≡ СЕРГЕЙ ХОМУТОВ ≡
«Мы стояли за букву,
Мы стояли за Бога».
Григорий Богослов
О «Символе Веры»
АлфАвит это чуткие руки
Тех, кто умеет писать…
Для боли, любви и разлуки
Буквы мысЛями могут стать.
Мысли – буквами, те – словами.
По волнам этих риФм и строк
Я, покорный, плыву рядом с вами.
Я хотел зАписать и смог
Эту книгу стихотворений.
Так Вот жизнь срифмовалась моя –
Труд раздумИй и плод сомнений,
Даже чуточку оТкровений –
Всё по полкам – от А до Я.
А
* * *
А я буду сидеть и ждать,
Строчки ловить, глаза опустив.
Гордое слово знать,
Горькое слово любить.
* * *
Ах, этих глаз хрусталь,
И этот зимний вечер,
Мятущийся февраль,
И думы на рассвете
Свиваются в кольцо.
И даже в лунном круге –
Небесное лицо
Моей земной подруги.
Б
бессоница
Метафизика – основа темноты.
Ты живешь, а ничего не изменяется.
Звук часов – помощник тишины.
Кружат стрелки. Это время мается.
Страшно. Темнота – коварный друг.
Нас она пугает первозданностью.
В ней пружины временных минут
То сжимаются, то разжимаются.
Странно, что треть жизни в темноте
Мы проводим, а ее пугаемся.
Нас спасает то, что в пустоте
Кружат стрелки. Это время мается.
Маятник – от слова «маяться».
* * *
Было время необидное –
Я себя ровнял со многими.
Только кони серединные
Не родятся восьминогими.
Только песня необидная
Оказалась просто песенкой.
Я мечтал о жизни с крыльями,
А живу я жизнью-лесенкой.
Стук-постук – ступени стукают.
Я иду, да вот не знаю лишь…
Вверх мне кажется, они ведут,
Только чувствую – сползаю вниз.
Разгребу я снег ладонями,
Прорастай трава-забвение.
Не потонем, не потонем мы.
Мы научимся терпению.
Мы научимся поддакивать,
Нас научат – в пояс кланяться,
Время измерять задачами
И любить не женщин – платьица.
Только память необидная
Вспомнит время восьминогое,
А мечта о жизни с крыльями
Породнит меня со многими.
В
* * *
В Нероновых зрачках – пожар.
Жизнь, как итог. Над Римом – зарево.
Но может, мир не так уж стар,
Чтоб начинать нелепо заново?
война
Надменно зло, цинична сила,
Гордыня – только украшенье.
На грубом рубище насилья
Горят кровавые каменья.
Идет по городам и весям,
Рожденная грехом и спесью,
Война, на руку серп повесив,
Трубя в трубу о черной вести.
И разлетаются тенями все звуки,
Но не с тем, чтоб сгинуть.
И поднимаются стеблями
Сыны, чтоб под серпом погибнуть.
Как просека ее дорога,
Как зарево ее пожары.
Она бессмысленно жестока
И никогда не станет старой.
И вечно ворону кружить,
И вечно матери тужить.
время одной сигареты
В общем-то, это не много –
Время одной сигареты.
Здесь на земле, у порога,
В поисках правды и света.
Медленно тлеет надежда,
Пальцы уже обжигая,
И представляются прежними
Краски минутного рая.
В небе – доходчиво пусто.
Не закричать и не взвиться.
Высшее в мире искусство
Просто молчать и томиться
Здесь – на земле, у порога,
В поисках правды и света…
В общем-то, это не много –
Время одной сигареты.
* * *
Всё отболит. И сердце отмолит
Сытый покой, в обмен на себя.
И вот уже легче, и слева не колет,
И солнце смеется, и любят тебя.
И любят тебя незлобивой любовью.
Как бабочку – просто летает и пусть.
А шок заменяется сладкою болью,
А боль превращается в легкую грусть.
