≡ елена тарасенко ≡
ПОХОЖЕ, Михаил Васильевич больше всех соответствует роли сплачивающего. Он на протяжении двух с половиной веков нравился реформаторам и консерваторам, простолюдинам и элите. Его одинаково высоко ценили педантичные «шишковцы» и озорные «арзамасцы», мистик Андрей Белый и советские версификаторы-рационалисты; отголоски его стиля в равной мере слышны у абсолютно несхожих Тютчева, Мандельштама и Заболоцкого.
Невзирая на это, Сергей Есин в романе «Марбург» с горечью констатирует: «Боюсь, что Ломоносов не герой нашей интеллигенции» [1]. Поскольку весьма достойная девятисерийная телеэпопея Александра Прошкина не показывается по центральным каналам уже четверть века (она была приурочена к 275-летию со дня рождения учёного), русский мыслитель-универсал, по личностному масштабу сравнимый с Леонардо да Винчи, часто воспринимается сегодня как некая российская мифологема.
Есин решает исправить досадное упущение и обрисовывает рельефный характер, лепит образ страстного, неугомонного, яростно-пытливого человека, дышащего знаниями. Писатель неоднократно, с заметным удовольствием возвращается к мыслям о том, что Ломоносов отнюдь не каноничен, похож не на кабинетного затворника, а на каменщика, что он мужлан с мускулистыми ногами в тяжеловесной обуви, что пускать в ход кулаки и едкую насмешку ему привычно, а фехтовать и куртуазно любезничать — нет. Сергею Николаевичу легко представить, как «после поездки в Петергоф, испытав бюрократический ужас, дома, в Петербурге академик срывает камзол, стягивает парик, скидывает башмаки и, поставив босые ступни на прохладные половицы, шевелит сопревшими пальцами» [1].
На протяжении всего романа его главный герой, профессор-филолог с царственной и одновременно литературоведческой фамилией Романов, сравнивает Ломоносова и Пастернака, причём первый из них ему явно милее, ибо кажется более цельным. Оба учились в Марбурге, приехав к светилам науки с рекомендательными письмами. Оба потрясающе одарены, отважны (порой до безрассудства), колоссально трудолюбивы, но у Бориса Леонидовича в его межличностных отношениях преобладает атмосфера недомолвок и полутонов; чего стоит только его переписка с двоюродной сестрой Ольгой Фрейденберг, продолжавшаяся пятьдесят лет. Ломоносов же категоричен, у него всё конкретно: люблю, ненавижу, уважаю, презираю. Второй разительный контраст заключается в том, что Михаил Васильевич и в горе живёт победно, а у Пастернака и в радости психология пораженца. Сил одного гения хватило на покорение бескрайнего интеллектуального пространства в диапазоне от физики до лирики, другой же себя ограничил, распрощавшись сперва с музыкой, а затем и с философией.
Пастернак пережил в Марбурге любовную драму и сотворил огромное, горячечное стихотворение о городе Мартина Лютера и братьев Гримм, принесшем ему разочарование; Ломоносов же встретил там верную и понимающую Лизхен, дочь пивовара и церковного старосты, впоследствии ставшую безупречной женой. Её брат Иоганн отправился вместе с ней в Россию, где помогал академику создавать монументальные мозаичные полотна. Да, Елизавета-Христина — прекрасная спутница гения, ничуть не хуже Софьи Андреевны Толстой, Анны Григорьевны Достоевской или Надежды Яковлевны Мандельштам. Однако о ней, этом марбургском счастье Ломоносова, супруг не удосужился сочинить даже четверостишие, зато Пастернак написал о своём марбургском несчастье изрядное количество строк. Впрочем, так вышло исключительно потому, что для Михаила Васильевича важней была объективная сторона жизни, а для Бориса Леонидовича — субъективная.
Есин фиксирует наше внимание не только на присутствующих в характере Ломоносова качествах, но и на том, каких черт в нём нет и в помине. Михаил Васильевич лишён чувства собственного избранничества, у одних великих проявляющегося в гордыне и надменности, а у других выглядящего страдальчески и жалобно (как у того же Пастернака), не склонен к сомнениям и духовным самотерзаниям, не умеет жить ожиданиями и иллюзиями. Его резкий афоризм «Говорю, как думаю, а не как кошки, которые спереди лижут, а сзади царапают» выступает в качестве эпиграфа к роману, должно быть, потому, что персонаж-повествователь завидует подобной прямоте.
