≡ ЖОРЖ РУМЯНЦЕВ ≡
* * *
Надломлен день.
Надорванным конвертом
Классическое: «Здравствуй дорогой!»
Я был когда-то дерзким экстравертом…
Теперь – другой.
В ночи… в запретных мыслях утопая,
Понур в общеньи с кухонной утилью.
И нет уже давно конца и края
Несчастья изобилью.
Я сам себя боюсь.
Боюсь часов.
Боюсь любви…
И слушать «Шутку» Баха.
Навязчивых друзей.
И голосов… из бездны страха.
Надломлен день.
Надорванным конвертом
Классическое: «Здравствуй дорогой!»
Я был когда-то дерзким экстравертом…
Теперь – другой…
признание в любви без слова «люблю»
Я ненавижу ждать на остановках.
Считать автобусы в усы.
Синиц на бельевых веревках.
Гипнотизировать часы,
Поверив в пробки на дорогах.
Я в лабиринте из двуногих,
Вне широты и долготы,
Ищу свой выход –
Там, где ты…
* * *
Прилгнули звезды, обещая скуку,
В портьерах нагло рылись сквозняки.
Крылатые зигзаги и крюки
Жужжали. Их застенчивые стуки
И шорохи, как ветошь тишины,
Окутали вранье про бесконечность, –
Вьюны, весь мир толкнувшие в беспечность,
Шептались фотографии в камине.
Какая уйма всевозможных тайн,
Тайн звуков, ароматов, линий,
Ночь через край.
В окне гипертрофировано небо,
Вина диоптрии,
Огромный странствующий ребус
Лениво смотрит и
Мечтает о разоблачении
Путем гадания.
Конфузы наших разночтений –
Смех мироздания.
Сон гуттаперчевый скользнул
К замочной скважине;
Мир улыбнулся и уснул –
И жизнь налажена.
* * *
Безропотен стареющий апрель,
Как трезвый мот с рождением ребенка,
Чей резвый плод пеленки перекомкал
И заорал, перекрывая дрель
Соседскую, что хмурит весь подъезд.
Весна. С теплом пришла пора ремонтов.
Рост золота из нити горизонта
Укоротит подолы у «невест».
Лоснящиеся лысины, сияя,
Покроют «зайцами» столичный лабиринт.
Снят с улиц прошлогодний грязный бинт,
Все дышит томным ожиданьем мая.
море Москва
Башни тонут в жидком небе,
Словно руки в пышных формах:
Башни не боятся шторма,
Их не что не поколеблет.
Чешуей прозрачных окон
Передразнивания солнце,
Продвигаясь по дорогам,
С жаждой лавров марафонца.
Кондиционеры – жабры.
Лавров,
Лавров,
Лавры,
Лавры!
Похотливые подъезды в пояс верности одеты,
Но журналы и газеты
Лезут в бездну,
Бездну,
Бездну…
Нептуны кидают кости,
Снова нерест у русалок,
Слеп дельфин, ужасно жалок,
Дно ощупывает тростью.
Плавники акул – антенны,
Скат уснул – аккумулятор,
Спрут лег метрополитеном,
Кольцевая – мой экватор.
Держите дистанцию,
Мозг покрыт черепопанцырем,
А к ужину
Накатаю вам ещё одну жемчужину.
* * *
Я ленив, безумен, но статичен –
Это пик свободы, не зажим.
Почему я мертв и обезличен?
Жду случая, случая миражи.
Чтобы восхититься несуразным
И свою фактуру обрести,
Ведь портрет – холст, красками измазанный,
И желанье что-то донести.
Вот дождусь кричащего младенца –
Пуповину в узел, и вперед.
Перед тем не премину раздеться –
И в народ, под гимн, на эшафот.
Я ленив, безумен, но статичен –
Это пик свободы, не зажим.
Почему я мертв и обезличен?
Потому, что не дописан гимн.
стихоткровение
Сергею Супруну
Сжигал табак он жадно и взатяжку,
Дым выпускал витийственной строкой,
Мял на коленях восьмиклинную фуражку
Свободной от курения рукой.
Читал. И в кружках начался отпив,
Таращились с лотка морские гады,
Прервался, смачно пива пригубив, –
Он не стремился в чарты хит-парада.
Не восклицал. Все знания мои,
Казалось, были для него азами.
Нигде не напечатанный пиит
С чудесно воспаленными глазами.
Пивная отказала в тишине.
Он озадачил на стаканах грани,
Меня и репродукции Моне,
Живущие во внутреннем кармане.
Я шел.
Я думал.
Я рукоплескал.
Я верил в красоту души и плоти.
И псиный необузданный оскал
Казался мне улыбкой в переплете.
Забыв про неудачи и нужду.
Людскую подлость, грязные интриги.
