≡ ЮРИЙ ПОЛУЭКТОВ ≡
НА ПОДЪЕЗДЕ к саду, примерно триста метров, дорога тянется вдоль оврага, который огибает невысокий степной холм. Когда-то мой внук назвал это место каменной рекой. Вешние воды за долгие годы вынесли грунт с каменистых берегов, обнажили и совместно с ветрами причудливо вымыли, вылепили из коричневого песчаника крутые обрывы, террасы, выемки – заманчивый скалодром для пятилетнего альпиниста. Внук вырос, высоченные опасные утёсы утратили ореол непреодолимости, но название прижилось как память о детском увлечении.
Каменная река – самый настоящий природный заповедник, крошечный, можно сказать, местного значения. Среди валунов и выше по склону холма можно встретить золотистые ромашки адониса и жёлтые звёздочки птичьего лука, ажурные кочки кермека (перекати- поле) и низенькие бугорки камнеломки, фиолетовые свечки шалфея и бархатистые ладошки тысячелистника. Весной в ложбинках на верху холма сначала розовеют невысокие кустики — степной миндаль (русская сакура). Потом, на смену ему жёлтым цветом с медвяным ароматом покрывается чилижник. Я не удержался и перенёс в сад несколько кустиков миндаля, и теперь у меня на солнечную опушку вишарника, пусть мимолётно, набегает собственное завораживающее розовое облачко.
Степной миндаль – розовое облачко в степи.
На ближнем к дороге берегу в начале мая зацветает тёмно-фиолетовыми колокольчатыми цветами русский рябчик. Растение, занесённое в Красную Книгу.
Неподалёку, на мысочке, расположенном перед подъездом к холму, когда-то располагалась большая колония анемоны – ветреницы. Весной здесь накрывалась нарядная скатерть из крупных белых цветов. Ветреница — нетребовательное растение, легко размножается делением корневищ. Я выкопал несколько цветков и рассадил их у себя в саду. А материнская делянка, к сожалению, погибла. Причина — степной пожар. Большинство таких пожаров – следствие специальных поджогов. Много ещё бродит по земле выродков, любителей подпустить огонька. Горит степь, выгорают худосочные, обиженные безжалостным засушливым климатом узенькие лесополосы, заботливо посаженные вдоль дорог добрыми людьми, гибнут мелкие животные, насекомые. Сколько раз я останавливал машину, доставал из багажника штыковую лопату, которую всегда вожу с собой, и тушил — перекапывал змейку горящей травы, спасая такие лесополосы… Считается, что пиромания – это болезнь. Мне представляется, что среди поджигателей по-настоящему больных — доли процента, а в основном это морально и интеллектуально ущербные люди, губящие природу без всякой мотивации.
Анемона – оренбургская степнянка. Даже странно: такая красавица, а жары не боится.
НА СКЛОНЕ холма из небольшой расселины в песчанике растёт деревцо карагача – мелколистного вяза, широко распространённого в сухих южных степях. Недостаток питания и влаги довели несчастное растение до состояния, которое можно обозначить как естественный бонсай. На вершинке этого корявого низкорослого прояпонского чуда сидели две ярко раскрашенные птицы. Тельце у пичуг длинное, примерно как у скворца, лапки короткие, на веточках они расположились строго вертикально, как гимнаст на перекладине. Голубоватую манишку венчал ослепительный жёлтый шарфик с чёрной каймой по нижней кромке, которая выразительно разделяла голубое и жёлтое. Фрак со спины — каштановый, пониже «плеч» переходящий в жёлтый. Фалды-крылья — смешанные из голубого, коричневого и зелёного. Хвост определённо предназначен смягчить буффонадное впечатление, привнеся некоторое благородство в птичий облик строгостью сине-зелёного.
Дозорный около гнезда.
Пернатая диковинка называется золотистая щурка, или пчелоедка, и считается одной из самых красивых птиц в мире. Благодаря своей вызывающей приметливости они привлекают особый к себе интерес. У меня было несколько встреч с ними, несколько историй.
