≡ АЛЕКСАНДР МОСКВИН ≡
за Калинов мост
Чистит перья лесть, и немой укор
В стремена вскочил… Ну их к лешему:
Из осиных гнезд, из змеиных нор
Грозно щерит пасть тьма кромешная.
За Калинов мост пролегла стезя,
Увлекла нас всех, невозвратная,
Но с нее вовек повернуть нельзя
И нельзя забыть дело ратное.
Над родной землей черных крыльев тень…
На Руси нам жить любо-дорого.
Так слезай с печи, вынимай кистень
И ступай громить в сече ворога!..
За Калинов мост, за пустынный скит,
Где огонь-река серой пенится,
Не спеши уйти, пусть тебя хранит
Лучезарный взгляд красной девицы.
Воспоет гусляр, как в ночной дозор
Провожали нас звезды тусклые,
Как поганый враг получил отпор,
Как берег народ Землю Русскую.
За Калинов мост, за покатый склон
Улетает жизнь быстротечная,
Кто остался жив, тем земной поклон,
Тем, кто пал в бою, – память вечная…
Разорит огонь басурманский стан,
Отомкнет руда круговерти ран,
Одолень-трава встанет в полный рост
И укажет путь за Калинов мост,
Одолень-трава лепестками звезд
Выстилает путь за Калинов мост…
мороки
Анастасии Н.
Холопы радости проводят перепись
И все надеются, что выйдет прок,
Руками тонкими любовь и ненависть
Запрячь пытаются в один возок.
Молчит оружие, лишь просит пороха,
Чтоб градом выстрелов заполнить тишь,
А ты, кудесница, все ставишь мороки
И лихо вечное сквозь них творишь.
Я, чтобы справиться с тоской размеренной
И раньше времени не рухнуть в гроб,
В обход истерики гнедого мерина,
Ударив шпорами, пущу в галоп.
Поземкой кружатся бесчинства ворохи,
Трусливо прячутся в лебяжий пух,
Дымком беспечности витают мороки,
А я пытаюсь их прогнать, как мух.
Во мраке чудятся фигуры четкие,
Что мрачным шепотом несут хулу.
Здесь нравы кроткие стегают плетками,
А буйству похоти поют хвалу.
Под гнетом совести все мысли-вороги
Нагнать пытаются сплошную жуть,
Полынной горечью гоню я мороки,
А их так хочется назад вернуть.
полярная ночь
Притон гордыни клевцом изрублен,
Рожает порчу игла поклада,
Услышь, несчастный, мой скорбный бубен,
По кромкам радуг вернись обратно.
Устали ноги – бросай поклажу,
Раз сам не знаешь, чего ты хочешь,
Пусть вой собачий тебе укажет
Бездонный кладезь полярной ночи.
Твердыню неба разрежут чайки,
Как острый ножик медвежью шкуру,
А возле стойбищ взбесились лайки,
Вкусив покоя притихшей тундры.
Хотели счастья – глядели в оба,
Но слепо верить нет больше мочи,
Сквозь стан сугробов крадется соболь,
Чтоб впиться в горло полярной ночи…
безнадега
Еще одна истрачена неделя
И спрятана под комьями земли,
В напрасном ожидании апреля
На пристани стареют корабли.
Не каждый миг загадочно прекрасен
И вовлечен в истому кутерьмы,
Как гневом бури с корнем вырван ясень,
Так безнадегой вырваны и мы.
Когда придет пора открыть все карты,
Созвучие охрипших голосов
Зажмут в тисках кипучего азарта,
А подступы закроют на засов.
За гонором, что кривдою замешан,
Не скрыться от сумы и от чумы,
Как на березе каторжник повешен,
Так безнадегой вздернуты и мы.
Простой уклад давно всех нас покинул,
Лишь иногда приходит на крыльцо
И говорит: «Не хочешь ножик в спину?
Так получай же палицей в лицо!»
