Последняя любовь

 АЛЕКСЕЙ ХАЛЬЗУНОВ 

наместник

Под утро разъезжался трибунал.
Как правило, к наместнику на дачу,
чтоб выпить за здоровье и удачу
всех тех, кто не попал еще в подвал.

На площадях сменила осень лето,
стояли дни, прохладны и остры,
но не давали ни тепла, ни света
великой инквизиции костры.

А утром без надежды на похмелье
спускались вниз, в сырое подземелье,
где рук не покладали палачи.
Тела желтели, потные до лоска,
как мотылек на палочке из воска,
дрожал огонь на кончике свечи.

Наместник часто выходил на воздух.
Охрана стыла, словно свора борзых,
готовая сорваться с поводка…
А он стоял, по-старчески нелепо,
подслеповато всматриваясь в небо,
как будто ждал знаменья свысока.

А трибунал допрашивал подробно
болтающих, что вера есть не догма,
поверивших, что все вокруг – игра.
Он наблюдал, как бывшие провидцы
молили об изгнанье из столицы,
заслуживая только топора.

Нет, он не верил, полубога крестник,
Когда, крича «да здравствует Наместник!»,
кляли они предательство свое…
Почти не задавая вслух вопросов,
листал тома прошений и доносов
и выводил размашисто: «Вранье!»

Очередной в испуганном смятенье
смотрел, как на стене качались тени.
Палач добавил в жаркий горн огня…
И некто грузный в черном, с краю третий,
сказал соседу: «Я устал, Лаврентий!
Пойду… Вы продолжайте без меня…»

1998  

станционный романс

Инвалид на станции
под ногами дачников
хрипловатым голосом
песенки поет.

Сумочки,
баульчики,
груда чемоданчиков…
Белая акация.
Воздух – чистый мед!

А гармошка мается
про года «ежовые».
Мимо кепки падают звонко медяки.
По вокзалу шастает
нищее, бомжовое,
стылое Отечество
с запахом тайги.

Постовые щурятся,
поправляют рации.
Карапуз в колясочке сладко смотрит сны.
Зябко летним вечером
на вокзальной станции
от нехитрой песенки про судьбу страны…
1998

ночная прогулка

Обстановка полночная.
Время местное точное.
Ладно, дело бы срочное,
а то так – ерунда…
Жизнь закручена ребусом.
Не успел за троллейбусом,
и дрожат укоризненно
над землей провода.

Остановка конечная.
Кто ты, девочка встречная?
Улыбнешься доверчиво,
примостясь у окна.
Знаю с странною горечью,
что сегодняшней полночью
с чьей, не ведаю, помощью
ты не будешь одна!

Два рубля не спасение!
Разве это везение,
что прошло воскресение –
город мертв до утра…
Мелочь как ни подсчитывай,
на такси не рассчитывай.
Лишь молитвами чьими-то
утешаться пора…


Боже мой,
как мне нужна,
кто помолится!
Только ты же –
не жена,
не любовница…

До подъезда проводить,
словно в юности.
Жизнь, как прежде, полюбить,
делать глупости!

Вновь попасть в водоворот
чувства странного.
Только я уже не тот,
чтобы заново.

Мне страшны и тишина,
и бессонница…
Боже мой,
как мне нужна,
кто помолится!


Отпустил от себя,
потому что иначе не мог.
Удалось сохранить
лишь волос твоих приторный запах,
но Восточная улица –
все-таки это восток,
а дорога моя
через полночь ложится на запад.

Будет ангел-хранитель
дрожать серебристым крылом,
этой полночью в городе
вымрут все черные кошки,
чтобы я не свернул,
чтобы я не пропал по оплошке,
захлебнувшись
душистой сирени дешевым вином…
1998

 

*  *  * 
Дождь застучал по жести крыш,
и мы проснулись.
А помнишь, как «шумел камыш,
деревья гнулись…»?

Еще вчера была жара,
листва сгорала.
Всю ночь гуляла до утра
другая пара.

Зачем назвали мы судьбой
что было с нами?
Перед тобой не я – другой
играл словами.

Другой до дома провожал,
острил натужно
и дольше за руку держал,
чем было нужно.

Теперь живешь, как будто спишь,
но не проснуться.
А где-то вновь шумит камыш,
деревья гнутся…
1998 

конь

До тебя – сто верст.
Конь копытом бьет.
Ветер пыль несет.
Дам коню воды,
он воды не пьет –
лишь храпит, и все.

В заливных лугах,
где трава густа,
был нам черт не брат!
Были нам сто верст,
как одна верста,
да пропал азарт…

Задрожит рука –
не поднимешь плеть,
и негоже бить.
Вот и выбирай:
то ли песню петь,
то ли волком выть!

Бросит в небо ночь
миллионы звезд.
Нет на мне креста!
Стало ясно вдруг
то, что сотня верст –
не одна верста…

Ворон в вышине
да над головой,
крылья распластал.
Я не разлюбил –
я спешил домой!
Просто конь устал…
1998 

остров

Было все до смешного просто.
Показалось, и вы не спорьте,
что похоже счастье на остров,
вдруг возникший на горизонте.

