяника.
– Данил, зачем ешь! Ну что ты будешь делать! Так ты вчера опять пил?
– Это костяника. Во-первых, я ее с детства видел на марках…
Небо прояснело, а грохохот покатился по склону.
– Я серьезно. На марках и открытках ее часто печатали. И дед мой привозил постоянно с сенокоса.
– Как знаешь, но я незнакомую ягоду…
– Хорошо, буду умирать молодым.
– Даня, не шути так больше, – это уже минут через пятнадцать пути со склонов на вершины Настя, подотстав от Имрана, почти прошептала, опять серьезнея. – И скажи мне… Почему так?.. Мы парами, а ты один! Всегда один! – спутница Горазда всю дорогу молчала и загадочно улыбалась, изредка только что-то нашептывая ему на ухо.
– А ты бы… Хотела мне… кого-то?
– Подумай! – и Анастасия своими ногами волейболистки уже догнала… его. Своего.
Имран, в свою очередь, остановился, дождался, пока я доплетусь, и тихо, настойчиво высказал:
– Я надеюсь, несмотря ни на какую Москву, что ты все-таки будешь свидетелем у меня на свадьбе. И – мы так решили – и ее свидетелем тоже. Она больше никому не доверяет, как тебе.
Со мной что-то не то. Я не чувствую времени. Мы идем, идти еще далеко, сосредоточенно топаем, вдох-выдох, от этой свежести кружится голова и я опять закуриваю на ходу, вчерашний хмель улетучивается. Через полосу леска выходим, перепрыгивая ручей, к странной проплешине посреди густоты трав.
– Вот. Одно из здешних мест Силы. Ночевать будем здесь, а сейчас – на пляж, недалеко совсем. Минут пятнадцать, – Горазд так странно смотрит, как я, присев, повожу ладонью над россыпью песка меж травостоя.
Я не понимаю – пятнадцать чего? Вот солнце движется, вот мы шагаем, вот кто-то бросает короткие слова – при чем здесь минуты? Возможно, это все еще солод бродит в крови.
***
Узкая такая тропинка через чащу тополей. И выход на песчаную полосу, усеянную лопухами, полную шариков-колючек, с редкими кустами – за ними, впрочем, можно спрятаться, чтобы переодеться в купальное.
– И видел я – зверь, выходящий из воды,**** – Горазд все еще загадочен, даже в приветствии мне, шагающему в радостном выплеске из брызг и капель.
– Это ты мне льстишь.
– Тревожит меня твоя поездка. Может, не стоит? Ты к ней едешь или вообще, жизнь менять?
– Надеюсь, что вообще.
– Она об этом знает?
– Вот и одна из перемен – объясниться раз и навсегда.
– Это уже лучше. Как тебе это место? Меня здесь прямо токи пронизывают.
– Вот как раз-таки она мне и говорила – на тебя, дескать, трудно влиять – защитные барьеры сильны.
– Никогда не поздно снимать броню,***** – и мы меняемся долгими такими взглядами, только в кино показывать, и я решаюсь:
– Будто что-то постоянно пытается меня атаковать, и я прячу самое ценное глубоко внутри, не раскрывая никому. Какие уж тут проникновения Силы…
– Надо тебе побыть здесь одному. А, поздно.
– Накрываем полянку, обедать пора! – Настя прозвенела соловьем.
Пора так пора.
***
Этот накрытый «стол», простой, как тысячи других – черный хлеб, консервы, – а нет, меня дернуло взять в дорогу копченую курицу и колбасу, не так все просто… Горожане так вот и ходят «сливаться с природой» – одежда попроще, еда погрубее, песок, вода и загорающие тела.
Прости, Настя, я не могу на тебя смотреть незащищенными глазами. Правда, что на первом курсе ты стала вице-Мисс города?
