≡ ВИТАЛИЙ МОЛЧАНОВ ≡
с победой шли домой богатыри
С победой шли домой богатыри,
воздав врагу сполна в кровавой сече.
Как верный пёс лизало солнце плечи,
чтоб раны чудотворно заросли,
зарубцевавшись в памяти навечно.
И расстилалась степь рекою млечной,
и тучи мимо киселём текли.
С победой шли домой богатыри.
Седой Баян резные гладил гусли –
звенели струны. Cтруги жались в устье,
на пир горой купцы дары везли.
Котлы дымились, предлагая снеди.
И, на плетень закинув руки-плети,
глядела мать на пыльный столб вдали.
С победой шли домой богатыри.
К хлебам солонки ладили невесты,
а на пригорке, что лежит одесно
у стен детинца, дети-снегири,
разгладив кумачовые рубашки,
толпились тесно. Пенные баклажки
отцы из погребов на свет несли.
С победой шли домой богатыри.
Бренчали брони, заглушая топот.
«Ты жив ли, милый?» – уст горячий шёпот.
Баян завёл протяжно:«Гой-еси…»
… Раздался посвист ханский, соловьиный.
Разбойная взлетела в небо сила
и пала игом на хребет Руси…
С победой шли домой богатыри
в свои степные дымные улусы,
мир покорив, где храбрецы и трусы
влачили гнёт века под свист камчи.
Но пел Баян – слепой и вдохновенный,
вскрывая словом подневольных вены,
и Муромцы вставали в бой с печи!
жил-был старик
Жил-был старик, потом его не стало.
Он продавал на улице цветы –
Тюльпаны, что росли на даче старой.
Ценители неброской красоты
Их покупали, мелочи хватало.
Жил-был старик, потом его не стало.
Пуская дым сквозь желтые усы,
На ящике стелил он покрывало,
Садился поудобней под кусты –
В тени жара не сильно доставала.
Жил-был старик, потом его не стало.
Крутил в кульки газетные листы –
Из каждого три стебелька торчало,
И три бутона в капельках росы
Изданье «Труд» надежно укрывало.
Жил-был старик, потом его не стало.
Вблизи открылся павильон «Цветы»,
Там роз, нарциссов, орхидей – навалом,
Но нет тюльпанов под конец весны.
Ни сквера, ни кустов — как не бывалo.
день рождения
Поцелуй тоски – перегаром в рот,
По зубам течёт жидким оловом.
Вечер без любви, циник и урод,
Из окна дохнул колким холодом.
И остался жить в каземате стен,
Где с бедой вдвоём горе мыкали.
Неудач капкан продлевает плен.
И не встать с колен, уж привыкли мы.
Мотылек устал, залетел в стакан –
Там рука судьбы враз прихлопнула.
Не залечишь ран, постоянно пьян.
Вдруг, по телу дрожь – сердце лопнуло…
Шевельнулась тень, с фонарём на темь,
Капюшон на лбу, балахонница.
– Где ж коса её? Мне подняться лень.
Посмотрел в глаза – Мать-покойница!
– Мама! Не молчи! Почему ты здесь,
Замещаешь смерть окаянную?
А в ответ: «Дурак, не в своё не лезь,
Жалко жизнь твою, Богом данную!
Отряхнись, сынок, от дурного сна.
Помнишь, как отца в детстве радовал?
И не пей вина! На дворе весна,
Прочь беду гони, девку гадову…
На полу стою, сердца ровен стук.
– Подожди, вернись… Наваждение?!
Ты спасла меня от смертельных мук,
Подарила вновь день рождения.
сердечки
Послушай, как ветер шумит в растревоженной роще.
Поникла трава – не то, чтобы спит, но не ропщет.
Ему, прохиндею, примчаться б опять к ней на ложе,
Примять посильнее… А, может, обнять и взъерошить.
Варила Маруся картошку в нетопленой печке.
Тоскливо дурёхе, рисует на стенке сердечки.
Усато одно, а другое – тшедушно, белёсо:
– Эх, друг мой Ванюша, приеду я в город без спроса.
Пешочком пройдусь до райцентра в блестящих галошах
Пятнадцать км, там усядусь на поезд хороший,
Где нет билетёра и мягко постелено сено.
Полсуток позора – и вот я, Венера из пены.
Ванюша, твой адрес запомнился мне слово в слово,
Послушай: «Москва, остановка метро – «Дурулёво…», –
Кусая губу, прижимается ласково к печке
Ерошить траву, пожирая глазами сердечки…
– Ветвями густыми от ветра не спрячешься, роща, –
Марусе обидно, желудок от голода сморщен.
Рисует упорно сердечкам ручонку в ручонке.
Она на четвёртом, исполнилось сорок девчонке.