Угарный чад взмахнет тяжелой плетью,
Упорный натиск в грязь вомнет умы,
Как грузный сом опутан прочной сетью,
Так безнадегой схвачены и мы.
река Смородина
Одряхлел вчерашний день в кандалах суеты,
В жгучей темени гульбы растворился, исчез,
Колесницу распрягал месяц – князь темноты,
Чтобы сгинуть навсегда с надоевших небес.
Зерна мудрости чернец собирает в казну,
Дабы ересям явить небывалую власть.
Где Смородина-река воздымает волну,
Там развеялась любовь и печаль родилась.
Свой удел не превозмочь, и рутина утрат
Полоснет наивность дум острым лезвием кос,
Усмехнется ураган, и узорчатый плат,
Точно саван, погребет переливы волос.
Покаяние владык обретает почет
В праздной роскоши услад златотканой парчи.
Где Смородина-река по каменьям течет,
Отправляются в полет облака саранчи.
Не помогут скакунам пересечь бурелом
Обещания достичь неизведанных стран,
То отмщения серпы, а не вирный покон,
Тем, кто прелести искал, воздадут по делам.
Беспощадно сокрушит серых будней канву
Вязь узорочья мольбы на остывшей золе.
По Смородине-реке в отчий дом поплыву,
Если только не сгорю в раскаленной смоле.
к последнему морю
По стоптанным тропам растрепанный ветер
Уносит заклятья вперед, за барханы,
Гнетущее пламя то меркнет, то светит
Из мрака пещерных очей Чингисхана.
Изгибами лука натянуты вены,
Что душат и давят постылое горе,
Один за другим ускользают тумены
Ветвистой дорогой к Последнему морю.
Зализаны раны, заточены лясы,
Заделана течь на суденышке утлом.
По душам струится Великая Яса,
Как черный паук по неровностям юрты.
Разносится песня надрывно-простая
О новых надеждах, что сбудутся вскоре.
В трех сотнях раскосых очей курултая
Таится стремленье к Последнему морю.
Угасшая юность белеет снегами,
Неспешно седлает гнедую кобылу,
В колодках на запад бредут полоняне –
От детского плача до тесной могилы.
В котле закипает шаманское зелье
И нитками молний сплетает узоры,
Распутица манит тяжелым похмельем
К неведомым далям, к Последнему морю.
бусый вран
Житие мирян не идет на лад:
То упадок сил, то засилье смут.
С непотребством лжи заключает ряд
Каждый, кто хоть раз попадал в хомут.
Уходи, дурман, ты никем не зван,
Убирайся прочь, нежеланный гость.
Череду невзгод кличет бусый вран,
В очагах резни закипает злость.
Торопливый ум, не приемля мен,
На узлы алчбы завязал зарок,
А узрев, что стать испоганил тлен,
Самоцветы слез заготовил впрок.
Пропади, туман, самозваный хан,
Не позволь челнам налететь на мель –
Коловерть тревог кличет бусый вран,
В закромах речей колобродит хмель.
Но не раз хитрец попадал впросак,
И не раз тонул тот, кто был спасен.
За наживу стыд уплатил ясак,
Отметелив грусть батогом препон.
Улетай, буран, развевай обман,
Не губи ростки неземной красы –
На авсень беду кличет бусый вран,
Углядев свой лик в куполах росы.
на небе вороны
Душа-страдалица в деньки весенние
Ножом разрезана, волной источена.
На сердце – камушек, в глазах – смятение,
В мозгах – оскомина и червоточина.
На небе вороны, на небе черные,
А рядом звездочки в ладони падали.
Хранят молчание долины горные.
Кружили вороны, искали падали…
Смущает молодцев татьба разбойная
Невинной девицей в цветастом платьице.
Березка вольная, березка стройная
Кустам ракитовым визгливо плачется.
На небе вороны, на небе черные,
На небе вестники нежданной гибели.
Молчат кудесники, богам покорные,
Не скажут страждущим, что знали-видели…
Пугает изморозь белесым крошевом
И силу нежити томит на привязи…
Где мы потеряны? Куда заброшены?