Горазд, насмешливо улыбаясь, пошагал к дальним зарослям, ведя за руку подружку, та что-то шептала ему, прыская со смеху, Имран тронул тебя за колено, и – мне показалось? – поднимаясь и отряхивая ножки, ты быстро сказала: «Возьми меня с собой!»
Я закрыл глаза, замотав голову полотенцем, чувствуя, как рвусь на части, уезжая и оставаясь, увозя и покидая, встречая и отталкивая…
Ведь надо же было такому случиться – где я это слышал? – я и не помышлял бы о взятии Москвы штурмом своих скромных талантов, если бы не она, маленькая, уже москвичка. Романы случаются, раньше или позже, и каждый интересен только своим сюжетом, дорог только своими героинями, но есть в них сказочные нити, напоминающие о самом светлом и тихом, всепронизывающем – и она, полгода назад, принеся все оборванные слова надежд, смотрела так лучисто, так прощающе за то, что когда-то не решился подражать Гумберту******, так, что…
Безумная ночь. Без подробностей. Безумная.
Little fifteen*******… Такой ты и запомнилась, и потому любое прикосновение только оскверняет память. Потому я и еду в Москву – объяснить тебе, что ничего у нас быть не может, не может…
She wants to see with your eyes…
She wants to smile with your smile…
Черт побери, расколдуйте сердце!
Одним рывком взлетел, сбросив пелены. А солнце уже клонится в закат.
– Выспался? Что за пиво-то было?
– Балтика. Темная. Номер 5. Хватит вам!
***
Горазд двигался какими-то странными зигзагами, словно искал сломанные лучи, исходившие от этого, как он сказал, «места Силы». Здесь – палатку. Большая. На всех пятерых хватит. А здесь – его и разведем. Кос-те-рок.
– Данил, я не забуду твой вкус… фу ты, сказанул!.. не забуду, что тебе нравится, этим и отметим твой отъезд, не против?
Кагор. Очень люблю. Очень. Не меньше, чем подогретое красное вино вообще.
– В этих местах ведь когда-то были стоянки ариев, если можно так сказать. Может, точка Силы нас и соединит с их душами.
– Вот ведь интересно, – Настюша так забавно морщит лоб, – а слог «ар» что значит?
Горазд что-то нарисовал прутиком на песке и объяснял не торопясь, таким тихим проникновенным голосом. Имран допил из нагретой кружки «сладкий виноград» и стал противоречить яростно, с размашистыми жестами.
– Данил, а ты что молчишь? У тебя ведь своя теория звуков?
Я молчу, потому что мне жутко. Ветер ходит кругами возле нашей стоянки, и лес то поднимает голос листьев, то замолкает, словно прислушиваясь к нам.
– Я молчу потому, что это только моя личная теория. Я ею пользуюсь, когда пишу, не более того. Вы чувствуете, время есть вообще? Оно течет, летит, катится, или что? Уже глубокая ночь, спать бы.
– О, а девчонки уже в палатке сопят. Данил, мы к ним, а тебе придется в центре располагаться. Ничего?
– Вот именно – ничего. Ни-че-го.
И вот здесь и громыхнуло. Странно, но перед этим лес замер, и нигде не было ни звука, не считая потрескивания костра. Я давно не был на природе, очень давно, и картина облачного неба сковала холодом – прямо на нас шла огромная и длинная, от взгляда до взгляда, стена-облако.
Я успел втащить вещи под брезентовое прикрытие, и со вспышкой молнии сверкнуло в сознании:
– И чем мы перед тобой провинились?
Облако, кипя, застыло на месте, потом все-таки стало обтекать с боковин, по лесу уже хлестали мокрые струи, а костер и согнувшийся у него человечек все еще рвались ввысь – один языками пламени, другой пламенем языка. Слова тонули в обступившей место ночевки пелене дождя, но взмывали вверх, в звездную глубину – а облако сомкнулось за спиной и потекло дальше.