* * *
Вы вновь являться стали мне
В чужих прическах, жестах, взглядах,
Как след дыханья на стекле,
Как запах сладостного яда.
Вы для меня – почти мираж
В дрожанье маревого лета.
Пусть остается образ ваш
Последним в памяти поэта.
Я, превращая вас в мечту,
Законов правды не нарушу.
Я руку отдаю мечу,
А Богу предлагаю душу.
Г
год 1937
1.
Я и врать не умел по-хорошему.
И перечить, увы, не умел.
Вот теперь и таращусь на прошлое
Беломоро-канальских дел.
Что же делать? Ведь всё перемолото,
Перетерто, рассеяно в дым.
Боль чужая на сердце наколота.
37 – для других и другим.
С непонятным клеймом: «… те, которые…»
На высоком и выбритом лбу,
Я привязан веревкой истории
То ли к колышку, то ли к столбу.
2.
Советская власть… соловецкая власть…
Да и власти-то нет никакой.
Лишь ястребиное горе-напасть
Кружится над страной.
Взгляд ястребиный, светел и прям,
Щурится со стены.
Трубку раскуривает шаман,
Трубку своей страны.
Дело – табак. А в табаке –
Пальцы, глаза и боль.
Люди – очередь в кабаке –
Готовы на всё. Изволь.
Вольному – воля. Спасенному – ад.
Нации все равны.
Бродит меж ними усатый взгляд,
Спрыгнувший со стены.
Д
* * *
Два серых тумана бредут по дороге
Навстречу друг другу, в ложбину ночную.
В пространствах темнеют забытые боги
И вновь проклинают судьбу кочевую.
Два серых тумана сойдутся в распадке
И прежде чем выпасть, расколют друг друга.
А люди потушат ночные лампадки,
Сведутся концы ежедневного круга.
А, значит, как прежде, дышать настоящим
И утренней свежести не замечая,
Быть просто куда-то устало спешащим,
Другого не зная и не принимая.
В колючих и звонких обломках тумана
Будить предрассветную тишь?
Очнуться душой? Впрочем, поздно и странно…
Душа, почему ты молчишь?
* * *
День, растянутый до одури
Монотонною работой.
Перечеркивание прошлого.
Счеты, счеты, пересчеты.
Перестуки, перегляды,
Пере- что-то там еще…
Против шерсти время гладит
И глядит через плечо.
Отгоревший отблеск взгляда
На бумаге и в окне.
Осень бродит где-то рядом,
Но не помнит обо мне.
Мне ли быть пустым и грустным
И растянутым в строку?
В этот вечер дымно-тусклый
Может быть и я смогу
Передвинуть, перепрыгнуть,
Пере- что-нибудь еще.
Только бы суметь не вскрикнуть,
Только бы суметь не всхлипнуть,
Не взглянуть через плечо.
дорожная элегия
Завтра я буду дома.
Может не будет боли.
Может быть по-другому
Мы разыграем роли.
Роли судеб и писем,
Роли мужчин и женщин.
Будет поменьше выси.
Может, побольше песен.
Я улетел. Подумал.
Понял: пора возвращаться
В домы свои и в думы,
В тело свое и в счастье.
Здравствуй, отсутствие воли!
Здравствуй, мой мир не огромный!
Ты, словно летное поле,
Такой же пустой и ровный.
Я на тебя приземляюсь.
Знаю, ты будешь доволен,
Что навсегда отменяю
Песенку вольной воли.
Е Ё
* * *
Если сможешь понять, пойми.
Если нет, хотя бы почувствуй.
Я опять погрузился в дни,
Где вся жизнь – только ложе прокрустово.
Оттого-то, как ни крути,
Дни короче, а ночи натужнее.
Предо мною два тесных пути –
В ночь и в день. И оба ненужные.
* * *
Есть странные периоды покоя –
На час, на день, бывает и на век.