Ни друг не выручит, ни конь не вывезет…
На небе вороны, на небе черные
Заносят невидаль в устав обители –
Пока мы верили в приметы вздорные,
На небе вороны луну похитили…
крада
По опавшей листве осень справит поминки,
И помчатся дожди, как борзые по следу,
А когда горизонт сгинет в сумрачной дымке,
Я коней запрягу и отсюда уеду.
Соколиная высь огрызается градом:
Прославляет святых и карает неверных.
Письменами светил зажигаются крады,
Выжигая враждой надругательства черни.
Заплутал беспредел на бескрайнем просторе
И вспорол косарем тонкий полог удачи,
Обернись-ка окрест: за Хвалынское море,
Аки клин журавлей, устремляются плачи.
Коченеет заря, но под сенью обряда
Сберегает дозор рубежи богомолья.
Ярче тысячи солнц разгораются крады,
Заверть мчится вослед на широком раздолье.
По нарядам берез гладью стелется иней,
Непролазная глушь, утопая в багрянце,
Предлагает сбежать в ледяную пустыню,
Где прикончит мороз бедолагу-скитальца.
А на шляхах глупцы собираются в стадо –
Без подмоги, без карт возвращаются в детство…
Позабыли, видать, что у гаснущей крады
В час бесчинства пурги никому не согреться.
Пучай-река
Не езди ты к Пучай-реке!
Пучай-река сердитая, свирепая!
Из первой струи – огонь сечет,
Из второй – искры сыплются,
Из третьей – дым столбом валит.
Былина «Добрыня Никитич и Змей Горыныч»
Янтарем вина сиротливый плач
Не заглушишь в утробе вертепа,
Ведь не зря рекут: точно злой секач,
Бытие человека свирепо.
На мосту уйдет из-под ног доска,
А в избе задохнется лучина.
Раздается плеск, то Пучай-река
Утопиться зовет без причины.
Выясняет суд, чья же в том вина,
Что опутаны руки прорухой,
Утихает рябь, и глядит со дна
Китеж-град, оскверненный разрухой.
Замятню чинил, попирал устой
Временщик, расточаясь речами,
А начнется бой за Пучай-рекой –
Сразу кончатся стрелы в колчане.
Сумасбродный быт ненавидел власть,
Обрекая себя на опалу,
Но нахрапом враз разрубал напасть
Пополам палашом ритуала.
В неурочный час прозвенят клинки,
Раз еще для спасенья не поздно –
Затаилась блажь у Пучай-реки,
Для отмщения строила козни.
колыбельная Батыю
Ночью звуки туго стянуты удавкой,
Лишь буран терзает степь протяжным гулом,
Лепет призраков, достигнув ханской ставки,
Обращается заманчивым посулом.
Ожидается затишье по приметам,
Но к рассвету распогодится едва ли,
Проплывающие в сумерках кометы
Колыбельную Батыю напевали.
На губах застыл кумыс вражды-измены,
Чуть разбавленный немеркнущей надеждой –
Народятся скоро верные тумены
И отправятся в набег на порубежье.
По грядущему ударят камнеметы
Предсказанием о гибельном провале.
Повседневные рутинные заботы
Колыбельную Батыю напевали.
Подколодная змея, злодейка-подлость
Для предательства всегда отыщет повод,
Так случается порой, что безысходность
Зависает над тобой, как будто овод.
А легенды возвышались до законов,
Хоть и были предрассудками вначале
И, сливаясь с погребальным перезвоном,
Колыбельную Батыю напевали.
табор мертвецов
Выстудив веселье всхлипами гитар,
Сказка начиналась с чистого листа,
Тяготы лишений принимая в дар,
Обойдут цыгане гиблые места.
Коль ватага жизни прется кое-как,
Вздыбится шумиха руганью купцов.
Строгие приказы отдает вожак,
И уходит в небо табор мертвецов.