По мне, облик пчелоедки неоднозначен. Весёлая клоунская раскраска тела соседствует с грозным, я бы даже рискнул сказать, янычарским оформлением головы. И виной всему длинный-предлинный клюв, который защищает её от укусов жалящих насекомых (осы и пчёлы), входящих в рацион пчелоедки. Прежде чем проглотить добычу, щурки пережимают её клювом и надёжно убивают. Но спуску пернатым их жертвы не дают. Расставаясь с жизнью, некоторые умудряются-таки вонзить ядовитое шильце в птичий язык. По исследованиям орнитологов, в мелком язычишке щурок всегда торчит множество колючих обломков. Происходит так потому, что охотится щурка на лету, на большой скорости, а это, сами понимаете, не за столом вилочкой ковырять.
В детстве я часто встречал этих разноцветных красоток во время велосипедных блужданий со сверстниками по пойменным лугам и рощицам, лежащим вдоль Сакмары и Урала. Между нами они назывались золотыми петушками.
Много лет «петушки» не попадались мне на глаза и вот неожиданно украсили мрачноватый бонсай. Сфотографировав пришельцев из окна машины, я сделал попытку сблизиться с ними для более тесного фотообщения, но не получилось. Немного дальше по оврагу скалистый берег превращался в глинистый обрыв, где были нарыты птичьи пещерки. Я хотел было определить, в какой же из них обитает распрекрасная пара, но птицы были настороже. Моя «Нива» определённо им надоела, к обрыву так ни разу и не подлетели, и мне приходилось убираться восвояси. Я, конечно, сам виноват: не было времени ждать, настаивать на своём, терпеть.
Покормила птенцов, и решительно за новыми стрекозками.
Живут пчелоедки колониями, пещерки в обрывах роют порой недалеко друг от друга. Почему эта парочка поселилась на отшибе? Кто они – вольнолюбивые отшельники или невезучие изгои? Все последующие приезды в сад сопровождались новыми свиданиями. Я подруливал к самой кромке оврага и через окно фотографировал птиц. С машиной они мирились, но любая моя попытка выбраться из неё мгновенно пресекалась: щурки улетали. Потом на деревце осталась одна птичка, значит, вторая села на яйца. Больше месяца меня встречал сидящий на карагаче одинокий дозорный. Один раз он попал в фокус моего фотика с крупной стрекозой в клюве. Торчащий поперёк головы стрекозий хвост, словно разбойничий ус, придал ещё большую свирепость грубоватому птичьему лику.
Однажды сторожа на месте не оказалось. Я остановился напротив деревца, чтобы подождать его. Обычно в таких случаях он появлялся очень скоро — проследить, не придёт ли мне в голову какая неприличная шкода. Птица не появлялась. Это было странно, по времени птенцы ещё должны были находиться в гнезде. Разочарованный, я поехал дальше и вскоре нашёл разгадку. В изрытой пещерками земляной стенке зияла огромная дыра. Я вышел из машины и подошёл к обрыву. Какой-то зверь оказался хитрее и терпеливее меня: выследил птичье гнездовье и разрыл его. Отверстие было достаточно большое – сантиметров тридцать в диаметре. Несчастливые щурки поселились совсем низко над землёй, и охотнику не составило большого труда добраться до птичьего домика. На обед хищнику достался почти выросший выводок и, возможно, кто-то из родителей. Наружу он выбрался метрах в двух от входа. Оставалось только выразить соболезнование потерпевшим.
В СЕРЕДИНЕ августа мне понадобился речной песок, чтобы приготовить землю для выращивания рассады. Я поехал на Сакмару и, добравшись до первых растений неглубокого пойменного леса, неожиданно попал в царство щурок.
Видимо, неподалёку находился их родимый обрыв. Птицы летали весело, то и дело меняя направление полёта. На лету издавали громкие мелодичные, но немногосложные крики. Разгонялись несколькими сильными взмахами крыльев и дальше летели, как выпущенная из лука стрела. На такой скорости поймать нерасторопное насекомое и вправду нетрудно. Птенцы уже облетались, в воздухе держались уверенно, ничем не выделяясь из стаи. Отдыхали на высоких кустах, растущих в ложбинке, вдоль которой и тащилась луговая дорога. Обилие молодых непуганых птиц подарило мне хорошую фотоохоту.