«Не в каждый сосуд наливается разум до края», –
Вздыхает бабуся, холодную печь разжигая,
Сгребает золу… И теплеет Марусино сердце –
С иконы в углу смотрят ласково мама с младенцем.
осина
Трясись, дрожи, осиновый листок,
В безветренную, тёплую погоду.
Прожилки обжигает ядом сок,
Впитавший алый пот Искариота.
Сдавила горло жёсткая петля –
Вцепилась в ствол кривой веревка мёртво.
Не грянул гром. Не вздыбилась земля.
Любивший Бога с исступленьем чёрта,
Повис мешком, а утреннюю тишь
Разбрызгал скрип осины, полный боли:
«За что, за что невинную сквернишь,
Ввергаешь в ад толчком преступной воли?
Ты мог, несчастный, броситься в поток,
На камни пасть с вершины Елеонской…»
Дрожит века от ужаса листок –
Свидетель смерти злой, искариотской.
Пичуга на ветвях не вьёт гнездо.
Холодной ртутью сок по древесине
Пульсирует, и в памяти одно –
Болтается Иуда на осине.
вдвоем до гроба
Скатилась медленно слеза,
Нажало сердце тормоза.
Завалидоль-ка
С утра присадку на движок.
Твой календарь насквозь промок.
Крестов-то сколько…
Крошильщик тихий облаков,
Насыпав снега, был таков –
Не обессудьте.
Коляска – юзом на сугроб,
Снежинка – на сыновний лоб.
– Смахни, простудит.
До поликлиники – квартал.
Диагноз – приговор-вандал
На айболитском,
Проехал танком по судьбе.
Визжащим траком: «ДЦП», –
За детским писком.
Вдыхая выхлопную гарь,
В киоске купишь календарь.
Крестообразно
Итожить, но не ставить крест.
– Я не оставлю! – крик-протест,
Гром в небе ясном.
Дорога сделалась легка –
Крошильщик выжал облака,
Прибив сугробы.
Кoляска катится домой
Четырёхкрыло за спиной.
Вдвоём до гроба…
эвтаназия
– спеши, дюймовочка моя, беги по проводам от кнопки,
нажатой докторской рукой, косой о позвонки греми,
добро свершаешь, зло творя, пей воздух мой за стопкой стопку,
последний выдох дорогой в свой рот оскаленный прими…
дождался поцелуя крот… аминь-аминь, закройте веки,
отмучился страдалец ваш – пора стенать, пора жалеть.
клещами боль не рвёт живот, она застыла в человеке,
где мой потёртый саквояж, идёт к другому доктор Смерть.
назавтра – тысячи бумаг: за иском иск, на суд – злодея,
он должен раны врачевать, жить иль не жить решает Бог.
… дюймовочка в пустых глазах любовь затеплила, добрея,
и, перед тем как лечь в кровать, озябший доктор выпил грог.
коньяк с водой, хвала и брань, смешались, не найти границы,
к чему судить, к чему пенять: сегодня крот, а завтра эльф
зовут, распятые бедой, и тянут, словно руки, лица:
«Убейте нас, устали ждать… Вы вправе, человек – не червь!»
– спеши, дюймовочка моя…
глаз
Дочка, а что ты рисуешь тихонько в альбоме?
Травку зелёную, красную крышу на доме,
Дверь маловата, она с подоконником вровень.
Окна зато получились почти вполстены.
Чёрным – трубу, и дымок из нее тоже чёрный,
Набок склонился, упрямому ветру покорный.
Серую птаху – усердно в полёте проворном
Мошек глотает, не чувствуя, впрочем, вины.
С Тузиком будку под низеньким деревом вишней,
Жёлтое солнце… Что там нарисовано, выше,
В правом углу? Подожди, без очков плохо вижу.
Облачко? Нет? Присмотрелся – да это же глаз!
Точно, овальный – зрачок, уголки, роговица,
Снизу и сверху от контура – тонко ресницы.
Доченька, чей он? Откуда? Тебе он приснился?
– Папка смешной, это боженька смотрит на нас!
Умную кроху поглажу по тёплой головке.
Жизнь – колесо, быстро крутится до остановки.
Планы, попойки, удачи, порой нестыковки –
Суетно, некогда взгляд от земли оторвать.
– Где-то на небе грустишь ты, мой ласковый Боже,
Глядя на деток своих, на отца непохожих.
Ради куска, что послаще, полезут из кожи,
Лишь бы схватить или, попросту, взять и отнять.
Только когда человеку становится плохо,
Сразу – стенанья, поклоны, аврал, суматоха.
Просит спасенья у прежде забытого Бога
Ломится в церковь, суёт невпопад кошелёк…
Дочка, рисуй этот глазик вверху на картинках.
Помни, Господь вездесущ, хоть всегда невидимка.