Вечные бродяги встали на постой
Выкурить усталость, выслушать наказ.
Развивая скуку сутеми густой,
Юные цыганки вдруг пустились в пляс.
Вспомнив, как распутство прожигало дни,
В схронах затаились послухи скопцов.
Промолчали карты мудрой шувани,
И уходит в небо табор мертвецов.
Вытеснил обычай волю естества
И угоду торгу посадил на трон:
Прославляет сходка погань воровства
И пугает карой тех, кто чтит закон.
Всполохами бунта сорваны шатры,
Попрана оравой заповедь отцов,
Время поменяло правила игры,
И уходит в небо табор мертвецов.
от Московии до Трансильвании
Каждый день с неустанным усердием
Богомазы без красок и кистей
Добывают руду милосердия
В пропыленных забоях корысти.
От Московии до Трансильвании
Повелитель обласкан утехой,
За него с неуемным старанием
На мольбы откликается эхо.
Изурочена злыми невзгодами,
Доброта собирает пожитки,
Да и честность не ладит с доходами,
А прасола бесчестят убытки.
От Московии до Трансильвании
Пустословие губит кумиров –
Так иконы, зашедшись рыданием,
Источают прогорклое миро.
Насаждают порядки привычные
Горделивую спесь панибратства.
Где вчера истончилась опричнина,
Там сегодня царит казнокрадство.
От Московии до Трансильвании,
Где гарцуют разъезды раскола,
Палачей принуждает призвание
Окунуться в купель произвола.
последний шаман
В плену холодов безмолвна тайга,
Лишь рев шатунов да уханье сов.
Чуть мостники льда сведут берега,
Придется начать работу с азов.
За сопкой скулеж разводит песец,
И в голос ему рыдает варган.
На небе горит жемчужный корец,
Бредет по земле последний шаман.
В узде полыньи стенает исход,
И горести ждут нижайший поклон,
Но мертвый олень шамана несет
Чуть выше небес, чуть дальше времен.
Петляет беляк по вязи снегов –
Его не страшит медвежий капкан.
Покуда царит злорадство врагов,
Не смеет робеть последний шаман.
Потертый наряд из содранных шкур
Укроет его от зверства тяжбы.
В канон мерзлоты вонзается бур,
Ведомый рукой всенощной божбы.
Навалится жар ударом под дых,
Напрасно жреца зовет истукан –
Варган промолчал, и бубен притих,
А с ними умолк последний шаман.
волчья сотня
Бесконечная рябь повседневных хлопот
Перед бедствием ставит задачи,
Но напрасны труды: рассекут небосвод,
Точно молнии, шашки казачьи.
Вдалеке за рекой любовалась заря
На плакучую иву в исподнем.
Супостаты свинец запасали не зря –
Слышен топот копыт волчьей сотни.
Застарелая лень побежденный порок
Превращает в дележку хабара,
В обещаньях льстецов затаился подвох,
Точно притка в обличии дара.
За разбойный грабеж и за тягостный всхлип
Всем воздастся по воле господней.
Справедливость взросла: угодил кур в ощип,
А злодей – под нахрап волчьей сотни.
Свистопляс завещал благодать красоты
Облачить в колокольные звоны.
Голь раззявила рты, опустели скиты
Да заполнились чернью притоны.
Так бывает порой, что оскаленный зверь
Отделяет вчера от сегодня,
Если вдруг выйдет так, то дойдет без потерь
Прямо к райским вратам волчья сотня.
второе пришествие бога войны
Рыдает вода в окоеме запруды,
Невнятно бормочет порыв сквозняка,
Что тихая проповедь кроткого Будды
Хранит от разбоя надежней клинка.
Раскатом безверия полнятся храмы,
Застыв на распутье тюрьмы и сумы,
Не зря предвещали монгольские ламы
Второе пришествие бога войны.
От ласк солнцепека сомлела равнина
И стала сама для себя господин,
Покуда ее не укрыла лавина,
Рожденная бешенством горных вершин.