Кто-то отозвался из палаток на последний вдохновенный призыв, но кто и с чем – было не разобрать, потому что разом нахлынули совсем беспорядочные мысли, из них постепенно кристаллизовалось: «Неужели?»
Неужели. Не-уже-ли.
Чудо. Меньшее, что оно значит – Там нас помнят. Не забыть бы и нам, что бы с нами ни стало.
Настанет утро. Настанет твоя улыбка. Настанет прощание и настанут встречи.
Мэри Поппинс, до свиданья!
Уже из Москвы я позвоню Имрану и выпалю: «Хоть все там переженитесь, я причем? Не буду ничьим свидетелем, ни твоим, ни чьим бы то ни было!»
До свиданья, всё, всё, поезд тронулся, пока!
________________
* Имран, Настя и Даниил – первые упоминания в творчестве А. Юрьева в романе «Те, Кого Ждут» (1998–2001, Оренбург – Москва)
** Популярный трек рэпера MC Hammer
*** Известная песня Bobby McFerrin
**** Апокалипсис
***** Башлачев, «От винта!»
****** Главный герой романа Вл. Набокова «Лолита»
******* Depeche mode
ИЗ РАССКАЗА «НИКАКИХ ЕСЛИ»
Все можно было бы рассказать просто и ясно, если б не… Если бы, если бы…
There is no if… just and1
Никаких если, только и…
Распечатка обложки альбома, на котором была эта умиротворяющая песня, стояла в серванте, за стеклом, и Аня каждый раз смотрела на красно-черную шевелюру Роберта Смита2, не признавая очевидного: «Это ты?» – надписи я стер, в двухцветной гамме портрета словно любовался собой. «Если долго смотреть в бездну, то бездна вглядится в тебя» – не так ли у Ницше? И у Кортасара было что-то подобное…
Я так часто напевал свои любимые песни, глядя на Анну, что теперь не знаю, чьи слова пою* – их ли, свои ли, или вообще Ее тихий отклик… Можно петь серенаду беззвучно, про себя – мы поднимаемся половиной мира и шепчем безмолвные признания.
Да, Ты смотрела на красно-черные потеки краски и вздрагивала: «Нет, давай так не будет?» – и вот кто из нас напророчил?
Я успешно устроился на работу (интересно, в начале тысячелетия кто-то находил себе место по специальности, прописанной в дипломе?) уже через три дня от приезда в Москву, не так долго прожил в Зеленограде, перебрался на Каширское шоссе, но даже это москвичи не называли Городом, – так, окраина. Вот и попросил Анну показать мне столицу. Не лубочную Москву, известную всем по рекламным картинкам, а живую, непосредственную. Ну, не просил, а так, намекнул – Она ведь жила здесь уже почти три года! Анна помолчала, и: «Куда бы ты хотел пойти?» Нет, что здесь стоит посмотреть в первую очередь? «А что тебе хотелось бы увидеть?» Я вспомнил, как Она отчаянно объясняла еще тогда: «Мужчина – вертикаль, женщина – горизонталь», – но все же… Нет так нет. Телефонная трубка легла так аккуратно, миллиметр в миллиметр.
Что ж… Я просто стал передвигаться от метро до дома не так быстро.
Больше всего меня восхищали московские магазины, магазинчики, магазинищи – всё-превсё можно найти в районе своего дома, и почти не за чем куда-то тащиться. Дом-работа, дом-работа, заработал – потратил, заработал – закупился: коробки, свертки, сумки, рюкзаки…
После провинциального запустения это было, конечно, просто «обжорством». А «пища духовная»? А уже и тогда в интернете можно было найти всё, включая видеозаписи последних спектаклей Театра на Таганке.
Другое дело, что искать это «всё» не всем хотелось.
