≡ АЛЕКСАНДР КУРОШИН ≡
на стороне лучшего
Очень многое в нашем литературном быте-бытии в конечном счете решает серьезность отношения автора к выбранному им делу – да это едва ли не главное, где вполне понятное желание самовыразиться сопряжено с осознанной ответственностью перед Словом, перед читающим народом и, более того, этой ответственностью направляемое.
Эту серьезность намерений мы, руководители семинара прозы совещания молодых писателей «Мы выросли в России» на бугурусланской родине Сергея Тимофеевича Аксакова, почувствовали в Александре Курошине, когда еще читали его рукопись. И не ошиблись: умеющий слушать и слышать – а в этом сказывается умение учиться вообще, – он пишет жестковатые по фабуле и трезвому огляду действительности невеселой нашей, но внутренне теплые, к теплу человеческому взывающие рассказы. «Опустить» человека – скажем, персонажа своего – и даже сорвать на этом некий куш популярности, в сущности, легко, чем и пользуются расплодившиеся ныне производители «чернухи». Задача же, сам смысл творчества русского писателя – быть на стороне лучшего, что есть в человеке, искать и находить в нем это лучшее, подымать его из инстинктов животного эгоизма к душевному и духовному.
И мы видим это стремление в Александре, рады ему и желаем добротной работы над словом, над прозой своей.
Петр КРАСНОВ
день учителя
ЭТА ИСТОРИЯ произошла лет пятнадцать назад, потому совсем было стерлась из памяти и всплыла совершенно случайно, вдруг, по какому-то случайному поводу. Но раз уж всплыла – расскажу.
– Я же не говорю, что один. Сходите с Мишей Барановым. Двое – уже делегация! – наша классная руководительница Татьяна Павловна водрузила на стол картонную коробку с тортом «Лесная сказ-ка». – Цветы возьмешь в сорок первом кабинете. Не спорь! Это очень заслуженный человек, прояви уважение!
«С Мишкой, как же! Этот пентиумный раб даже ест только возле компа и спит не раздеваясь, – возмущенно думал я, пиная по пути желтые листья каштана. – Не представляю, что должно произойти, чтобы он сейчас вышел из дома. Наверное, должен сгореть дисковод или материнская плата распаяться».
– Я не могу, я заболел! – сообщил Мишка и для пущей достоверности закашлял и потеребил на шее махровый клетчатый шарф.
В глубине квартиры призывно пиликнул компьютер.
– Мне вообще постельный режим прописан. А так я бы, конечно, с удовольствием, ты же знаешь! Спорить с ним нет никакого толка. Приключения Гордона Фримена для него опять оказались важнее дружбы.
Дом Петра Ивановича по нарисованному классной плану я нашел без труда. Пятиэтажка, похожая на черствую буханку, стояла на краю шеренги точно таких же зданий. Весь квартал выглядел как хлебная полка в гастрономе. Домофонов тогда не было, поэтому в подъезд с банками-пепельницами и настенным сквернословием я проник, никого не поставив в известность. Дверь, покрытая вспоротым дерматином, располагалась на последнем этаже, рядом с чердачной лестницей.
– Хто там? Из собеса?
– Здравствуйте, я с поручением заслуженного педагога Гусева Петра Ивановича поздравить с Днем учителя и пригласить завтра на торжественную линейку в школу номер сто семьдесят.
Дверь приоткрылась на длину цепочки, и внимательный взгляд обшарил меня всего целиком, включая коробку с тортом и хилый букет гвоздик. Видимо, не найдя в моей сорокакилограммовой фигуре ничего подозрительного, хозяин квартиры наконец распахнул дверь. Передо мной стоял высокий сухой старик с зачесанной назад совершенно седой шевелюрой.
– Это всё вам! – с облегчением протягиваю надоевшую поклажу.
– Значит, из школы? Проходите, молодой человек. Этот торт мы сейчас вместе с вами употребим за чаем. Проходите, что же вы там замялись?
Вежливо бы отказаться и уйти, но нет, я с печатью покорной обреченности принялся расшнуровывать кеды.
В квартире витало примечательное амбре пыли, старья и хозяйственного мыла. Присутствовала здесь еще одна весьма заметная деталь, благодаря малому размеру прихожей различимая прямо от двери. Клетки с мышами. Да, самыми обычными белыми лабораторными мышами. В единственной комнате их было три, еще одна примостилась на кухне. В каждой – не меньше десяти особей.
– Проходите сюда, на кухню. Вы уж простите, молодой человек, что я вас так вот бесцеремонно рекрутировал, так сказать. Для меня гости – редкость, только пенсию приносят раз в месяц, и больше никого не бывает. И так много лет.
