≡ ВИТАЛИЙ МОЛЧАНОВ ≡
богомаз
*
Я Богомаз, я сочиняю Лики
И падаю пред ними на колени,
Дарю иконе солнечные блики
И сумрачные гробовые тени.
Здесь, при свечах, в келейном полумраке,
Я щедро в краски жизнь свою добавил.
И ангелы резвятся в желтом лаке,
И мудрствуют лукаво Петр и Павел.
В глазах Марии небо торжествует.
Иисуса очи кладезям подобны.
Их красоте слагают аллилую,
В них сила веры, пища для голодных.
Один, как перст, мечте поющей внемлю
И создаю бессмертное искусство,
Способное спасти больную землю
И вылечить в груди больное чувство.
Я смело распинаю свою душу,
Не на кресте, на деревянных досках,
Я знаю, Богу мой талант не нужен,
И мой товар пылится на подмостках.
Но час пробьет, и в изголовье трона
Воздвигнется, ликующе и просто,
Моей рукой рожденная икона,
Моим умом достигнувшая роста!
*
Не надо лишних слов, не надо поз минутных.
Как мир стара любовь, как мир стареем мы.
Но сколько разных дум, желаний недоступных
Тревожат без того уставшие умы.
Укутаюсь в печаль, поверю слепо сказке,
Забудусь и уйду, чтобы потом простить.
Найду в палитре дня свои святые краски
И буду божество по образу творить.
Но как слаба рука — не удержать ей кисти,
И взгляд уже давно всю зоркость потерял.
Пока я не остыл, пока живые мысли,
Я буду рисовать — ведь я не все сказал.
Я нарисую ночь и солнечное утро,
И вечера теней твой опечалят взгляд.
Ты смотришь на меня так искренне, так мудро -
Поверх чужих побед,поверх своих утрат.
Я нарисую боль, отчаянье, страданье,
Я нарисую крик, слезу твою и вздох.
Изображу я жизнь — расцвет и прозябанье,
Надежду и любовь — как раненый цветок.
В аллеях бледных звезд, среди безумной выси,
Дай счастья мне, судьба, дай силы и тепла.
Дай зоркости глазам и вдохновенья мысли,
Чтоб я мог рисовать волшебные Слова!
*
Я, наверное, часто бываю неправ,
Я горяч, в разговоре, случается, груб.
Вы не знаете мой необузданный нрав.
Я Ваш сон не сцеловывал дерзостно с губ.
Но, рожденный понять трепет кисти в руках,
Вас, живую, пишу на безмолвной доске;
И, как камень, тону в бесконечных глазах,
И, как пламя, горю в золотом волоске.
Вы смогли разбудить мой дремавший талант,
Осветив пыльный сумрак забытых дорог.
Из пигмея вчерашнего вырос гигант,
Облака постеливший у царственных ног.
Вам сказать, что люблю не осмелюсь в глаза.
Пусть Икона несет в себе голос любви.
Рядом с Вашей красой так бледны небеса,
Так бесцветны озера в прозрачной дали.
Райский сад — это Вам от щедрот бедняка.
Вы теперь тут хозяйка на тысячи лет.
Вам нектар приготовил на блюдце листка,
Богомаз, создающий великий портрет.
Я, наверное, часто бываю неправ.
Я горяч, в разговоре, случается, груб;
Вы — чудесный цветок среди трепетных трав,
С поцелуем зари в уголках нежных губ.
Попирая каноны усопших творцов,
Больше солнца и неба беру на мазки,
Вас признает святой Церковь наших отцов,
Вы, живая, сойдете с безмолвной доски…
анима сола
история одной яхты
В подкрылье заснувшего мола
Скользнула, огни обесточив,
Бродячая «Анима Сола» -
Карибская спутница ночи.
Хранило таинственность фрахта
Застывшее сердце машины.
Тюки поднимали на яхту
Могучие черные спины.
Обломок надежд диктатуры,
Плавсредство богатого гринго -
Давненько дух выбит из шкуры
Несчастного крепкой дубинкой.
Сигары и ром, попугаев,
Стволы, обезьян, листья коки
Возила, волну разбивая,
Разбойница водной дороги.
Багамы. Ямайка. Гренада…
Влекла воровская стихия
К зеленым холмам Тринидада,
Потом – Барбадос, Сент-Люсия.
В портовом аду Порт-О-Пренса
Заразой отравлена Вуду.
Яхтсменов, ограбив до пенса,
Подвергла и смерти, и блуду.