*
Почти всё можно было найти по дороге домой. Почти. Я углядел рекламку в одном из компьютерных журналов, и ходил в один и тот же отдел компьютерных комплектующих в одном и том же гипермаркете электроники на Варшавке, и, как завороженный, любовался системой окружного звука – строгие формы, светлое дерево, черная решетка на защите динамиков. Через месяц купить ее не удалось, несмотря на зарплату, от которой горло перехватывало у бюджетников – а мобильник, надо? Надо. А плеер для скрашивания почти часа в дороге от дома до работы? Хочется? Хочется! А «страховой» взнос за месяц житья в снятой квартирке – дескать, не исчезнешь, не заплатив, – да за телефон, да за обстановку, хоть и убогую? Необходимо? Конечно!
А вот через пару месяцев… Коробку с башенками колонок нес почти на вытянутых руках, опасаясь встряхнуть, задеть, ударить.
Diablo 2 ожила – крики мечущихся вокруг монстров неслись теперь не только со стороны плеч, но и далеко сзади, приближаясь, бросаясь на шею – выпить всю кровь, все время жизни превратить в игру.
Да, так и говорю – «время жизни», потому что ожидание звонка со срочным вызовом на работу жизнью назвать было сложно. Кто-то гулял, ходил в гости, шастал по кинотеатрам, водил детей в школу – а я сидел возле домашнего телефона, в лучшем случае выбирался в ближайший продуктовый с мобильником наизготовку. Ну, в редкие выходные и по Арбату прохаживался…
Когда мозг закипал от рабочих будней и беспрестанные авралы требовали выплеска адреналина – айда гонять гоблинов по углам! Аня, приходившая после простого: «Встретимся, Юр? У тебя?» – щурилась так, будто делала снимок на память, последний снимок, будто уходила навсегда, и бросала подругам на сотовый резко, наотмашь: «Играет. Опять. Теперь еще и ‘звук вокруг’. Только головы летят – хрусть, хрусть!» – будто я мог выбирать, где работать и как отдыхать, после того, как подписал обязательство быть на связи круглосуточно и приезжать по звонку немедленно.
Я ведь не слепой, и пожирающие взгляды сотрудниц на себе ловил, но Ты, Ты, Ты. А что «Ты»? Ты, в свои прекрасные восемнадцать, звонила и мурчала: «Юр… Юра… А ты можешь себе представить, я не одна сегодня. Ты вот сидишь там, а я здесь не одна. Я свободна, а ты?» А я смотрел из окна на погрохохатывающий трамвай, на три березы под окном, принакрытые снегом, откуда это? Я. Что – я? Я ждал три года, я прождал тысячу снов, поэтому можно не спешить и вынести приступ Твоего дурного настроения, даже это: «Знаешь, что я думаю? Что дух – это … Ну, вот как Шнур поет». Не знаю, что он там поет, я вырос на Цое и Пинк Флойд, а теперь Кьюры, Кьюры, Кьюры, и Роберт смотрит исподлобья с распечатки возле списка ТВ каналов с назначенными кнопками пульта, а сверху: «Мое ТВ» – Ты еще вздрогнула: «Мое? Что это значит?» – ага, да, я подпольный олигарх.
Аня всегда так смешно вздрагивала, словно маленький котенок, и глаза были такие же – кош… коте… котеночьи? Как у котенка. Иногда мне даже казалось, что Она видит в темноте, и БГ пел практически для Нее: «Когда утро отразится в твоих вертикальных зрачках», – вот только дальнейшее по тексту: «Ты нужна мне», – я повторить не мог. Наверное, в этом и беда, и Анюта чувствовала всем сердцем, о чем я молчу.
Утомившись от ласк, я давал Ей послушать в наушниках еще одну из любимых песен. Она серьезно смотрела в глаза, не отрываясь, и тихо кивала, поджав полную губку, а там пелось: «Kiss me good bye, bow your head and join with me»3 – я только вчера купил лицензионную кассету в аудиоотделе книжного на Новом Арбате, где меня уже, наверное, запомнили, одного среди миллиона, так долго спрашивающего про одну и ту же запись. И теперь нас, в очаровании мелодии, было уже двое среди миллиона, и это был мир, которого не отнять.