Биенье жизни сонное такое
И в нем спокоен человек.
А вот еще – нелепым счетом
К нам созерцанье пристает.
И заменяет нам полет
На наблюденье за полетом.
И мы, поверив в это счастье,
Следим безвольно и легко,
Как в кружку льется молоко,
Как птицы вьются над рекой,
Не вызывая в нас участья.
И вот – в кругу забот привычных –
Мы, растерявши благодать,
Уж не мечтаем кем-то стать,
А ищем, как скорей устать,
Чтобы забыться сном привычным.
Ж
* * *
Жив старыми надеждами, уставшими мечтами.
Их разбудили в полночь и не забыли в срок.
Они встают угрюмо потухшими свечами,
Как версты вдоль дороги, как ноты между строк.
Но мне пора. Я дальше уезжаю,
Вдаль-далеко, в холодный серый вечер.
Последний раз я песни зажигаю
Проклятье юности – погашенные свечи.
З
* * *
Запах свежий и незнакомый
Неземной неизвестной истомы.
Вот он ключ от нашего дома.
Он зажат у меня в ладони.
Вот ладонь, по которой ясно
Нашей встречи предначертанье.
И напрасное – не напрасно,
И прекрасно наше свиданье.
Этих глаз поднебесное ложе
С византийской таинственной фрески,
Эти руки, на стебли похожие,
Этот голос, гортанный и резкий.
Всё со мной. И легко, не устало
В яркий свет мы уходим как будто.
Улыбнись! Это только начало.
Улыбнись! Это только утро.
* * *
Звездочка самолета. След, уходящий в вечность.
Эта стрела белесая мне указала путь.
Где-то в краю лазурном, где-то в стране жемчужной
Прячется необъяснимая, недостижимая суть.
Мы же пытаемся слепо, здесь – в полутемном царстве,
Среди пыли, мрака и холода частичку ее понять.
Но бесполезны попытки. Бросьте, не стоит терзаться,
Легче синюю птицу сетью мечты поймать.
Где же ты, чистое царство поэтов и музыкантов?..
Всходите скорей на корабль! Мы обрубаем трос!
Верьте, однажды утром голос услышим с мачты.
Буднично и устало «Небо!», – крикнет матрос.
* * *
Знаешь, дружище, всё очень просто –
Рана покроется липкой коростой.
Высохнет корка, сорвешь – там рубец.
Значит, и боли и зуду конец.
И Й
* * *
…И я обрушился в себя…
И долго только пыль клубилась,
Когда так глиняно разбилась
Надежда дерзкая моя.
интуиция
Я люблю беспорядок недостроенных мыслей.
Миг. Качнется раствор и начнется кристалл.
И рождаются песни, как рождаются письма,
И находится рифма с удареньем на А.
Ожиданье субботы, ощущенье субботы,
Но окончены поиски где-то под Я.
Там свершилась работа. Здесь начнется работа.
Записать я сумею. Кто же, если не я?
К
к Тютчеву
Ложатся грустные итоги
В прямоугольники листов,
Когда в сознании готов
Лишь образ пройденной дороги.
Второе зренье бытия
Есть лишь двойное искаженье…
Тройное – это жизнь твоя
Уже в читательском прочтении.
Суметь отобразить всю суть:
Мир – сквозь сознанье – на страницу.
Так образ дышащий теснится
С надеждой глубоко вздохнуть.
Прелюдией на небесах
До смысла нужный смысл приблизить,
Чем нечувствительно возвысить
Читателя в его глазах.
Всё это есть напрасный труд.
Как часто это понимая,
Поэты вдохновенно лгут.
Мысль – ложь,
Пусть даже мысль немая.
* * *
Как мало на свете осталось –
Рассветы и губы твои,
Кружевная салфетка, усталость
В бокале с прозрачным Аи.
На дне рокового бокала,
По прихоти пьяного сна,
Всё та же ночная усталость,
Щемящая грустная жалость,
Что есть перед вами вина.