Повсюду, как гнус, вьются стаи страданий –
Они для того пустотой рождены,
Чтоб стать хувараками в древнем дацане
Второго пришествия бога войны.
Истлела надежда на дне котлована,
В основу положен все тот же почин:
Докшиты вовек не достигнут нирваны,
Запутавшись в следствиях многих причин.
Загублены жатвой незрелые всходы,
То всхлипы страдальцев, что стали смешны,
Скрижалями кармы мостили подходы
Второму пришествию бога войны.
Амур-батюшка
Развернулась глушь. Все известия
Поглощает туманная мгла.
И не знаю я, заневестилась
Красна девица иль отцвела.
Амур-батюшка! С гулким окриком
Залетевшая в окна тоска,
Как монахиня после пострига,
От соблазнов мирских далека.
Чуть нахмуришься, и сомнения
Продерутся сквозь разум-бурьян,
Видно, ждут они откровения,
Как острожник отправки в кичман.
Амур-батюшка! Струги дедовы
Рассекают зеркальную гладь.
Амур-батюшка! Мне неведомо,
Почему время двинулось вспять.
Стражей подступы перекрытые
И за каждым намеком пригляд,
Но поверья те позабытые,
Как и мы, умирать не хотят.
Амур-батюшка! Что подскажешь мне,
Если терпкая горечь обид
Проповедником разнаряжена,
Но огульные речи твердит?..
плач юродивого
Не облегчит исповедь грех кровопролития,
Поминает сгинувших мать сыра земля.
На ковчеге паника: близок час отплытия,
Но червем изъедено днище корабля.
В пене задыхаются загнанные лошади,
Смята сенокосами жаркая страда.
Плачется юродивый на базарной площади,
Всех пугает близостью Страшного суда.
Мол, куда ни кинешь взгляд – вороги да вороны,
Тешатся насилием, мертвечину жрут.
Древнее наследие разделили поровну:
Час – безделье праздное, год – тяжелый труд.
Ошалев от сытости и благополучия,
В лоб картечью нравственность валят егеря.
Плачется юродивый у речной излучины
О слепцах, что маются без поводыря.
Хутора и отрубы губит разорение,
Заменяя сложности хлипкой простотой.
В странствиях паломники ждали избавления,
А хлебнули бедности вкупе с маетой.
Теребень кабацкая – загулял с красавицей –
Опьянен влюбленностью пуще, чем вином.
Плачется юродивый у церковной паперти
Но от них лукавого гонит помелом…
архаты Хинаяны
Распахнуты ворота, разрушены темницы,
Вериги омрачений разорваны до срока,
Вращаются колеса ущербной колесницы,
Шумят водовороты кипучего потока.
Монета выпадает из рваного кармана
И значит, все случится не так, как ты захочешь,
Уходят в неизвестность архаты Хинаяны,
Ступая по осколкам несбывшихся пророчеств.
Степенность вольнодумцев, отведав безрассудства,
По-прежнему ведется на старые уловки,
Как рядится любовью банальное распутство,
Болотная гадюка прикинется веревкой.
На шумную пирушку ворвется гость незваный,
Фальшивое веселье упрячет за решетки,
Уходят в неизвестность архаты Хинаяны,
Нанизывая судьбы, как бусины на четки.
Когорты бесноватых, не высказав протеста,
По крохам собирают разбитое единство,
Но кто придет на свадьбу, когда мертва невеста,
А суженый, избранник, и вовсе не родился?..
Влюбленный припадает к ногам своей желанной,
Как жалкий попрошайка, лишенный подаяний.
Уходят в неизвестность архаты Хинаяны
По раскаленным углям неискренних признаний.
лужа
Екатерине С. и седьмому троллейбусу
Я трачу жизнь без смысла, без сноровки,
Удачей пьян и гордостью простужен.
Стою, смотрю, как возле остановки
Резвится солнце в грязной мутной луже.