Плечом прикрываясь атолла,
Акулой, по карте пунктиром,
Срывается «Анима-Сола» -
Проклятье Карибского мира.
Вдогонку летят самолеты,
Плывут боевые эсминцы.
Туманом густеющим воды
Погоне мешают продлиться…
Скользнула бесовская яхта
В подкрылье заснувшего мола.
Несут постоянную вахту
Убийцы из «Анима Сола»…
*
Омоет ночь скорбящий лик-луну
В морской купели – заискрятся блики.
К дорожке света бриз пошлет волну,
Небес мантилья звезд зажжет игру,
Уткнется яхта носом в берег дикий.
Поселок буконьеров. В кабаке
Не спят, галдят, назойлив ритм фанданго.
Хрустит банкнот в бандитском кошельке,
Горланят на испанском языке,
Сипит сампунья и бренчит чаранга
Горюет яхта… В скрипе тополей,
Корсетом сжавших телеса крутые,
Отчетлив плач-мольба: «Беги скорей!»
Шаманит ветер: «Сердце не жалей,
Надуй в нем парус, покори стихию.
Негоже, прародитель твой — Ковчег,
Спасать убийц, предателей и блудней.
Сейчас пируют, а с утра — в набег,
Кровавить волны и плодить калек…
Сорви навек смолу чертовских будней!»
Упали весла – звездные лучи,
Толкнули прочь так надоевший берег.
Решилась! Как проклятья горячи -
Стреляют вслед беглянке палачи,
Ревет мотор, винт – в море двух Америк.
Летит подобна клину странных птиц,
Драконьерожих, в жажде лета, дома.
Буравит ночь, стирает штрих границ,
Читает залпом книгу волн-страниц…
Осталась «Анима», исчезла «Сола»!
«Анима Сола» — душа неприкаянная.
деревенька
Съехал с трассы размяться маленько,
Полчаса отдохнуть от руля.
Как в бесснежье черна деревенька…
Словно в грязных лохмотьях поля.
Подзамерзший ручей, хлипкий мостик,
С проводами расстались столбы.
Любопытный облаял бесхвостик,
Изб семнадцать, дымят три трубы.
Мор ли, голод ли, дикие звери
Разорили, как тати в ночи?
Деревенька – забитые двери.
И заборы – растопка печи.
Дед верхом на каурой лошадке,
Видно ездил за хлебом в село.
По соседству в невестах две бабки.
Есть скотина, всем бедам назло.
Приезжают детишки, внучишки:
«Уезжали бы к нам в города,
Где богаче и лучше житьишка,
Телевизор и в кране вода».
Только тщетно. Увозят картошку,
Творожок и сальцо, и носки.
Две старушки в слезах у порожка,
Первача треснул дед от тоски.
Заросла не душа, а дорога.
Покосилась не совесть – стена.
Умирает деревня у Бога,
Сиротеет родная страна.
Санта Анна
Море – суп в тарелке рыбака.
Сети туго конопатит тина.
К пирсу, чуть левее маяка,
Словно лебедь, чалит бригантина.
Белая, до слепоты в глазах.
Чистая, как юбка у мадонны.
«Санта Анна» – бронзой на бортах.
Флаг играет золотом короны.
С пушечным раскатом облака
Пали на простреленные волны.
И в манжете кружевном рука
Фейерверком бросила дублоны.
Пьяницы из местных кабаков,
Шлюхи, с мертвой миной игуаны,
Нищие… Сквозь частокол штыков
Лик спешат узреть Испанской Дамы.
Анна, дочка вице-короля –
Солнце меркнет! Шорох кринолина.
Новая ацтекская заря,
Девушка, а также — бригантина.
Гул толпы прорезал рынды звон,
Вторит колокольня на церквушке.
Вышел падре старый дон Рамон
К пирсу в предвкушении пирушки…
***
Ярким светом звезда
Отражается в море, как в зеркале.
И твердеет вода…
И зеркальным становится блеск
Темной глади морской…
Корабли свои рейсы отбегали.
Застывания треск –
Безмятежный холодный покой.
Скульптор горд – без резца
Превращается синее в белое.
Лишь мороза-творца
Изваянья в музее «Зима».
И, Луна с высоты
Задрожала на льдине несмелая,
Вся в румянце от сна,
Устыдившись своей наготы…
радист
Ветер швыряет соленые брызги,
Тщательно целится в рану тумана.
В рубке радист контролирует писки
Радиоволн над душой океана.