* * *
Как Тютчев, в море ночном
Я утоплю свою душу.
И сделаюсь огоньком
Небес, над земною сушей.
Как хорошо светить
Мерно и безысходно,
Света спуская нить
К темной земле холодной.
Легким светлым лучом
Век ваших нежно касаться,
Жить в памяти светлячком,
Сном в ваши сны являться.
* * *
Когда ко мне приходит нежность
И строгой делает любовь,
То, позабыв свою мятежность,
Я не тревожу ваших снов.
Когда, вдохнув ночную свежесть,
Я допускаю слово «пусть»,
Как бы итог и безнадежность,
С небес ко мне слетает грусть.
Пусть мира тесное соседство
Шумит и стонет вдалеке.
Сегодня ночью королевство
Зажато у меня в руке.
Оно и нежностью и грустью
Горит в мирах наверняка…
Рука устанет и отпустит
Банальнейшего светляка.
Л
лирика
Исчезла боль, как исчезает звук
Протяжный, долгий, на звенящей ноте.
И вновь черед томительной работе,
Синицей вылетающей из рук.
Суметь создать подобье на бумаге,
Синичьи обвести следы.
Когда-то так рождались саги,
Былин гремящие стихи.
Что личный опыт? Точка небосклона.
Что чья-то жизнь? Отрезок на листке.
Но не сумеет океана лоно
Оставить отпечатка на песке.
Рука сумеет, сможет замок
Построить и пускай прибой,
Взметнув волну без правил и без рамок,
Сотрет песок, уйдет волной,
Но отпечаток – жив. Я твердо это знаю.
Мы вспомним, мы умеем рисовать,
Мы в сотый раз свой замок заставляем
В зерцалах памяти вставать.
И он встает – след сотен повторений,
Желаний и ошибок след.
Он был! Он знает завершенье!
Он был! И это помнит свет.
И помнит наш песок желаний
Руки заботу и уют…
Стихи не умирают вместе с нами.
Они живут.
М
* * *
Мертвая сонная зыбь,
Легкая синяя гладь.
Хочется просто забыть.
Хочется просто устать.
Тихо течением плыть.
Песней себя укачать.
Просто не хочется быть.
Даже не хочется стать.
Только не надо страстей.
Было же, было не раз –
Жаркие руки ночей,
Блеск ожидающих глаз.
Мне не назначено встреч.
Значит, не будет разлук.
Разве горячая речь
Стоит пустыни вокруг?
* * *
Моя серебряная книга,
Мой ясный день, моя подруга,
Мы остаемся друг для друга
Неперевернутой страницей.
И словно инеем ресницы
Подернуты. О! Верность мига!
Моя серебряная книга,
Мой ясный день, моя подруга.
Н
* * *
Небо, нёбо, Ниобея…
Так рождаются созвучья.
Звуки, смысла не имея,
Ткут узор на всякий случай.
Семантическое поле
Тоже не имеет смысла.
Даже творчество и воля –
По законам коромысла –
Суть придуманный порядок,
Непонятный очень многим.
Стихотворец между грядок
Огородник и не боле.
Он окучивает строчки,
Повилику вырывая.
И растет ботва на кочках –
Непонятная, живая.
Он стрижет усы и ветки,
Пересаживает буквы
По ему понятным меткам,
Создавая свои клумбы.
Вырастают в результате
Гармоничные творенья
Симметричных звуков. Кстати,
Без цветов, плодов и тени.
* * *
Неделя за неделей кроет
Поверхность моего стола
Лишь нехристианскою любовью,
Листками, вырванными с кровью
Из скорбного календаря.
А где-то в небесах и выше
Ведется неумолчный спор
О ветрах, капельках по крышам,
Добре и правде. Разговор
Понятен, только недоступен,
Как повторяющийся сон,
Забытый в лихорадке будней.