Так бы я и жил, если бы… Если бы…
Эпидемия в городе началась так же внезапно, как вообще в России начинается зима. Аня кашляла, плевалась розовым, тяжело дышала в кровати. Меня отпустили передохнуть после суток беспрерывного творческого безумия, иначе не назовешь мозговые атаки через каждые 2 часа очередной революции в Украине – наша компания готовила аналитические отчеты с прогнозом развития конфликта, – пока Аня пыталась забыться. Естественно, бросился в аптеку – просить начальство предоставить врача я просто не решился, да на это и не пошел бы никто в обычное-то время (серая зарплата, никаких страховок и полисов), не говоря о нагрянувшей бестолковщине. До аптеки бежал, ловя взгляды продавцов в ларьках и завсегдатаев приема стеклотары, – «а это вот кто? сколько видим – никому не улыбнется, не то что ‘здрасьте’». Стремительно темнело, я в аптеке хватал со стоек упаковки отхаркивающих, жаропонижающих, болеутоляющих и что-то еще, а у входа уже кучковалась обычно веселая компания местных, из темноты доносилось: «Вот-вот, понаедут, их хоть проверяют, вдруг инфицированные?» Я вышел, пытаясь отдышаться, и вдруг голова загорелась от ярости – кто-то осмелился тронуть за рукав:
– Слышь, мы тебя часто видим, ты в районе новенький? Какие-то коробки все тащишь, тащишь, при деньгах? Купи выпить, трубы горят.
Ты знаешь, кого тронул, нет? Да я Верховному аналитические записи готовлю о вашей гребаной жизни!
Что-то хрястнуло под глаз, ломая череп.
Конечно, ведь сотрудничество с властью – это в России для большинства позор, несмотря ни на чьи рейтинги.
Помню Анин крик:
– Что это? – а это красные потеки по черным лохмам и сок ненависти на губах:
– Из-за Тебя все, все из-за Тебя!
Наверное, Она и сама знала, о чем я молчу.
Kiss me goodbye.
There is no if… just and.
_______
* Аллюзия на строку песни The Cure «Pictures Of You» — «I’ve be looking so long on this pictures of you, that I’ve always believe that they real – я так долго смотрел на портреты твои, что поверил – они живые…»
1 Одноименная песня The Cure с альбома «Bloodflowers»
2 См. обложку альбома «Bloodflowers»
3 Строка из композиции The Cure «Same deep water as you» с альбома «Disintegration» — «Поцелуй меня последний раз, наклонись, присоединяйся ко мне»
ИЗ РАССКАЗА «БЕГСТВО»
смешок
– И все-таки: Москва, Кремль, дизайн документов для руководства страны – это же все в прошлом, почему так навязчива у Вас эта тема при знакомствах?
Котов задумался. Сидел, уткнув левый локоть в край стола и подпирая кулаком подбородок, оторвался: «Почему, почему, если бы в вашей жизни случился такой карьерный взлет, вы бы забыли?»
– Так для вас что более важно – работа на этот властный клан? На эту компанию устроившихся у рычагов управления? Или…
«Или. Дизайн информационных продуктов для Президентской Администрации и Правительства. Вот что важно. Для меня. А их методы управления страной и вообще путь, нарисованный ими для Государства и народа – это, извините, я в процессе работы узнавал».
– Так вот оно что…
Инспектор Службы Терапии защелкнул бумагодержатель, сделал какую-то запись в наладоннике…
– А ничего так, уютная у вас комната. Простенько, неброско, но уютно.
«Вот и в тех документах. Надо было создать ощущение комфорта при чтении одних аналитических бумаг, спортивной напряженности для других, воздушной легкости для утренних, чайно-сигарного настроения для вечера. И так далее».
– Не для записи – все показывают, что Вы жаловались на одиночество в тот период.