Я помнил только то, что очень жду
Стихоткровенья Человека–книги.
* * *
Зима. Витийствуют метели.
Петельный, кляузный напев
Рвет воздух над моей постелью.
До утра веки заперев,
Усну, как черновик в портфеле,
В мечтах о совершенстве форм.
Нежна пижама из фланели,
Как контрабандный родедорм.
Страшна миграция в унынье
Для новичков…
Абсент закусывал полынью…
И без сачков
Ловил крылатые созвучья
Из тишины,
И облака спасал от туч я,
Как от шпаны.
Молился черному квадрату,
Зеленый фон
Мне одиночке-психопату,
Определен.
Который год мечты сбываются,
Но лишь во сне.
Спасибо главврачу из Старицы.
И мне – извне.
* * *
Ивану Малову
Деревья – канделябры октября –
Погаснут. Но еще не с первым снегом
Ярило златоглавым оберегом
Вновь вспыхнет, с холодами примиряя.
Болонья шепчет детские считалки –
И снова я, и снова мне водить.
Пытаюсь грусть и скуку победить
Назло сидящей на ветвях русалке,
Что так устала птицам гнезда вить
И сплетничать с котом.
Ее мне жалко –
Ну сколько можно чешуей сорить?!
Брожу в промокших стареньких ботинках
И в лужах вижу будущие сны.
Обычная осенняя разминка
В привычном ожидании луны.
* * *
Хрусталь и серебро –
Воспоминанья детства,
А ныне бес в ребро
И дура по соседству.
Морщины, седина
И утренняя скука –
Ведь ночь была без сна.
Еще соседка бука,
Еще радикулит
И полон рот протезов,
Холодный общепит,
Зато нет диатеза.
Я дик, я одинок,
Я язвенник, я хроник,
Я вянущий цветок,
Диван – мой подоконник.
Смотрю в свое окно,
Во дворика нутро,
И слышу песню про
Хрусталь и серебро.
* * *
Вытяжка из бледных будней, ночь
Чистит гуталином всю округу,
Крепок и прозрачен зимний скотч,
Что целует белую фрамугу.
Не пуская воздух в кабинет.
Так согреюсь и умру в уюте:
Сигареты, спички, книги, плед –
Старости нелепой атрибуты.
Много лет, едва нашедши сон,
В облаках летаю негашеных.
Рядом невесом фотоальбом.
А на тверди хор умалишенных.
Я машу, как пьяный дирижер,
Вздрагивают крыши, шлакоблоки.
На пюпитре вокалист читает вздор,
Все поют «Калинку» в караоке.
………………………………….
Множество портретов, вензелей,
Живопись и редкие гравюры
Сдам безотлагательно в музей.
Вот и итог великой авантюры.
Р.S. Сплю спокойно, дорогие товарищи.
особенно ночью каждый охотник желает знать,
где сидит фазан
Некой девочке Жене
Ночная радуга,
Дега
Боится красок.
Их сок несвеж,
Чтоб передать букет,
Пусть лунный, молодящийся подпасок
Влюбляется в нее себе во вред.
Пусть дышит ею,
бредит в темноте.
Сырой зимой собой марает стекла,
Пусть разноцветных ангелов септет
Поёт мечту.
Луна слезами взмокла,
И вновь она нам явствует изгиб.
Подпасок сделал шаг,
набрался духа.
Поцеловал планеты полунимб.
В ту ночь Ван Гог себе отрезал ухо.
однажды…
Одна жди…
Однажды
уставшие парадные завоют
и громко тявкнут за моей спиной.
Я мрак порву, как влажный рубероид,
намоченный взбесившейся слюной.
Достану из кармана «Беломор»,
вдохну его и выдохну на цыпки
ненормативный лагерный фольклор.
Чумазые азы твоей улыбки
Застыли в ожидании греха,
и он пришёл.
Я, он – одно и тоже…
Чтобы сбежать под крики петуха…
В записке утром ты прочтёшь чуть позже:
«Одна жди…»
Однажды…
Георгий Владимирович Румянцев родился 25 января 1971 года в Оренбурге в семье преподавателей. Окончил школу, в 16 лет начал работать в Оренбургском театре кукол, в 1991 году окончил Нижегородское театральное училище, работал в эстрадном коллективе «Группа риска» (Москва), в фирме «Три Тэ» Никиты Михалкова. Снимался в фильмах. Последние годы живет в Оренбурге. Писать стихи начал еще в школе. В 1999 году издал свои стихотворения под одной обложкой с поэтом Андреем Гродским. В Оренбурге публиковался в газетах «Московский комсомолец» и «Оренбургский курьер», в журнале «Урал», альманахах «Башня» и «Чаша круговая». Подготовил новый сборник стихов.