А Судный день не станет судным
Для всех, исполнивших Закон,
Который отрицает злобу,
В котором каждый осиян.
И только прикоснувшись к Богу,
Прорезав темную утробу
Мой дух вернется в Океан.
* * *
Ночи станут светлее.
Это снег.
Суетливей, смелее
Жизни бег.
Осень тихо шептала:
– Всех прости.
А зима обещала
Отпустить.
Только вспыхнул так смело
Синий май.
Открывай свою землю
И играй.
Лето, жаркое лето
Всех дорог.
Листья сбросило лето
На порог.
Вновь осенняя песня –
Тихий стон.
Только очень не весел
Этот сон.
Видно сердцу милее
Мягкий свет.
Ночи станут светлее.
Это снег.
ночная сказка
Я приснюсь тебе, быть может. Я приснюсь
И к глазам твоим губами прикоснусь.
В изголовье сяду, погашу свечу,
Промолчу, конечно, промолчу.
Только долго буду свет небесный красть,
Вечность для тебя упрямо прясть,
Звездным газом плечи укрывать,
И молчать, и плавно волхвовать.
А потом свирель возьму с небес.
Заиграю про весенний лес,
Про ручьи, затянутые льдом,
Про просторный не осенний дом
Где-то в светлом небе голубом.
Мы взлетим. Я – в яви, ты – во сне.
Ты быть может, улыбнешься мне,
Сквозь туман предутреннего сна,
Не поняв, где ты была сама.
Я верну тебя к рассвету на постель.
Птичьим трелям возвращу свою свирель.
И уйду по тонкому лучу.
Промолчу, конечно, промолчу.
ночь комедианта
Земля – стеклярус, синий шар,
Игрушка. На шнурке заката
Удавлен день, но из Когда-то
Пылает новых дней пожар.
И жар вращающихся дней
Всё согревает бок гиганту…
Но кажется комедианту,
Что время – скопище ночей,
В которых можно утонуть,
Забыв дневной нелепый хохот.
Он любит грусть, разлуку, холод.
Всё то, что ночью назовут
Другие. Бог им судия.
Но он-то, он-то твердо знает,
Что день вопросов не снимает,
Но ночь есть сущность бытия.
Ее дрожащие мгновенья,
Слиянье призрачных природ,
Теней и дум неспешный ход,
С секундной скоростью прозренья
Живут, тревожат, даже греют,
Свивая призрачный мирок
В кольцо. И вот, ни царь, ни рок
В него войти уже не смеют…
Перевернется грузный шар,
Свой бок подставив под светило,
И ночь уйдет, и ночь застынет,
Разлив теней ненужный вар.
О
он – дождь
Он – дождь! Он получил названье.
Он – дождь. Он смоет снежный след
И утолит извечное желанье –
Ночной и зимний – томным ожиданьем
Встреч мимолетных – маленьких побед.
Он – дождь! Смотрите, он из капель.
Он жизнью не своей живет.
Клочков тумана – серых цапель –
Ночной изысканный полет
Объявит о его кончине.
Он был дождем и вот – туман.
И в этом даже нет причины:
Неправильность сменил обман.
Всё скрыто, ненадежно, зыбко
И тает свет в прохладной мгле.
Ведь так копеечная скрипка
Играет реквием себе.
Он – дождь! Его вы не застали,
Но может быть в чужом краю
Прислушались и услыхали
Ночную исповедь мою –
Молитву зимнему дождю.
* * *
Отпущен снег и волей провиденья
Все погружается во тьму.
И город призрачным виденьем
Всё дальше, дальше, там – внизу.
Я там, откуда снег. И вот я выше снега.
Я там, откуда свет. И вот я выше звезд.
Передо мной – великолепьем неба –
Мир грез и представлений мост.
П
память
(Минздрав предупреждает…)
Я хотел написать об огне.
Он погас. Я забыл про него.
А казалось, что именно мне
Написать обо всем суждено.
Сигарета, как память горит:
Много дыма и мало огня.