Гулки о корпус удары стихии:
«Счастье иль драма?..», «Счастье иль драма?..»
В кpасных прожилках глаза голубые.
В лапах бессонницы радиограмма:
«Ждем, возвращайтесь!» – подарок рассвета,
В вальсе волны приближение штиля.
Судном ритмично, как сталью кастета,
В жесткий нокаут отправлены мили.
Утро напьется рассола и стужи,
Шляпу надвинет из серого фетра.
В губы наушников вдавлены уши,
Тумблер шагнул в частоту дециметра.
Ветер притих, а соленые брызги
Рану разъели, покончив с туманом.
В рубке радист контролирует писки…
Солнце встает над душой океана…
перезагрузка
Пусть за грязным окном вместе с ветром вальсируют ели,
И синицы беспечные клювами бьют по стеклу.
Не хочу уходить из гостиницы в трезвость метели,
Отлежусь день-другой… Хоть уже не усну, хоть уже не усну…
У нее шоколадные ноги под юбочкой узкой,
Ярко-ржавые губы дрожат, словно в них удила.
Мой компьютер завис в ожидании перезагрузки.
Виновата зима… Не хватает тепла, не хватает тепла…
Схемы вздрогнут, очнувшись, и мысль зажужжит по контактам:
«Прочь из памяти эту, домой покаянно вернись.»
Ангажирует ель ветер-жиголо с южным азартом.
И синицы зовут… Загружается жизнь, загружается жизнь…
оммм
Созерцая с обрыва природы алтайской убранство,
Насыщая эфир энергетикой праведных дум,
Воплощением птицы, застывший в тантрическом трансе,
Не по-русски бормочет «ом мани», затем — «падме хум».
Сострадательный Будда, прикинувшись утренним ветром,
Шевельнет его волосы теплой и мягкой рукой.
Открываются чакры — дороги в душевные недра,
И, космическим странником, бродит по чакрам покой…
Ей придется одной на горе этой ставить палатку,
Долго хворост таскать, на кореньях настаивать чай.
«Только б он не упал», — колбасу поедая украдкой.
— Бес попутал меня с чудаком прилететь на Алтай!
Карлсон
Забавный мужчина, похожий на гнома,
Скучает на крыше стокгольмского дома.
Лениво струится из трубки дымок:
— К шести приглашала на чай фрекен Бок.
Готовит старушка вкуснейшие плюшки.
Все ждет Малыша, для него ставит кружку,
Надеясь, что вспомнит про старых друзей.
Года пролетели, и мир стал взрослей.
Малыш бородат, заседает в риксдаге.
Поездки, дела… Обещал дать бумаги,
Чтоб мог я своих петухов рисовать -
Забыл вероятно. Был Бэтман опять.
Спивается, слабая мышья порода.
Сыграли в трик-трак, поругали погоду,
О детях сегодняшних был разговор.
Процессор в друзьях у них и монитор,
Собаки живой детям на дух не надо,
Живут тамагочи внутри аппаратов,
Компьютерный хакер – мечта и кумир.
А Бэтман орал: «Я спасу этот мир!»
Лететь, не лететь? Надеваю пальто,
За пару эре доберусь на метро…
Забавный мужчина, похожий на гнома,
Спускается в лифте стокгольмского дома.
Винни-Пух
Скорый прогудев: «Я еду в Азию»,
Мимо деревень привычно мчится.
Мишка обречен на эвтаназию,
Он в окно вагонное стучится
Носом, допотопной черной пуговкой.
Столик задрожал, переживает,
Полка заскрипела вдруг испуганно:
« Разве так с друзьями поступают?
Плохо тротуар был асфальтирован
В городе-разлучнице Самаре.
Девушка споткнулась, вся в малиновом,
А потом – исчезла на вокзале…»
Взглядом разобиженно-встревоженным
Мишка провожает остановки.
Искренне любимый — ныне брошенный
С детством распрощавшейся девчонкой.
Первые удары мира взрослого…
— Винни, остаешься жить в России.
Утром подарю тебя, серьезного,
Маленькой соседке в платье синем.
Стуки-перестуки, расстояния…
Плюшевый горюет, мне не спится.
Скорый – молодец, по расписанию
В Азию загадочную мчится.
Вий
- Шумит, скрипит сосновый бор,
Веками хвоей землю стелет.
Когда я вырвусь на простор,
Раздвинув складку старых гор,
Прилягу на его постели.
Напьюсь воды из родника,
Пойду к Днепру «варягом в греки».
