как Емельян Иваныч из двоих Иванов угадывал
СТАЛ царь-государь после Кинзеева гощения подумывать, как бы ему осаду от Олинбурху отвести да злодея Ивана разгадать. Как осаду ослабить, ето он легко придумал: разделить надобно войско да одну его половину подалее услать – вот тебе и ослабление. А со злодеем похитрее будет. Разгадывать осталось-от из двоих токыль: Чика альбо Творогов. Ни на того не подумаешь, ни на другого: и Чика давний согласничек, и скрываться помогал, и в степе отогревал, когда ишо и не было речей про его енпираторство. И Творогов, кажись, верно служит, и совет первым везде подаёт, и судейство исправляет с твёрдостью. Ан руки-ти у обоих обожганы – стал быть, про одного из них мулла Арсланов сказывал. А при том ишо и Чика службы не блюдёт, веселухою прохлаждается что ни день. А Творогов, есиль глянуть – нанял того солдата в службу, какой подсылом враговским вышел.
Думал он едак день, думал и другой, подпослед надумал, как быть. Позвал к себе Чику да и говорит ему: «Вот я теперь, Иванушка, хочу весь Урал завоевать и надоть мне войско поделить, чтобы одна половина пошла на Урал да начала, к примеру сказать, с Уфимской крепости да Челябинской. Думаю тебя постановить над уральским завоеванием ай Творогова. Дело, знамо, не шутка: там такого вольготства не будет, как тут. Ни Бёрдов тебе там, ни Каргалы татарской, ни бочки капитанской. Зато будешь ты всему Уралу полновластным повелителем, и называться станешь граф Чернышов».
Выслушал Чика да задумался, а как про бочку он сказал, то и вовсе-совсем пригорюнился. Потом и отвечает: «Твоя воля, государь-енпиратор, да токыль не лучше ли Творогову такими делами большими командывать? Он и поумней, небось, да и мне скучно без тебя да без всего казачества будет. Ну есиль прикажешь – супротивничать не посмею».
«Ладно, говорит, Иван, ступай, покам решу».
А сам призывает Творогова да и говорит ему обратно: «Вот я теперь, Иванушка, хочу весь Урал завоевать и надоть мне войско поделить, чтобы одна половина пошла на Урал да начала, к примеру сказать, с уфимской крепости. Думаю тебя постановить над уральским завоеванием ай Чику. Дело, знамо, не лёгким будет: там такого вольготства не будет, как тут. Ни Бёрдов тебе там, ни Каргалы татарской, ни другого чего».
А Творогов не долго думал да и говорит:
«Хорошо задумано, государь. Готов пойти на Урал: всякий знает, что всем землям начало Урал, и главнее его нет земли на белом свете. Покомандываю войском, когда надо, а бочка мне капитанская и друге прохлаждения ни к чему. Не за чин важный княжеский ай графский какой служить буду и всё улажу на совесть».
«Молодец, Иван, покам ступай, а завтра я решу, которому из вас пойти».
Вот вышел Творогов, а он и думает:
«Как ето он говорит те слова, что мне с глазу на глаз Кинзей про Урал сказывал, да что я Чике говорил про бочку да про графство? Стал быть, и здесь под дверью слушал, да и тогда у Кинзея за шатром. А про владычество на Урале, где печать заветная положена, услыхал – дак стрепенулся сильней, чем Чика из-за бочки запечалился. Он и выходит супостат. Повесить бы доразу его, а прямо придраться не к чему, а так нельзя: казакам не покажется».
И решил так: Чику постановил графом Чернышовым над уфимским отрядом и отправил на Урал, а Творогова при себе оставил, чтобы при спопутности его исхитить.
Чика по дороге на Урал, хоша и назюзился на посошок, а встретил в поле отряд енарала Кара, царицею посланный, да и весь его разбил – сам Карр еле жив спасся. А как пришёл Чика под Уфу – стал воевать люто. Осадил крепость, полковника Туманова послал Челябинску крепость воевать – и завоевал.
А Творогов тоже лютовать начал: поил из бочки государевых атаманов всё крепче, а потом государевым именем и разжаловал: знамо, хотел первым из всех остаться. А однова на объезде крепостей государевым же именем в Татищевой повесил полковника Дмитрия Лысова. Тут Емельян Иваныч, как про ето сведал, не шутя осердитывал и решил Творогова самого повесить, как с объезду возвернётся. А токыль маненько по-другому вышло.