В сердце моём растопилась колючая льдинка,
Свечку зажжём, пусть для Бога горит огонёк.
Авессалом («эффект плацебо»)
Кресло – как в самолёте,
Тесен зажим головы.
Лазером доктор водит –
Опухоль меньше вроде.
Выбритый до синевы…
Славься, мастер-цирюльник,
Он же стрелок-радист!
– Верьте, живой покойник.
Шторы – на подоконник,
Веки упали вниз…
… жарко – закрыты храмы.
В пыльных одеждах Хеврон
Вспять повернул от драмы,
Мула схватили хамы.
Загнанный Авессалом
Лес возомнил спасеньем,
Кроны – защитой от стрел.
Пряди волос, как змеи,
Веток обвили шеи –
Вырваться не сумел…
… краны бровей подняли
Веки, от груза дрожа.
Лязгнул зажим из стали:
– Вы от кого бежали?
Волосы – тьфу, не душа.
– В церковь схожу, покаюсь,
Дело пойдёт на лад,
Смерти тиски разжались…
«Лазер – хи-хи», – смеялись
Лампочки в сотню ватт.
*Кроме того, термином «эффект плацебо» называют само явление немедикаментозного воздействия, не только препарата, а, например, облучения (иногда используют разные «мигающие» аппараты, «лазеротерапию» и др.).
воронёнок
Он просто выпал ночью из гнезда,
Комочком перьев раздирая ветки…
Лиловая небесная мездра
Дождём сочилась, сукровицей редкой,
Прилипнув гематомой облаков
К ладошке остывающей вокзала.
А рядом, потревожив светляков,
Упавшего трава к груди прижала.
Cначала было страшно и темно:
Кричала мать, отец шумел крылами,
Пока, привычно вывернув руно,
Не прикоснулось утро рукавами,
Просыпав в грязь спокойствие и свет.
Червяк исчез проворно в жёлтом клюве.
Cемейный мигом порешил совет
Кормить поочерёдно, в карауле
Cтоять, храня от алчущих клыков
И хищных лап, свою беднягу-детку.
Малышки с прилегающих дворов
Птенцу несли кто муху, кто конфетку.
Cмеялся тихо городской вокзал,
От бликов щуря вычурные окна.
А день в одёждах солнечных дрожал
Над парком, развалившимся дремотно.
Когда комками ваты облака
Прижались к ранам алого востока,
Безжалостно тяжёлая нога
Птенца в крыло ударила жестоко,
И на глазах у стихшей мелюзги
Вторично поднялась, в траву втоптала…
… Стихали долго пьяные шаги,
Гудок электро-слёзно ныл с вокзала,
Вороны, страшно каркая на смерть,
С гнезда срывали прутики пелёнок.
В сердцах детей рубцов оставил твердь
Упавший ночью горе-воронёнок.
Виталий Митрофанович Молчанов – председатель Оренбургского регионального отделения «Союза российских писателей», член «Союза писателей XXI века».
Лауреат международного фестиваля литературы и искусства «Славянские традиции – 2010», лауреат малой международной литературной премии «Серебряный стрелец», победитель IV международного поэтического конкурса имени С.И. Петрова, дипломант V международного конкурса памяти Владимира Добина («Русское литературное эхо», Израиль), победитель литконкурса интернет-журнала «Лексикон» (Чикаго) в 2010 году, победитель литконкурса фестиваля «Гоголь-фэнтези-2009» (Украина), обладатель звания «Стильное перо – 2009» по результатам литконкурса фестиваля «Русский стиль – 2009» (ФРГ), награждён четырьмя дипломами и двумя грамотами от международного Союза писателей «Новый Современник» и тд.
Публиковался в еженедельнике «Обзор» («Континент», Чикаго), в журнале «Русское литературное эхо» (Израиль), в журнале «Дети Ра» (февраль, июнь 2011), в журнале «Зинзивер» (май , 2011), в журнале «День и ночь» (№7, 2011), в журнале «Футурум АРТ» (№1, 2012), в поэтическом журнале «Окна» (ФРГ), в лит. газете «Зарубежные задворки» (ФРГ), в альманахах «ЛитЭра» (Москва), «Башня» Оренбургского отделения Союза российских писателей, «Гостиный двор» (Оренбург), публикация в газетах «Оренбургская неделя», «Южный Урал», публикация в газете «На Юго-Восточных рубежах (Челябинск), «Литературная гостиная» (Тверь), в газете «Молодой Дальневосточник» (Владивосток), в альманахе «Чаша круговая» (Екатеринбург), в сборнике «Обретённый голос» (изд. журнала «Юность», Москва), публикация в журнале «Живой звук»(Москва), публикация в «Антологии русской поэзии XXI века» и тд.
Личная страница http://www.stihi.ru/avtor/molchanov