Память тоже сегодня не спит.
Память дымом уходит в меня.
Чтобы нужное не забыть –
Память нужно суметь пережечь.
Сигарета в руках задрожит.
Это с кашлем рождается речь.
Это с болью рождается звук,
Слог, который суметь бы сберечь.
Сигарета – для рук и для губ.
Память наша – для писем и встреч.
Память наша… А время поёт
Сигаретой в уставших руках.
Всё мне чудится: огонёк
Бродит в серых от пепла строках.
Всё мне видится: в струйках дымка –
Милых лет вдохновенный полёт.
Струи дыма, как облака…
Кто не курит, меня не поймёт.
* * *
Пожелтевшие листья травы,
Заблудившийся в небе рассвет…
– Что ж так поздно? – промолвите Вы.
– Что ж так больно? – спрошу я в ответ.
Почему – я и сам не пойму –
Мы не ценим минутного «вместе»?
Жизнь идет под откос и во тьму
Бестолковой сверчковою песней.
* * *
Послушай, ведь это зима.
Прислушайся, это метели.
А зимние терема
Звенят, как прежде звенели.
И весь этот белый успех,
Как продолжение неба.
Вечер кончается. Снег.
И можно брести нелепо
Куда-то к краю снегов,
Только бы с вами рядом,
И открывать засов
Двери небесной – взглядом.
* * *
Правда ведь, так бывает?
Мы-то с тобою знаем,
Как грусть и любовь отцветают,
А мы им, увы, помогаем.
А может всё неправда,
В том, что с тобой мы знаем…
Любви неизменно право.
Это мы с тобой отцветаем.
* * *
Пусть седина гравирует виски
И ветру не видно конца.
Пусть тяжек груз и сильны тиски
Разлуки – злого кольца.
Пусть эта ночь, этот тихий ад
Смиренья так долго со мной.
Я стану Креза богаче стократ
Улыбкой твоей одной.
Мне нужен твой тихий и ясный свет
И взмах твоих белых крыл.
Я знаю, ты тоже ищешь ответ,
А я, наконец, получил
В награду на сердце маленький шрам.
На зависть другим сердцам.
Р
расшатанные строки
Никогда не говори «никогда»,
Никогда не обещай «навсегда».
Абсолютного среди людей просто нет.
Это только свет означает свет.
Это только тьма означает тьму.
Без ответа на извечное «почему?».
Может эти мысли были травой.
Может эти звуки станут водой.
Раньше всяких слов тоже были слова.
Те, что через суть проступают едва.
Но в любом названии есть ущерб.
Не луна в сознании, только серп.
Эту часть доступную назови.
Нет от знанья радости без любви.
Полюби все сущее, словно свет
И твоё грядущее даст ответ.
Ты прорежешь тёмное, как мечом
Мыслью окончательной, став лучом.
* * *
Розы останутся розами,
Небо останется небом,
Страны останутся странами,
В которых не разу я не был,
Звезд вращательный танец
Даже на миг не прервется,
Когда я уйду, лишь румянец
На ваших щеках отольется.
А я буду идти над звездами.
В поисках правды и света.
Я забуду прощания слёзные
И не стану искать ответа.
А вы моих глаз не забудете,
Хотя этих слов не запомните.
И тогда вы поймете, что любите
И будет это в темной комнате…
С
* * *
Скромный осенний пейзаж на картине:
Лодки, унылый причал,
Парк за прудом, воздух вязкий и синий,
Дальше – щемящая даль.
Если всмотреться, у края картины
Несколько чахлых кустов,
А перед ними, под тенью гардины,
Груда из желтых листов.
Так украшение скромной квартиры
Тускло глядит со стены,
В холод и в зной неизменностью мира,
И мы уже не вольны
Что-то исправить в той осени давней,
Песни вернуть и мечты.
Нам остаются печальные дали
В рамке, со старой стены.