Птицы часто попадали в кадр парами – молодая со взрослой. В это время родители ещё продолжали докармливать своих отпрысков. У молоди оперение более блеклое, более однотонное, много сероватых оттенков, нет чёрной полоски между грудкой и шеей.
Через несколько дней щурки объявились в садах. Правда, сфотографировать удалось только пролетающих птиц: никто из них у меня на участке, к сожалению, не задержался. А было бы хорошо, если б они немного сократили поголовье докучливых ос. Щурок, знакомых мне по каменной реке, здесь, в предотлётном хороводе, скорее всего, не было. Проезжая в сад, я иногда видел одинокую пчелоедку, сидевшую на том самом «японистом» карагаче. Тоска потери дорогих существ неодолимо тянула её на место ужасной драмы. Моё предположение оправдалось: вместе с подростками охотник поймал и взрослую птицу.
Золотистые щурки. Папаша завсегда присмотрит за недорослем.
ПЕЧАЛЬНЫЕ события на каменной реке должны были отвратить от её обрывистого берега золотистых щурок. Но жизнь предпочла другой, оптимистичный сценарий.
Повезло кому-то: двойная порция.
К моему удивлению, на следующий год я нашёл здесь большую птичью колонию. Знать, их прежнее стойбище по неведомой причине сильно пострадало, раз вся стая заселила тесноватый обрыв. Птиц было так много, что неуместившиеся пары вырыли себе пристанища в боковом притоке оврага глубиной не более одного метра. С точки зрения безопасности — полное безрассудство. Многие на Руси надеются на авось, и щурки не исключение.
Наученный неудачным опытом общения с ними в прошлом году, я не стал светиться около оврага аж до конца июня, когда подрастающие птенцы наиболее прожорливы, а их предки, соответственно, менее осторожны и более терпимы к любопытным фотографам.
Всё получилось в лучшем виде. Увидев «Ниву», бесцеремонно припаркованную прямо напротив своих жилищ, птицы, а прилетели они сразу всей стаей, опешили. Полетали немного в сторонке, да делать нечего — не морить же голодом дорогое потомство — начали присаживаться на висящие по склону корешки и веточки, осматриваться. У каждой щурки в клюве по стрекозе или по кузнечику, а детки голодные, ждут не дождутся аппетитных букашек. «Нива» признаков жизни не подавала — вот и стали кормильцы по одному нырять в отверстия своих жилищ. Я проследил три ходки стаи за добычей. Летали недалеко, потому что возвращались быстро, я и заскучать-то не успевал.
ЩУРКАМ понравился обрывистый берег каменной реки, и теперь каждый год там можно полюбоваться их стремительным полётом. А я устроил себе ещё одну занимательную фотосессию с ними, навестив их в пору, когда они тоже пренебрегают осторожностью, но совсем по другим причинам. Случилось это 8 июня, в самый разгар птичьих романтических отношений. Я подогнал машину вплотную к кромке оврага, замаскировал себя тёмной тряпицей, чтобы птицы не видели человека внутри салона, — выставил наружу только объектив камеры и замер.
Вскоре я заметил, что из одной норки частенько высовывается жёлто-коричневая голова. Появление авто, похоже, её совсем не смутило. Как выяснилось в дальнейшем, она и стала главной героиней фоторепортажа, «лицом фотосессии».
Самка у гнезда. Ждёт подарка.
Щурки прилетели, как и обычно, стайкой, но, увидев машину, расселись в сторонке оценить последствия неожиданного визита. Постепенно птицы осмелели, стали пролетать низко над оврагом, издавая резкие односложные свисты: «Есть! Есть! Есть!..» Первой отреагировала подмеченная мной пчелоедка. Высунувшись из отверстия пещерки, она что было мочи завопила, но уже двусложно: «Давай! Давай!..» На такой решительный призыв нельзя было не среагировать — одна из прилетевших птиц села у кромки норы и покормила хозяйку дома. Всё сразу прояснилось: в норке самка, сидящая уже на яйцах, а кормящий гость – это самец, можно сказать, её суженый.