«Губернатора же сменили у нас. Прежний поднялся с места и со всей командой на теплое место в столицу двинул. Ну и при нем были тоже ребята, разлетелись по другим организациям. Нас много, много нас! Помните такую речевку комсомольскую?»
– А как же! Но вот сами говорите – много вас было, а почему ж Вы ни с кем не общались?
«Иногда в одной офисной «кабинке» не знали, что за файл готовят в другой. Так что лишние встречи не приветствовались. И потом… Конституция у меня психологическая такая. Вам ли не знать.»
– Да, извините за навязчивость.
Котов вспомнил – шаги по сверкающему паркету в буфетную, она же курилка, рука на полированной рукоятке замка двери и голоса с той стороны: «Да, Витя у нас мегамозг! Кого в Экселе в какой пузырь вписать – это тонкая наука!» Передернуло сейчас, а тогда – что уж говорить! Но сдержался, вошел, тихо улыбаясь, закурил, ни на кого не глядя…
Тезка Константинович проскользил к кофейнику.
– Вить, мы сегодня зависаем до утра. Украина, будь она неладна, долго будет материалы готовить – у них партийный съезд все еще идет. Кофе есть, сигарет у тебя хватит?
И вышли. Не так далеко и отошли – вылетел вдогонку смешок: «Парочка! Двое из ларца!»
– А вот это уже перебор, – тихо пробормотал Конст, и Котов улыбнулся во всю ширь, будто ему плазменный монитор подарили.
*
Просто я всю жизнь стремился к лучшему. У Металлики знаете песню – I’m taking my way to something better1? Можно иначе сказать – если быть, то быть лучшим! Еще это называют перфекционизм, что ли…
Я семью-то за собой не тащил. «Разведка боем». Что вообще творится в наших газетных кругах, сколько в действительности жизнь в столице стоит, понимаете? И тут такое предложение! Мне сразу сказали – оплата выше, чем в издательствах, накидываем за секретность, не считая требования по высочайшей скорости изготовления информпродукта, на всех этапах – от дизайна до тиража на принтере прямо на месте, и молчок, молчок, молчок! Ну, меня родня, конечно, в осаду взяла – куда устроился, что за фирма, что за президентская газета такая, мы-то ее почитать можем? Дядька – тот вообще решил, что меня аналитиком приняли, стал допытывать, что насчет Чубайса слышно и как пойдут реформы в энергетике. Ага, аналитиком, один вон у нас доанализировался – взяли прямо на рабочем месте, вроде «закрытую продукцию», так сказать, переправлял в Имарат2. Но тихий слух был, что это наш секретный проект по дезинформации оппозиции и самого Имарата. А так…
А так – вот в нашем департаменте мало было коренных москвичей. Кто из Новгорода, кто из Воронежа – на выборах мэров и губернаторов отличились, и попали в поле зрения; связи, зацепки… Только Константинович – по отчеству, конечно, его обычно никто не звал, он моложе меня-то был – всегда давал самый глубокий прогноз развития ситуации, похмыкает, понукает, поулыбается – и начальница Света бежит к Главному, Главный бросает все и мчится в Президентскую Администрацию. Главный повторял: «Ребята, я всего лишь брэнд! А вы – мозг и сердце, не я президентский советник, вы его совет!» – после таких слов мы… Аналитики нашего департамента сидели до 3–00 ночи за обработкой газетных статей, а я… Я рисовал абстрактные концепты, шаблоны дизайнов, пока ВК (Виктор Константинович) дожидался новостей со всеукраинского партсъезда.
Нет, я, конечно, понимал, что после работы в этой организации мне идти, по-настоящему, будет некуда – журналисты меня с потрохами сожрут. В России ведь как – вся настоящая интеллигенция, коей меньшинство, уверена, что Власть (юридическая и духовная) – Зло, работать на нее – приносить вред вселенскому балансу, или во что еще верила тогдашняя элита. Что удивительно – чем громче это меньшинство облаивало прущую по судьбам, как танк, Власть, тем быстрее оно оказывалось у руля фирм и контор, хозяевами которых, через десятые руки, конечно, оказывалась эта хладнокровная махина… Управляемая оппозиция. Что вы морщитесь?