Старик немного суетливо и неуклюже гремел желтым эмалированным чайником. Все вокруг на кухне было очень потерто и рационально. От изрезанной разделочной доски пахло свежим луком, пол, куда ни наступи, скрипел в одной тональности с петлями посудного шкафа, на чашках от ободков ко дну расходились капилляры трещин.
– Вы, значит, ученик? – хлопоча, спрашивал Петр Иванович.
– Да, учусь в сто семидесятой, в «Б» классе.
– И какие у вас отметки?
– Всякие, конечно, бывают. Но в четвертях – только пятерки и четверки.
– Хорошист, стало быть, – учитель тепло улыбнулся. – И как же – тяжело дается наука-то нынче?
– Задают многовато. А так – ничего, справляемся.
– Задают – это необходимо, молодой человек, в трудах сейчас куется ваша личность. Будьте старательны и аккуратны, постигайте все науки. Вы, простите за банальность, кем хотите стать?
– Пока не знаю.
– В самом деле? А я, признаться, уже в вашем возрасте твердо решил стать педагогом.
– И ни разу не пожалели о своем решении? – осмелел я.
– При Союзе, молодой человек, ни разу. Но Союз разрушили, и настало смутное время. Простому народу показали кукиш и бросили умирать. Но были те, кто, напротив, вишь что, воспряли. Страшное разочарование!
Старик опустил плечи и грустно посмотрел в чайную жижу.
– Вы разочаровались в государстве? – спросил я, когда молчание затянулось.
– Не только. В людях, стране, власти, собственной жизни. У меня, знаете ли, была одна мещанская мечта: выйти на пенсию, купить домик в пригороде, чтоб от забора – прямо мостки на озеро. Вы знаете, как в совхозе «Рощинском» чудесно клюет окунь? А‑а, не знаете! – Петр Иванович разочарованно шевельнул алебастровым усом, – вы много чего еще не знаете, молодой человек. Потому-то и жизнь вам кажется, наверное, не горше этих ваших «Сникерсов». У меня была сберкнижка. Сумма там под старость набежала приличная. Два «жигуля» можно было взять. А потом…
– Что потом?
– Начался бес-пре-дел! – учитель произнес это слово страшным шепотом. – От моих накоплений осталась горстка медных пятаков. И с гулькин нос пенсия. Несовместимая с жизнью. Я ведь, молодой человек, милостыню просил. Учитель высшей категории. Встал себе тихонечко в подземном переходе и стою, а они мне в картуз монетки сыплют. И вот увидела меня там Челнокова – бывшая моя ученица, редкостная шалашовка, вы уж простите за резкость. Увидела и говорит: «Я вам, Петр Иванович, хлебушка купила – только за то, что мне тройку в аттестат поставили. Вот, держите!» – и кидает мне под ноги буханку бородинского. И пошла, стуча каблуками, гордая, как кошка сиамская: отомстила, дескать. А я, вот сучье время, буханочку эту подобрал и за пазуху.
ПЕТР ИВАНОВИЧ шумно звякнул кружкой по столу, встал и отвернулся лицом к окну, по-мальчишески пряча слезы.
Я зачем-то решил утешать:
– Хорошо, что вы духом не падаете, животных любите. Вон какие у вас мышки красивые.
Лучше б я этого не говорил.
– Вы, кажется, об этом, молодой человек? – старик небрежно ткнул ложкой в сторону прозрачной поверхности аквариума.
Обитатели задрожали и сгрудились в дальнем углу.
– Здесь все просто до чрезвычайности: я их бог, а они мои божьи твари.
Внешний вид Петра Ивановича серьезно поменялся. Глаза из-под роговых очков блестели холодно и властно, сутулая фигура распрямилась, фланелевая рубашка топорщилась, будто мантия.
– И я, признаться, очень строгий бог. Наказующий за грехи! Не чета тому, аморфному, которого нынче так яро почитают. Здесь у меня, – мышиный бог указал на кухонную клетку, – обжоры: они всегда ели больше, чем это стоило делать. Теперь я кормлю их очень редко, с тем расчетом, чтоб не передохли, но и продолжали мучиться голодом! Пойдем, покажу остальных!
Старик крепко схватил меня за запястье и потащил в комнату.
– Здесь у меня драчуны! Эти мерзавцы всегда были агрессивнее остальных! Шпана! Дрянь! Теперь пусть задирают друг друга. И ведь задирают регулярно, надо признать!
Действительно, в клетке драчунов один из белых комочков лежал совсем неподвижно.