Но скоро небо облака закроют,
Слеза дождя повиснет на ресницах,
А лужа станет жить одной мечтою –
Что в ней назавтра солнце отразится.
Зловещий рок опять подкинет ребус,
Поставит безответные вопросы:
Летящий напрямки седьмой троллейбус
В нее опустит грязные колеса.
Меня терзают мысли и обманы,
Как пепельницу горькие окурки.
Та лужа стать хотела океаном,
А стала лишь пятном на чьей-то куртке.
бесовщина
Уложив дубьем конвой и рискуя головой,
Беглый каторжник мечтает затеряться
На нетоптаных верстах, где в раскольничьих скитах
На забытых языках читают святцы.
От любимой вдалеке, как в бандитском кишлаке,
Он внимает недомолвкам одержимых:
Вроде правила просты, вроде помыслы чисты,
А кругом одна сплошная бесовщина.
Нас, таких, как он, гурты – износив до дыр унты,
Нищебродствуем, скитаясь по России.
Став рабами темноты, как расстриги и хлысты,
В каждом встречном мы хотим узреть мессию.
Порицание и блуд учинили самосуд
Над дерзнувшими разжиться дармовщиной,
И расхожая молва, как пожухлая листва,
Закружилась в юрком смерче бесовщины.
От начала до конца горемыку-беглеца
Понуждает помутнение рассудка
За помин честной души, как полтинник на гроши,
Разменять тысячелетие на сутки.
В передрягах гибнет честь. Шансов нет, но выход есть:
Разъяренные порывы баргузина
Злой судьбе намнут бока – словно на смех дурака,
На рогатину поднимут бесовщину.
ночь, которой не было
В зыби, в зяби, в слякоти подыхает март,
Все потуги спрятаны в тесный закуток,
Лишь колода старая потемневших карт
Ляжет на узорчатый шелковый платок.
Не добраться страннику в чужедальний край –
На него там недруги точат палаши,
Я прошу, цыганочка, мне ты погадай –
Ночь, которой не было, в красках опиши.
По долгам уплачено чистым серебром,
От волнений ропота всколыхнулась тишь,
Пусть дорога дальняя, пусть казенный дом,
Но зачем ты, пхэнори, мне любовь сулишь?
Чахнут годы юные в ветхости заплат,
Ночь, которой не было, со двора гони.
Пусть арканы старшие лучше промолчат –
Вдоволь я наслушался трепа да брехни.
Не сведет нелегкая камень да косу,
В глиноземе нет житья чахлому ростку.
Только лишь завижу я девицу-красу,
Вороненый маузер просится к виску.
В глубь, в трясину топкую завлекает гать,
Вихрями закручены дымные клубы.
Ночь, которой не было, хватит поминать,
Если тени прошлого встали на дыбы.
Александр Алексеевич Москвин родился 25 ноября 1990 года в поселке Энергетик, вырос там же, а чтобы самосовершенствоваться и осваивать профессию специалиста по рекламе, перебрался в славный город Оренбург. Сейчас обучается вышеупомянутому ремеслу на факультете экономики и управления Оренбургского государственного университета. В бесконечно длинном списке его увлечений первое место делят литература ужасов и буддийская философия.
Стихи пишет давно, но бессистемно. Вместо традиционного свитка бумаги и гусиного пера использует шариковую ручку и лекционную тетрадь, чем вгоняет в ступор львиную долю преподавателей. Несмотря на несерьезное отношение к творчеству, умудрился несколько раз опубликоваться (коллективные сборники «Памяти Игоря Талькова», «Жизнь начинается с любви», «Ночь, улица, фонарь, аптека», «Нечто иное», журнал «День и ночь») и занять призовые места в ряде литературных конкурсов («Узнай поэта – 2009», «Узнай поэта – 2010»).
В 2011 году победил в областном литературном конкурсе «Оренбургский край – XXI век» и получил право издать книгу «Последний шаман» в серии «Новые имена».