Что вы кривитесь-то? Сижу, никого не трогаю – ВК из кабинки прямо передо мной: «Вить, хочешь посмотреть на кое-кого? Иди, там, на первом этаже…» Ну я и подошел к лифту. И обомлел, глядя вниз сквозь стеклянную стену – Францев, Недорада и наш Главный стоят себе у стойки бара, кофеек потягивают, напились адской смеси и прямо к Самому в кабинет поднялись. ВНИМАНИЕ, ВОПРОС! Господа знатоки! О чем лидеры оппозиционных движений могут говорить с главным, как сами же и кричали, пиарщиком Всея Красной Площади, ммм?
Впрочем, Он Сам говорил (недословно): «Я за повышение градуса политической жизни, за разнообразие политического фона». Мы работали над печатным представлением итогов Первого Гражданского Форума и вот перед глазами доказательства реализованности Его «кредо».
Помнится, Он прошел медленно, необыкновенно грузно до самой двери стеклянной «коробки» внутри нашего этажа, откуда-то взялся страшный скрип и в мертвой тишине услышали все: «Сворачиваемся, ребята. С нами расторгают контракт. Ввиду малозначимости наших информационных продуктов по сравнению с программами других… организаций…»
Часа полтора бегали, шумели, из одного края этажа на другой летали флаконы с валерьянкой и корвалолом. Кто-то ушел почти сразу, шепча про себя: «Я как чувствовал», – кто-то дождался, пока Нач Света, похлопав по плечу, не подтолкнула дрожащей ладонью: «На сегодня все, созвонимся, когда соберемся теперь»… «Витюх, а ты чего ждешь?» – ВК выглянул через край кабинки, смешно так, что уж тут. «Я? Я тебя жду. Ты не ушел – значит, не все потеряно.» – «Ты думаешь?» – «Иногда думаю, как ни странно.»
ВК вышел, поправляя очки, мрачно перелистывая кипу бумаг, обошел скоропечатающий Хьюлетт, подтянул кресло от соседней «офисокамерки». «Ну-ка, покажи мне, вот к этой папке у тебя доступ есть? Есть, да, поздравляю! Это даже круче повышения. Ну как почему? Читать файлы из нее можем я, Света и Сам. Только не увлекайся, там же дата последнего прочтения отмечается, и с чьего компа открывали. Макет вот этого доклада модифицировать как-то можно? Буря и натиск3 в графике, ха-ха! Не смеши, ладно, а то меня сейчас истерика охватит, как всех. Поехали?»
Поехали.
……………..
Не было ему помощников, не было для меня критиков в лице нач. отдела дизайна, – где еще три часа назад работала команда, там теперь тихонько рвали нерв вдвоем. Пару раз распечатывали. Между прочим, печать шла через интернет: сначала в офис, где занимались сайтами и еще чем-то, чем – меня никто, конечно, не информировал; сначала в офис «там» поступала инфа о новом документе, и лишь потом Хьюлетт «здесь» выстреливал цветными листами. ВК что-то шептал, смотрел отстраненно на вошедшую в зал девочку-секретаря, изумившуюся: «Ого! Круто вы! Сам, Света, Виктор К и Виктор А! Это теперь новая супер-команда у нас? Сейчас, кофе, конечно!» – шептал, что-то перечеркивал, «Вить, Вить, синоним к этому слову, спасибо!» – и вот так вот… Света защелкнула замок, прошелестела рукавом плаща: «Вить! И ты, Вить! Вы чего? Всё! По домам, я позвоню, когда соберемся!» – «Да мы вот для диссертации моей псевдопроект готовим!» – «Ну хорошо, друзья! Вы сегодня самые спокойные. Это хорошо!» – и бесшумно, по прорезиненным половицам…
«Виктор Андреич! Ты понимаешь, что нам за это может быть?»