* * *
Снег пошел, и сердце отпустило
Старую мечту свою.
Всех простило,
Обо всем забыло,
Как тяжелый якорь опустило
В тихую и илистую мглу.
сплин
Я заплакал бы синей метелью,
Засмеялся бы красным огнем,
Полюбил бы дождем-акварелью
И растаял серебряным льдом.
Только где мне взять слезы, чтоб плакать?
Где взять силы для смеха-огня?
Вновь весенне-холодная слякоть
Поселилась в душе у меня.
Серый призрак томленья блуждает,
Как обманщица жизни – весна.
Кто сказал, что весна исцеляет
От тоски, от болезней, от сна?
На душе темнота даже днем.
В сердце нет больше места веселью.
Засмеяться бы красным огнем
И заплакать бы синей метелью.
Т
* * *
Тёмно-красные полосы туч и заката –
Пробивается в небе моя колея.
Я умру и забуду, как ты мне когда-то
Обещала, что вспомнишь меня.
А под окнами встанет не призрак, не демон,
И не дух, а ночной огонек.
И заставит поверить в щемящую небыль:
Без тебя я везде одинок.
* * *
«В Петербурге сойдемся мы снова,
Словно солнце мы похоронили в нем».
О. Мандельштам
Три этих дня… Любовь и красота
Глядят друг в друга, словно сфинксы.
Я между ними, ветер с Финского.
Ему покорствует Нева.
И я, покорный раб судьбы,
Влачу расслабленное тело.
Усталый город дышит прело.
Он одинок, как я, как ты.
Распалось триединство наше
Так безнадежно и легко.
Воспоминание – крыло
Над Петропавловскою башней.
Но наш итог замкнет кольцо
В каком-нибудь ином пространстве.
Мы вновь придем из чуждых странствий
На Петербургское крыльцо.
* * *
Ты любишь яркие цвета,
Цвета уверенности, силы.
Они банальны, но красивы,
Как нашей жизни суета.
Ты любишь яркие цвета.
Ты любишь яркие огни,
Когда весь город ими полон.
Его покрыл вечерний полог.
Мы одиноки, как они –
Ночные яркие огни.
А я люблю тебя одну –
Восточной сказкой, вздохом, кровью
Переполняется любовью
Моя мечта, подобно сну.
И я люблю тебя одну.
У Ф Х
* * *
«Утоли моя печали,
Матерь Божия»… В тиши
От неправедной молитвы,
Одинокой скорбной битвы,
Самого с собой вначале,
Сердце трепетно дрожит.
* * *
Утрами так хочется быть справедливым
И трезвым в оценке людей и вещей,
Немного наивным и странно-капризным
При выборе острых мечей.
И день выпивать, как последнюю чашу.
И знать, что окончится битва в пути
Не нашей победой и славой не нашей.
Лишь ворон о нас прокричит.
Ц
цветы увядшие
Увядшие цветы – следы благополучия,
Восторгов, славы, может быть страстей,
А может быть и вовсе случай,
Или подарок дорогих гостей
Забыты здесь, в уютной клетке.
Простая ваза, тонкое стекло.
Воспоминания – обломок ветки,
Забытый запах, бывшее тепло.
Они стоят укором откровенья,
Стыдом за искренность и болью за грехи.
Ты не отыщешь в прошлом откровенья,
Не посвятишь прошедшему стихи.
И умирает молча, без укора
Былая жизнь былых воспоминаний.
Так дай опору собственному взору
И выброси свои воспоминанья.
Ч
* * *
Что прошлое? Пролог?
Но может быть итогом
Нам станет прошлогодний снег.
А мы опять, вздохнув о многом,
Продолжим бег.
В привычном «завтра» забывая
Прозрения своей души.
Безумствам время отдавая,
Спешим.
Смеясь и деньги собирая,
В квартиру насадив вещей.
И вдруг с тревогой ощущая,
Что мир ничей.