Шишига, мокрые бока,
Прошепчет, страх уняв слегка:
«Когда, отец, поднять Вам веки?»
Печальный леший – шельма, плут,
Скупые выдавит слезинки:
«Леса сгубили, зверя бьют…
Болото – смрадный наш приют -
Жуем с кикиморой кувшинки.»
Не весел мавок хоровод,
Припав к подошвам косолапым,
Попросят: «Непосилен гнет -
Завод отраву в речку льет,
Казни, отец, людей проклятых..
Сожги дворцы и терема,
Природе с ними тесно рядом.
Ты помнишь, как погиб Хома,
Бурсак без чести и ума,
Убит одним разящим взглядом?
Укажет пусть железный перст
На вражий стан – прибудут силы,
Восстанет нечисть здешних мест,
Церковный запылает крест.
Тащите быстро, черти, вилы –
Упремся миром на «раз-два»,
Бегите, гады-человеки!
Нас не бывает? Врет молва -
Вели, отец! Поднимем веки…»
Шумит, скрипит сосновый бор,
Веками хвоей землю стелет.
Дедок не выйдет на простор,
Спит долгим сном под складкой гор
В тяжелой каменной постели.
Но снится Вию странный сон,
Бальзамом теплым лечит раны –
Вот встанет, встрепенется он,
Пойдет к Днепру, бесстрашный гном,
Дорогой «из чертей в шайтаны».
овал
Во рту овального окна
Я, непроглоченный, лежу.
Кровать – упругая десна.
Как кость, торчу — не выхожу.
Не восхожу большой луной,
Над миром заменяя день
Своей кричащей желтизной.
Я узник, сломанная тень…
Больное, хрипом «почему?»
Краями букв стучит в овал.
Картечь – прицельно по стеклу
Из глаз двустволки: «Я устал!»
Как я устал… Как я устал
Лежать и чувствовать вину
За тех, кто руки мне связал,
За тех, кто ноги мне связал,
И взгляд мой пригвоздил к окну…
Затеял замок Ив игру:
Гляделки в выпуклый овал.
Моргнуть, поддаться мне… – Eму,
Чтоб в смехе стеклами дрожал?!
Взорвусь, внутри меня тротил –
Горит прочитанный роман.
Найду свой клад – ту, что любил,
Я кость, я твердый, как таран.
Пусть за окном бушует шторм,
Волной ломает челюсть скал.
Эдмон was born, и я was born…
– Осколки… Вдребезги — овал!
Виталий Митрофанович Молчанов – председатель Оренбургского регионального отделения «Союза российских писателей», член «Союза писателей XXI века».
Лауреат международного фестиваля литературы и искусства «Славянские традиции – 2010», лауреат малой международной литературной премии «Серебряный стрелец», победитель IV международного поэтического конкурса имени С.И. Петрова, дипломант V международного конкурса памяти Владимира Добина («Русское литературное эхо», Израиль), победитель литконкурса интернет-журнала «Лексикон» (Чикаго) в 2010 году, победитель литконкурса фестиваля «Гоголь-фэнтези-2009» (Украина), обладатель звания «Стильное перо – 2009» по результатам литконкурса фестиваля «Русский стиль – 2009» (ФРГ), награждён четырьмя дипломами и двумя грамотами от международного Союза писателей «Новый Современник» и тд.
Публиковался в еженедельнике «Обзор» («Континент», Чикаго), в журнале «Русское литературное эхо» (Израиль), в журнале «Дети Ра» (февраль, июнь 2011), в журнале «Зинзивер» (май , 2011), в журнале «День и ночь» (№7, 2011), в журнале «Футурум АРТ» (№1, 2012), в поэтическом журнале «Окна» (ФРГ), в лит. газете «Зарубежные задворки» (ФРГ), в альманахах «ЛитЭра» (Москва), «Башня» Оренбургского отделения Союза российских писателей, «Гостиный двор» (Оренбург), публикация в газетах «Оренбургская неделя», «Южный Урал», публикация в газете «На Юго-Восточных рубежах (Челябинск), «Литературная гостиная» (Тверь), в газете «Молодой Дальневосточник» (Владивосток), в альманахе «Чаша круговая» (Екатеринбург), в сборнике «Обретённый голос» (изд. журнала «Юность», Москва), публикация в журнале «Живой звук»(Москва), публикация в «Антологии русской поэзии XXI века» и тд.
Личная страница http://www.stihi.ru/avtor/molchanov