Перечень «того, чего не было» можно длительно продолжать. «Ода на взятие Хотина» написана по газетным реляциям, и сражений Ломоносов никогда не видел. От него не осталось писем к родным и близким, поскольку на личное у этого государственника не хватало времени. Ему не довелось получить никаких премий, единственной наградой оказалась памятная табакерка с портретом императрицы. Глядя на сказочные пейзажи Германии, он видит в них только аргументацию своих гипотез: «Проезжая неоднократно Гессенское ландграфство, приметить мне случилось между Касселем и Марбургом ровное песчаное место, горизонтальное, луговое, кроме того, что занято невысокими горками или буграми, в перпендикуляре от 4 до 6 сажен, кои обросли мелким скудным леском и то больше по подолу, при коем лежит великое множество мелких, целых и ломаных морских раковин, в вохре соединенных. Смотря на сие место и вспомнив многие отмелые берега Белого моря и Северного океана, когда они во время отлива наружу выходят, не мог себе представить ничего подобнее, как сии две части земной поверхности в разных обстоятельствах, то есть одну в море, другую на возвышенной матёрой земле лежащую… Не указывает ли здесь сама натура, уверяя о силах, в наружности? Не говорит ли она, что равнина, по которой ныне люди ездят, обращаются, ставят деревни и города, в древние времена было дно морское, хотя теперь отстоит от него около трёхсот верст и отделяется от него Гарцскими и другими горами?» [1].
Ломоносов, безусловно, прагматик, а не идеалист. Темпераментные оды он пишет не по наитию, а впрок, впоследствии предъявляя необходимый текст в нужное время и в нужном месте, не гнушается и сочинением конъюнктурных пустяков, например, виршей для фейерверочных торжеств. Поскольку за время его жизни на престоле успели побывать шесть монархов, он воспринимает правителей без пиетета, но, впрочем, и без раздражения; кажется, что они для него и не люди вовсе, а метеорологические условия.
Жизнь Ломоносова похожа на авантюрный роман: походы и разъезды, соблазнённая чужеземка, вербовка в королевские войска, дерзкий побег, нищета на чужбине, поиск покровителей, постоянное наживание себе новых врагов и блестящее умение от них отбиваться, причём с юных лет. Так называемый «пенализм» (по сути — дедовщина восемнадцатого столетия) заключался в том, что старшекурсники безжалостно повелевали младшими соучениками, заставляя их сдавать за себя экзамены, развозить пьяных по домам, начищать обувь своим «хозяевам». Рассказчик не сомневается: с Ломоносовым это бы никогда не прошло. Рослый, сильный, краснощёкий, он, по мнению автора, отреагировал бы стремительно и жёстко, сперва выкинув из окна стол, потом сапог, который нужно было чистить, а напоследок и самого обидчика.
Михаил Васильевич ценит всё надёжное и полезное. В списке его марбургских долгов красуется немалая сумма в 61 золотой рубль, но потрачена она не на дорогостоящие румяна, белила и духи для возлюбленной, а на приобретение права работать в превосходной химической лаборатории Михаэлиса. Ломоносов иногда напоминает Есину прочный, тщательно изготовленный, вызывающий доверие предмет. «Балка в доме фрау Урф, чёрная от времени, превратившаяся после обработки веков из дерева в сталь или кость, видно, давно надтреснула в длину. Начавший расщепляться брус тогда же был аккуратно схвачен огромным стальным болтом. Стоит ещё раз подивиться величине болта, тяжёлой гайки и слесарного ключа… И что же была за стать у мастеров и подмастерьев, которые проводили эту операцию? Что за руки, спины и плечи? Нет, определённо молодой Ломоносов прекрасно вписывался в эту сферу» [1].
Ему ненавистны манжеты, жабо и шёлковые чулки, но он обязан их носить. Он рвётся переводить Гомера, Вергилия, Горация, Овидия, Сенеку, Лукреция, Буало, Фенелона и Руссо точно так же, как мы рвёмся к внезапно подавшим голос далёким друзьям, желая с ними увидеться. Он снабжает миниатюру «Кузнечик» пояснением «Стихи, сочинённые на дороге в Петергоф, когда я в 1761 году ехал просить о подписании привилегии для Академии, быв много раз прежде за тем же» — и становится ясно, как невыносимо этому гордому человеку унижаться, выклянчивая деньги на приборы и лабораторию. Говоря словами Есина, Ломоносов — «сторукий Шива осьмнадцатого столетия: поэзия, математика, стекло, химическая лаборатория, теория света, электричество, закон сохранения энергии, счастливые догадки и вот даже пишет «Российскую грамматику». Какая фигура!» [1].
Подобно титанам эпохи Возрождения, Михаил Васильевич стольким интересуется и столько умеет, что проще было бы не перечислять его разнообразные творческие и общественные ипостаси, а действовать методом от противного: попробовать найти нечто, не охваченное его умом. Но слово «титан» с Ломоносовым сочетается плохо, будучи чересчур античным; зато ему удивительно подходит определение «мужик», это подметил ещё Некрасов в стихотворении «Школьник»:
… архангельский мужик
По своей и божьей воле
Стал разумен и велик [3].