Дождалась своего беспозвоночного. А попробуй не принеси – улетит к более расторопному.
Самец улетел за следующей обеденной порцией, самка на какое-то время скрылась в норе, но потом высунулась наружу и завела своё двустишие: «Давай! Давай!..» Вернувшийся самец уже без раздумий устремился к ней, покормил и снова отвалил на поиски корма. Так повторилось несколько раз, после чего самка, заморив червячка, вылетела на верхнюю кромку обрыва и приняла позу, недвусмысленно обозначавшую готовность принимать не только пищу физическую, но и изъявление чувств нежных. Я появился вовремя: количество яичек в гнезде явно не доросло до среднестатистического, и самка горела желанием восстановить статус-кво. Прилетевший в очередной раз самец покормил, конечно, любимую, но на дальнейшие действия никак не отваживался. Интим всё-таки. А тут совсем посторонний автомобиль. Но, как в таких случаях говорится, не устоял.
Остальные птицы в стае вели себя гораздо более скрытно. Самцы подлетали к норкам, кормили подруг где-то внутри и по-быстрому ретировались, не задерживаясь в районе гнезда. И только одна птичья пара последовала примеру моих героев, решилась заделать своё очередное яичко.
На сытый желудок и о любви поговорить можно.
Научно выражаясь, спаривание.
Вот так на пользу фотографу сработали то ли банальный инстинкт продолжения рода, то ли безумная любовная страсть. Кому какой термин больше нравится. Результатом стала сотня снимков, сделанных в раскалённом на солнце автомобиле под хорошо сохраняющим тепло покрывалом.
Мой небольшой опыт фотографирования птиц показал, что съёмка золотистых щурок преинтересное и полное неожиданностей занятие. Два года счастливо плодились и размножались мои знакомые на берегу каменной реки, но на третий в обрыве снова появились фатальные тридцатисантиметровые норы неопознанного поземного врага пчелоедок, и уже было прилетевшие и начавшие обустройство пещерок птички (я представляю в каком ужасе) покинули ставший вдруг негостеприимным крутояр.
Я бросился на поиски исчезнувших красоток и однажды, в день, когда у меня получилась интересная фотосъёмка каменок плясуний, высмотрел примерные места гнездования золотистых щурок. На просматриваемом участке оврага, длиной метров двести жили примерно три пары. Одна из них совсем рядом с норкой каменок: моя «Нива» насторожила щурок, и они долго сидели на табличке-определителе подземного кабеля, не решаясь нырнуть в овраг к своему жилищу.
Сейчас разгонится и – в объектив!
Вскоре я решил проверить мои предположения: подъехал прямо к табличке-насесту и на противоположном обрыве увидел входное отверстие в птичьи апартаменты. Единственные на голой красноватой круче. Щурки несравнимо осторожнее каменок, я накинул между подголовником сиденья и рулём маскирующую тряпицу и под ней затаился.
Утро было прохладным и безветренным. Окно машины смотрело на запад, фотографировать было удобно. Над степью почти бездвижно, строго на одинаковой высоте висели редкие облака. Их нижняя поверхность казалась плоской и плотной. Верхушки облаков, ослепительно белые в лучах восходящего солнца, грудились на серое серьёзное основание беспорядочно и легковесно. Широкие голубые пустыни яркого летнего небосвода между курчавыми нагромождениями располагали к самым романтическим ожиданиям.
Удаляясь от машины, воздушные сугробы сгущались, образуя над степью почти сплошную, ровную поверхность сферической формы. Ещё одно свидетельство того, что земля круглая, для наблюдательного ума очевидное.