И под сердцем кольнуло остро,
и над берегом мы летаем,
чтоб увидеть, что счастье – остров,
только остров необитаем…

Быть пыталась доброй и нежной,
но со временем стало понятно –
накатила волной поспешной
и рванулась к морю обратно.

А в хмельном пустословии тостов
псевдодружеского участья
пеленой покрывался остров –
остров нашей любви и счастья.

И не птицы уже – подранки –
души маются сиротливо,
где песочные наши замки
захлестнула волна отлива…
1998 

поздняя любовь

Эта поздняя любовь –
как на грех,
не забыть нам ничего,
не решить.
Скоро выпадет опять
первый снег,
и до нового тепла
жить да жить.

Эта поздняя любовь –
чистый лист
в перемаранной тетради
судьбы…
Скоро снова слушать нам
вьюги свист,
словно партию
охрипшей трубы,

и шарахаться
вдвоем до утра,
и без памяти
грешить и грешить!
В нашем прошлом
было мало тепла,
а до нового –
еще жить да жить…

Эта поздняя любовь –
вечный страх
потерять твои глаза,
губы, смех.
Эта поздняя любовь,
как сестра,
будет пальцами ловить
первый снег…

Но когда в душе
звучат в унисон
голоса людей
и птиц голоса,
эта поздняя любовь -
словно сон,
что, как в детстве,
закрывает глаза…
1998 

баллада об осени в городе, в котором я никогда не был…

Под ногами болотная жижа.
Бич российский – земля и вода.
Осень бродит в предместьях Парижа,
но не встретиться нам никогда.

Этот вечный к романтике голод
не насытишь журнальным враньем.
В мире есть удивительный город,
но меня не отыщете в нем.

Что за осень? Отрывок вчерашний…
На сегодня не хватит чернил.
Это Эйфель с высотною башней
непонятно чего намудрил.

Здесь в России – дырявая крыша,
если дождик заплачет – беда!
Осень бродит в предместьях Парижа,
но не встретиться нам никогда…

Там – деревья пылают пожаром,
там – легки пробужденья и сны.
Мне б стоять бесприютным клошаром
в самом центре далекой страны

и, чужие мелодии слыша,
к ним слова подбирать без труда!
Осень бродит в предместьях Парижа,
но не встретиться нам никогда…
1998 

фаворит

Зимы начало. Слякоть и потемки.
В душе тоска, которой нет конца.
Григорий Александрович Потемкин
под вечер выезжает из дворца.

За свой отъезд винить Ее не вправе,
давно в стране и в сердце полумрак.
Фельдъегерь, обогнавший на заставе,
к нему не знает обратиться как…

Еще пока не поздно отвернуться,
исчезнуть из столицы без следа!
«Вам, Ваша Светлость, велено вернуться!»
Зачем вернуться, милый? И… куда?

Куда вернуться, если дверь закрыта?
Зачем спешить, когда огонь погас?
Такая, видно, участь фаворита –
бежать подальше от забывших глаз!

…А женщина, с трудом скрывая скуку,
готовясь удалиться на покой,
другому скажет: «Ну, целуйте ж руку!
Да что ж вы нерешительный такой?..»
1998

бездомные ангелы

Серебряным облаком с неба спускалась зима,
и елок дрожали под инеем острые клинья.
Бездомные ангелы к нам залетали в дома –
немного погреться, расправив усталые крылья.

Бездомные ангелы видели райские сны,
чуть слышно шептали во сне, вспоминая кого-то…
И ангелам было так просто дожить до весны:
всего одну ночь – лишь короткий этап перелета.

Им право на это, наверное, свыше дано.
Оно им дороже людского насущного хлеба.
Бездомные ангелы – тени немого кино
на черном экране огромного зимнего неба…
1999

 

* * *
О чем я напишу в последний год,
когда откажет сердце или печень,
когда у изголовья станут свечи
молитвенно оплакивать уход?

О чем я напишу в последний миг,
когда душа шагнет на звездный гравий,
когда уже не я, а мой двойник
на вас посмотрит с глянца фотографий?

Закроет солнце облачная тень,
судьба не даст надежды и отсрочки.
О чем я напишу в последний день?

Какие, Боже, это будут строчки?..


Алексей Анатольевич Хальзунов родился в 1968 году в Оренбурге. В 1988 году, отслужив в армии, поступил на исторический факультет Оренбургского педагогического института. Получив диплом, работал в образовательных учреждениях Оренбурга. С 1999 года – начальник пресс-службы управления исполнения наказаний Министерства юстиции России по Оренбургской области. Стихи Алексея Хальзунова публиковались в оренбургских газетах, в альманахе «Башня». В 2003 году вышла первая книга поэта «Крестики-нолики», открывшая серию «Автограф», издаваемую Оренбургским отделением СРП. Готов к выходу второй сборник стихотворений Хальзунова. 

Добавить комментарий

Ваш e-mail не будет опубликован. Обязательные поля помечены *

Вы робот? *