Как известно, существительное «мужик» имеет два основных значения: презрительно-социальное с указанием на плебейство — и уважительно-личностное. Мужик — тот, кто может защитить, он трудолюбив и рукоделен, вынослив и упрям, активен и смекалист, он не умеет лицемерить. Материальное начало в нём властно заявляет о себе, даже если его призвание связано с миром абстрактных величин. Деятель, наделённый менталитетом мужика, понимает, что естественные науки нельзя изучать сугубо теоретическим способом, роясь в книгах и ящиках с коллекциями; нужно самому побывать в рудниках, сравнить свойства гор и почвы, вглядеться, коснуться, ощупать, вымазаться… «Во всё мне хочется дойти до самой сути», — вот фраза, лучше всего отражающая общность Ломоносова и Пастернака.
В рассказе Андрея Лёвкина «Лизавет и Ломоносов» учёный в первом же абзаце показан смеющимся. Пресловутый парик сорван и отброшен в сторону, пурпурный халат распахнут, как душа, но в могучем хохоте звучит «примесь некой грустной нелепицы, как бывает, когда за одним обедом случится поочерёдно вкусить то грибов, то ананас» [2]. В жизни, потешающей исследователя своей абсурдностью, встречаются и моменты трагической бессмыслицы; примером тому служит гибель профессора Георга Вильгельма Рихмана, 23 июля 1753 года убитого молнией, полученной искусственным путём. Опыты по изучению атмосферного электричества проводил и Ломоносов, оказавшийся более удачливым.
Михаил Васильевич в трактовке Лёвкина — дух Университета, воплощённый порыв к познанию, а заодно вузовский призрак, по ночам сотрясающий коридоры мощными шагами. В грозной роли Ломоносов смотрится гораздо органичнее, чем в благостной: «Не Дед Мороз же он, сколько бы его в него ни превращали» [2]. Он не пугает припозднившихся студентов, не блуждает, мучимый тоской, не следит за порядком, а просто идёт; у него голубые глаза, «рыбацкие — философ Померанц сказал бы: евангельски-рыбацкие, а мы скажем — рыбацкие плечи и череп как череп, а не что-то ещё» [2].
В исторический момент основания Университета, стоя на петергофской лужайке под палящим солнцем и пытаясь вести с императрицей галантную беседу, Ломоносов чувствует себя неловко. Он не понимает вежливо-бессодержательных реплик Елизаветы и от нестерпимого зноя начинает ощущать переход собственного организма в неодушевлённое, то ли растительное, то ли неорганическое состояние: мысль отключилась, позвоночник изнемог, как опалённый жаром стебель, и светится, «будто стеклянный, составленный из разных спектральных сияний» [2]. Далее мы читаем примечательный диалог.
Елизавета:
— Что заставляет вас думать о вещах дальних, со смутным смыслом, не имеющих в сей миг не только никакого толка, но и даже основания жизни? Что заставляет вас думать о том, чего нет? Оттого ли, что существующее оставляет вас равнодушным и неудовлетворённым?
Ломоносов:
— Не знаю, Ваше Императорское Величество. Так, знаете, как-то всё…
Последняя реплика откровенно шутовская: «Так как-то всё» — это же Пушкин глазами Хлестакова! Тем не менее, императрица именно после несуразного ответа на патетический вопрос называет собеседника настоящим мужчиной, осознав, что перед ней человек дела, а не краснобай.
Новелла Валентина Пикуля «Первый университет», как и романы данного автора, скорее псевдоисторическая, чем историческая. Её второстепенные персонажи либо схематичны, либо карикатурны, как Анна Иоанновна, заставляющая титулованных потомков Рюрика кукарекать государыне на потеху, или Шумахер, считающий самым драгоценным минералом камень из правой почки польского короля Яна Собеского, а образ Ломоносова полон штампов. Читателю запоминается, что даровитый юноша ходил пешком через всю Германию, одевался в обноски, голодал, часто дрался, в том числе с помощью парикмахерских болванок, и проливал слёзы при каждом подходящем случае.
«Елизавета-Христина Цильх увидела русского постояльца плачущим. Она поставила кружку с пивом на стол и подошла к нему. Ломоносов смотрел в окно, а там, на фоне черневшего к ночи неба, будто гигантский павлин распахнул свой дивный хвост.
— Ты плачешь? — спросила девушка.
— Плачу. Смотри сама. Даже сюда, в пределы германского Гессена, дошло моё родное северное сияние» [4].