Понимаю. Выпрут из Москвы ко всем чертям с невозможностью устроиться даже и в области.
«Понимаешь! Погнали тогда! Печатаем!»
Секретарь Катя умчалась с распечатками. Как потом со смехом говорила – водитель так развернулся у Спасской башни, что резина задымила, охрана выбежала… Миниатюрная такая вся «посланница» показала бэйджик-пропуск и бросилась бегом к одной ей известной двери…
Мы крепко так уселись в ресторанчике «Пир.О.Г.И». Не помню, что ел. Вроде мясо с грибами. Томатный сок, водка, ВК тоже не занудствовал, молчали больше. «Надо было Катю с собой забрать», – родилось у меня. «Нет, ей, что бы ни случилось, надо на телефоне сидеть. Это к вопросу о том, что надо. А вот что не надо – так это мы учудили. Никто ж не просил? Посидим еще?» – «Нет, меня что-то трясет нехорошей дрожью.» – «Тогда как всегда, к мосту, ловить машину тебе до Зеленограда?» – «А вот и нет, я вчера переехал на Каширку!» – «Ох тыж, поздравляю!»…
***
Звонок раздался в полдень. Ну, плюс минус ннадцать минут.
«Виктор Андреевич, доброе утро, Катерина. Вас ждут к тринадцати ноль ноль».
Оделся. Выпил воды. Метро. Приехал.
Нач Света подняла трубку внутренней связи – «Оба здесь».
Да всё, всё! Я по распахнутым окошкам понял – нашему кризису всё!
Главный потряс руку ВК, а… «А откуда наш дизайнер? Из областной газеты Ори? Что ж, Орь много потеряла с Вашим отъездом!»
Солнце плавило отражения в полировке стола, солнце смеялось, подзадоривая Свету лучиками в уголки глаз, она вторила: «Вот всем нам урок – мы совет, а Сам – действительно, брэнд. Обоим премию, ну и, Витя, который Андреевич… Не подумай, что я искусственно ломаю ваш «диалог цивилизаций»… Ну что, есть еще желание по ночам работать? Хочешь – будешь ответственным за новшества в дизайне? Двести долларов сверху, но теперь от звонка до звонка, на месте с девяти до шести, а?»
Как там? «Кого в какой пузырь врисовать?» Ну-ну.
Хех.
Смешок облетел весь департамент.
***
Вот здесь бы крылатую фразу присочинить или афоризм какой-нибудь, но вместо этого молча включу Металлику:
I’m taking my way
I’m taking my way to something
I’m taking my way to something better
Чего-то еще ждете? Всё, титры к этой серии, титры!
____________
1 «Bleeding me», альбом «Load» — «Я держу свой путь в сторону чего-то лучшего»
2 События повести «Холод, или Взгляд Змеи»
3 Период в истории немецкой литературы, характеризуется «отказом от преобладания разума» (классицизм)
ЮРЬЕВ Андрей Геннадьевич родился в 1974 году в Печоре (Республика Коми), в 1996 году окончил электротехнический факультет Оренбургского госуниверситета, работал дизайнером-верстальщиком в оренбургских газетах и в Фонде Эффективной Политики (Москва).
С 1993 по 1995 год – вокалист и автор текстов песен группы «Личная Собственность». Лауреат специального диплома «За философизм лирики» областного поэтического конкурса «Яицкий Мост – 96». Повесть «Те, Кого Ждут» вошла в сборник «Проза – то, чем мы говорим» (Саратов, 2000), публикации в газете «Оренбуржье» и альманахах «Башня», «Гостиный двор». Победитель конкурса «Оренбургский край — XXI век» в номинации «Автограф» в 2014 году, призом стало издание отдельной книжкой повести «Юркины беды».