– Ага, видели, молодой человек? Его постигла кара! Моя! Значит, в живых осталось тридцать девять. Хорошо, что скоро пенсия, снова пойду на птичий… Но мы с вами отвлеклись. Вот в этой клетке у меня лентяи. Эти мерзкие твари не желали вращать колесо, они думали, что пища будет доставаться им безвозмездно! Ха! Но меня им не провести!
В этом аквариуме несчастные зверьки были вынуждены плавать или ходить на задних лапках – на два пальца от дна клетка была заполнена водой.
– Кто устает плыть или опускается на передние лапы – умирает! – радостно объявило местное божество.
– А как же они спят? – несмотря на оцепенение страха, меня очень взволновал этот вопрос.
– Мерзкие маленькие грызуны беззащитны только на первый взгляд. Они приспособились спать на трупах погибших сородичей. Вон, смотрите, каков ловкач!
Маленький мышонок, осовело моргая глазками, цеплялся за шкурку бездыханного товарища. Рядом выжидающе, словно в очереди на качели, ходили еще несколько особей.
Петр Иванович, со злой гордостью глядя на мучения подопечных, перешел к последней, самой населенной клетке.
– Ну а тут у меня честные граждане. Впрочем, не все! Вы заметили? Ах, Девятый, Девятый, сейчас уже полдень, а ты спишь! Это грех лени! – Петр Иванович выхватил свернувшегося клубочком мышонка из клетки честных граждан и поместил его к лентяям. Мышонок с плеском погрузился в воду и тут же судорожно заработал лапками.
Бог посмотрел на меня осуждающе.
– Вы очень ненаблюдательны, молодой человек. Я сказал, что мышей осталось тридцать девять, а показал только тридцать восемь. Что с вами – поленились посчитать? Ай, как нехорошо! Быть бы вам за это в клетке с лентяями!
– И где же еще одна? – во ртуу меня пересохло.
– Сейчас! – старик с готовностью полез под софу. – Сейчас я покажу вам самого страшного грешника.
Он достал жестяную банку из-под кофе.
– Это номер семнадцать. И он виновен передо мной страшно!
– В чем?
Старик отколупнул крышку и извлек из темноты маленького мышонка.
– Он в меня не верит! Да, Семнадцатый у нас атеист. За это я лишил его солнца. Я исправно кормлю его, но с одним условием: в абсолютной темноте. Ведь бог – это свет! Пусть знает, от чего отказался. – Старик положил мышонка обратно и крепко захлопнул крышку. Его шальной энтузиазм экскурсовода, кажется, исчерпался.
– Я очень разнервничался, молодой человек. Свой мир я мало кому показывал, до вас – только разносчице пенсии. Мне нужно принять капли, – он развалисто направился в кухню.
Человеческая память – странная вещь. Нет-нет, да и уколет такой вот булавкой давно забытого. Да еще и воскресит в душе тени тех самых чувств: изумления, безысходности и жгущего щеки стыда. Когда я рассказал Мишке о своем приключении, он лишь пробурчал: «Ну мыши и мыши» – и опять уткнулся в свой компьютер. Он и сейчас такой – немногословный, бесстрастный сисадмин.
А вот что я сказал тогда Петру Ивановичу – стерлось из памяти напрочь. Не помню, говорил ли я вообще хоть что-то. Только судорожно напялил кеды, не зашнуровав, а лишь заправив концы шнурков внутрь, и летел по лестнице пять этажей. Когда, как старый филин, ухнула дверь подъезда, я уже свернул за угол и бежал напрямик по рыхлой, влажной земле, отбрасывая подошвами комья грязи. Воображение рисовало картинки возможной погони, и страх подталкивал меня в спину похлеще попутного ветра. Я не бежал так ни до, ни после. Никогда. Лишь спустя два квартала остановился отдышаться. Волосы взмокли, капли пота съезжали по носу и падали на землю. В кармане моей олимпийки билось маленькое сердце Семнадцатого.
Полностью сборник рассказов «Сердце Семнадцатого» доступен по этой ссылке.
Александр Валерьевич Курошин родился в 1987 году в Куйбышеве (ныне Самара). Окончил Самарский государственный университет путей сообщения. Сейчас работает в министерстве труда, занятости и миграционной политики Самарской области.
Начал публиковаться как гражданский журналист в корпоративном журнале Куйбышевской железной дороги «Станция Молодежная». Печатался в альманахе «Лед и пламень» (Москва), журналах «Русское эхо», «Молодежная волна» (Самара), «ЛитеrraNova» (Саранск), «Бийский вестник». Участник II и III литературных фестивалей имени Михаила Анищенко (Самара, 2014, 2015). Как лауреат Межрегионального семинара-совещания молодых писателей «Мы выросли в России» в номинации «Проза» (Бугуруслан и Аксаково Оренбургской области, 2015) получил право выпустить эту книгу.