Чередование скандалов и сентиментальностей к финалу уже раздражает, а то, как будут завершены ключевые эпизоды, легко спрогнозировать по первым их словам. Разумеется, если Ломоносову встретится калека (без ушей и носа, чтоб эффектнее), несчастному достанется половина щедро разломленной краюхи хлеба. Конечно же, купленная в академической лавке книга Тредиаковского о правилах русского стихосложения вызовет у Михаила желание творить «иным манером». Естественно, новость о рождении дочери демократичный герой отметит выбеганием на площадь, символическим братанием с немецкими рудокопами и возгласом «Глюкауф!», которым «он желал им благополучных подъёмов из недр к солнцу. И они отвечали ему тем же словом, как бы советуя подняться ещё выше» [4]. Многостраничная текстовая суета подытоживается следующим выводом Пикуля: «Ломоносов никому спуску не давал, ибо сознавал своё превосходство над копошившейся в науке мелюзгой, он буянил ради свершения великих дел, которые предстояло сделать, и он всегда хотел честно трудиться, а эта мелюзга только мешала ему» [4].
Михаил Васильевич проник даже в современные юмористические тексты, его можно отыскать в сценариях для выступлений команд КВН. Сборная Пятигорска, неподражаемый чемпион высшей лиги, в 2004 году под предводительством Семёна Слепакова показала фантазию на тему возвращения Ломоносова в Холмогоры. Гротесковая миниатюра демонстрировала, как умудрённый жизнью провинциал ищет общий язык с земляками, и включала в себя анекдотичную беседу:
— Мужики, а где моя корова?
— Так ведь двадцать лет прошло…
— Ну и где корова?
— Так ведь коровы восемь лет живут…
— И где корова?!
— Михайло, ты в какой науке силён: в зоологии али в механике?
— В механике!
— Сломалась твоя корова…[5]
Нашлось место и чёрному юмору. Ломоносов просветил односельчан, сообщив им, что если человека ударить топором, жертва умрёт. После его слов выяснилось: семь лет назад бравый глава одного из местных семейств получил удар топором в спину, но продолжал жить и радоваться, а вот теперь, согласно науке, он обречён… Пятигорцы саркастически показали пропасть, образовавшуюся между учёным и его малой родиной, но завершили выступление, как и полагается в КВНе, песней. Она звучала на мотив «Мы вдыхаем вольный ветер» из репертуара группы «Чайф» — пожалуй, самой «мужицкой» и простецкой на всей отечественной рок-сцене:
Много есть у нас в России позабытых богом мест;
Люди там живут простые, там деревья до небес.
Но идут оттуда люди, чтоб учиться и учить,
И пока идти мы будем — и Россия будет жить [5].
Текст песни написан тем же поэтическим размером, что и некрасовский «Школьник», и это обнадёживает. Символические совпадения в культурном наследии случайными не бывают.
Список использованной литературы
- Есин С.Н. Марбург [Электронный ресурс] / С.Н.Есин. URL: http://magazines.russ.ru/novyi_mi/2005/10/es2.html, свободный. Загл. с экрана.
- Лёвкин А.В. Лизавет и Ломоносов [Электронный ресурс] / А.В.Лёвкин. URL: http://www.vavilon.ru/texts/prim/levkin1‑2.html, свободный. Загл. с экрана.
- Некрасов Н.А. Школьник [Электронный ресурс] / Н.А.Некрасов.URL: http://readr.ru/nikolay-nekrasov-shkolnik.html, свободный. Загл. с экрана.
- Пикуль В.С. Первый университет [Электронный ресурс] / В.С.Пикуль. URL: http://lib.rus.ec/b/100895/read, свободный. Загл. с экрана.
- Слепаков С. КВН, Пятигорск, Ломоносов [Электронный ресурс] / С.Слепаков. URL: http://www.youtube.com/watch?v=AX08ChnAQVk, свободный. Загл. с экрана.
ТАРАСЕНКО Елена Николаевна родилась 9 августа 1971 года в Оренбурге. Окончила школу № 34 с золотой медалью; шестикратная победительница областных олимпиад по русскому языку и литературе. В 1994 году с красным дипломом завершила образование на филологическом факультете Оренбургского государственного педагогического института, в 1998 году получила звание учителя высшей категории, в 2002 году — степень кандидата педагогических наук.
Доцент кафедры философии, культурологии и религиоведения ОГПУ. Член Союза российских писателей, обладатель Гран-при областного поэтического конкурса «Яицкий мост» под председательством Риммы Казаковой, победитель областного литературного конкурса «Оренбургский край — XXI век» в номинации «Автограф». Награждена благодарственным письмом от Оренбургского благотворительного фонда «Евразия» за высокий профессионализм, проявленный в ходе работы в качестве члена жюри XIII открытого Евразийского конкурса на лучший художественный перевод. Член жюри Eurasian Open и литературной премии имени С.Т. Аксакова.
Автор книг «Преподавание мировой художественной культуры в общеобразовательной школе», «Искусство театра и учебная деятельность», поэтических сборников «Интонация», «Всегда» и «Соло валторны».