Вскоре на камень, лежащий на дне оврага, присела желанная золотистая щурка. Птица недоверчиво осматривалась, оценивая ландшафтные изменения, внесённые моей «Нивой». К норке подлетать не решилась, сделала несколько пролётов вдоль оврага. Я ждал, и птица наконец залетела в так притягивающее отверстие. Око моей камеры зафиксировалось на птичьей пещерке, затвор был взведён, и в момент вылета птички наружу я получил то, что желал — снимок самолёта-птицы с широко раскрытыми крыльями. Самцы и самки золотистых щурок очень похожи друг на друга, но самки окрашены немного бледнее. Вылетела самка.
Следующего кадра пришлось ожидать долго. Тело моё постепенно затекало. Пространство под пологом медленно, но удручающе нагревалось. В голове зароились мысли (неожиданные в складывающейся обстановке), осуждающие разного рода догматиков, утверждавших вопреки здравому смыслу, что земля всё-таки плоская.
Смена караула у гнезда.
Наконец самка вернулась к норке и присела около входа. Как она держалась на отвесном обрыве, было непонятно. В отверстии жилища показалась более тёмная голова самца. Подозрительно осмотревшись, он устремился на поиски своего насекомого, а самка залетела в пещерку. Я рьяно фотографировал. Кровь чудесным образом разбежалась по жилам, жара забылась, раздражённые мысли о скудоумии сторонников гипотезы плоской земли покинули перегретые мозги.
Похоже, что сладкая пора спаривания закончилась, парочка накопила необходимое количество яичек. Самец больше не приносил подруге вкуснейших насекомых, «супруги» кормились самостоятельно, на гнезде сидели по очереди. Такова жизнь щурок: недолго кавалеры прогибаются перед слабым полом. Кончилась музыка любви, и – гоняйтесь, барышня, за стрекозками на собственных крыльях.
Различие в окраске позволяло судить, что обе птички ответственно выполняли свои родительские обязанности и добросовестно отсиживали на яйцах положенное время.
Самец обыкновенной каменки. В поисках норки для второго выводка.
К норке подлетел неожиданный гость – элегантный сероспинный самец каменки обыкновенной. Заглядывал в отверстие, прислушивался, даже пытался пробраться внутрь. Каменки уже вывели и выкормили своё первое в это лето потомство и теперь подыскивали местечко для второго гнезда. Рыть новую пещерку не хотелось, авось найдётся пусть старенькая, но свободная. Разведчик достаточно быстро разобрался, что эта дырочка освободится ещё не скоро, и без скандала покинул территорию чужого владения.
Щурки привыкли к авто, менялись на гнезде не часто, но регулярно. Я на всякий случай отснял ещё несколько таких пересменок, поблагодарил птичек за сотрудничество и отбыл в сад на поиск следующих занятных кадров.
Сад встретил меня очередными цветочными откровениями. Обронила лепестки робиния, народное название – белая акация. Им на смену забелели зонтики цветов бузины чёрной, и многочисленные насекомые, тут же сменив приоритеты, уже охаживали душистые четырёхлучевые звёздочки. А как хороши ирисы бородатые: кажется, нет такого цвета в цветовом круге, который не принесли бы они в сад! Как торжественны и строги стандарты – доли, смотрящие вверх, и как беспечно нежны отогнутые вниз фолсы! Сортов много, цветут они по очереди, один сорт сменяет другой, создавая ощущение продолжительности процесса, хотя на самом деле ирис цветёт недолго. Им на смену придут лилейники, и тоже будет казаться, что цветут они всё лето, и также благодаря большому разнообразию сортов. И так с ранней весны до поздней осени растения открываются навстречу человеку. Это и есть самое простое и самое желанное чудо, которое дарит мне сад.
Бузина чёрная. Все её любят. Ягоды, едва созреют, — их уже нет.
Юрий Леонидович Полуэктов родился в Дрогобыче (Украина) в семье военного. Через три года семья переехала в Оренбург, где Юрий позднее учился в школе №55. Окончил Ленинградский электротехнический институт. Работал в КБ «Орион», занимался испытаниями крылатых ракет. Увлекается садоводством и фотографированием живой природы. Живёт в Оренбурге, является членом областного литобъединения имени С.Т. Аксакова при Оренбургском Доме литераторов.