Что пробежали мимо Бога,
А значит, потеряли свет.
И нам самим финалом и итогом –
Вчерашний снег.
* * *
Что ты делаешь со мной,
Что ты делаешь.
Что ты делаешь?
Что я сам не свой
Ты не ведаешь.
Что кричу во сне,
Не узнаешь ты.
На замшелом пне
Вновь растут цветы.
Проросли цветы,
Распустилися.
Не поняв беды,
В рост пустилися.
Там один цветок
Ярко-пламенный
Он любви росток,
Самый памятный.
А другой цветок
Цвета черного,
Отливал бедой
Крыльев ворона.
Ну, а третий цвет
Из слезинок весь –
Одинокий свет,
Без мотива песнь.
И одной порой
Я сорву их все.
И умыв росой
Понесу к тебе.
И одной зарей
Положу к ногам.
Выбирай любой.
Подарю, отдам.
Что ты делаешь со мной,
Что ты делаешь…
Ш Щ Ь Ы Ъ
шаг в темноту
На полшага не дойти в темноте
До двери, не распахнуть, не открыть.
Не сумев себя спасти в темноте,
Миражом над собою проплыть.
И без вскрика на пороге упасть,
Не окончив все дела и стихи.
Черной вечности красная пасть
Плавно примет и тебя и грехи.
Но сквозь тусклый Эреб пронести
Вечной мысли неспокойную нить:
– Я сегодня окончил жить,
Потому что не мог не любить.
Э
элегия
Как аллеи парков Каро,
Мне пейзаж оренбургских окраин.
Листья осенью – карты таро,
И гадаю я беспрестанно.
Здесь слагается тайная вязь
Всех моих одиноких прогулок.
Карагач – мелколиственный князь,
Заметает собой переулок.
Здесь так часто стучат поезда,
Поминутно, куда-то в пространство.
Одинокий фонарь, как звезда
Путеводная, дальних странствий.
Только я замыкаю круг
Словно ветер Экклезиаста.
Возвращаюсь к себе, мой друг,
Только очень седым и бесстрастным.
Ю
южная ночь
Перестав на мгновенье перечить судьбе,
Поклонившись ночному огню,
Я доставлю последнюю радость тебе –
Я скажу, что тебя не люблю.
Что из этого? Сладкая капелька лжи
Упадет на прибрежный песок.
Море только вздохнет. Я попробую жить,
Как всегда. Как всегда – одинок.
Я исчезну, уйду, растворюсь, пропаду
За твою, за ночную звезду.
Не проклятьем, не просьбою, не ворожбой,
Я молитвою буду с тобой.
Я
* * *
Я не ставлю подписи под строчками.
Я ведь даже не хозяин им.
Осенью – опавшими листочками,
По весне – стреляющими почками,
Вздохом или способом иным
В мир, откуда вышли, возвращаются
Все слова. Не в силах усмирить
Ветра, что за тучами гоняется
И дождя, который ожидается,
Тоже не способны отменить.
Может, встретят на пути бессмысленном
Несколько распахнутых сердец.
Их, наполнив чувствами и мыслями,
Истребят себя же, наконец.
Сергей Николаевич Хомутов родился в 1960 году, окончил Оренбургский пединститут, преподавал, работал на телеканалах «Регион», «РИАД-ТВ» и «ОРЕН-ТВ», в пресс-службах губернатора и «Оренбурггазпрома», был редактором газеты «Московский комсомолец» в Оренбурге». Член Союза российских писателей. Печатался в самиздатовских журналах, местных газетах, альманахах «Башня» и «Чаша круговая», журнале «Урал». В 1998 году издал под одной обложкой четыре книги стихов: «Второе зрение», «Светлые песни», «Арьергард», «Зимняя радуга», в 2003‑м в серии «Автограф» вышла книга «Привкус вечности», в 2006‑м – повесть-сказку «В поисках Живой воды» (в соавторстве с Вячеславом Моисеевым).